– Вы случайно меня застали. В это время я обычно работаю. – А почему сегодня по-другому? – поинтересовалась Мила. Он выглянул в окно: – Снег. В такую погоду подсобные рабочие никому не нужны. Я уже сколько дней потерял. Мила и Борис взяли было стаканы, но пить из них воздержались. Фельдер если и обиделся, то виду не подал. – Почему вы не попробуете сменить работу? – продолжала расспросы Мила, нащупывая почву для установления контакта. Фельдер хмыкнул: – Да сколько раз пробовал! Но все вышло, как с моей женитьбой! Этой сучке принца заморского надо! Каждый день мне твердила, что я никуда не гожусь. Теперь за гроши подавальщицей работает и живет в одной комнате с двумя другими дурами. Видел я эту забегаловку! Церковь ее держит для неимущих! И моя теперь там молится. Они внушили ей, что даже таким безмозглым коровам, как она, место в раю найдется. Представляете? Мила припомнила, что по дороге им попалась дюжина таких новых церквей. На каждой громадными неоновыми буквами сияло название конгрегации и ее девиз. В последние несколько лет их немало расплодилось в этих местах. Они набирают приверженцев среди безработных, матерей-одиночек и разочаровавшихся в традиционной вере. Хотя эти конфессии тщатся доказать свою уникальность, их всех объединяет безоговорочная поддержка теории креационизма, неприятие гомосексуализма и абортов, борьба против разрешения на ношение оружия и за отмену смертной казни. Интересно, подумала Мила, как отреагирует Фельдер, если сказать ему, что его бывший однокашник стал пастырем одной из этих церквей. – Я поначалу подумал, что вы от них. Они и сюда таскаются проповедовать свое евангелие! Месяц назад моя бывшая прислала сюда двоих, чтоб обратили меня в свою веру! – Он заржал во всю глотку, показывая кариозные зубы. Пытаясь свернуть его с темы бывшей жены, Мила спросила как бы невзначай: – А чем вы занимались до того, как стали подсобным рабочим, господин Фельдер? – Вы не поверите! – Он обвел взглядом окружающий его бедлам. – Я открыл небольшую прачечную. Спецагенты с трудом удержались, чтобы не переглянуться. От Милы не укрылось движение Бориса, незаметно расстегнувшего кобуру в кармане. Она мысленно отметила, что мобильные телефоны в этом месте не берут, а об этом человеке им слишком мало известно, так что осторожность не помешает. – А судимости у вас есть? – Было дело. За всякую ерунду, честным гражданам меня опасаться нечего. Борис усмехнулся и взглянул на Фельдера в упор. – Так чем могу служить, господа полицейские? – На физиономии Фельдера отразилась явная неприязнь. – Насколько нам известно, вы провели все детство и отрочество в сиротском приюте. – Борис начал осторожно нащупывать почву. Фельдер покосился на него подозрительно, как и все предыдущие: ему, видимо, не верилось, что фараоны побеспокоили его ради такой малости. – Лучшие годы моей жизни! – язвительным тоном заявил он. Борис объяснил ему причину их приезда. Фельдеру, казалось, даже польстило то, что его ставят в известность о событиях даже раньше прессы. – Я могу кучу денег зашибить, если пойду с этим в газету. Борис нахмурился: – А я могу арестовать вас за это. Ухмылка на лице Фельдера потухла. Борис придвинулся к нему. Миле была знакома эта техника допросов. Собеседники, если только они не связаны родственными или дружескими узами, стараются не переступать невидимых границ. А в данном случае дознаватель, наоборот, вторгается в сферу допрашиваемого, действуя ему на психику. – Господин Фельдер, вы наверняка решили поразвлечься, угостив представителей власти чаем, в который предварительно помочились. Вам нравится смотреть, как два кретина морщатся, глядя в стакан и не решаясь попробовать. Фельдер не произнес ни слова. Мила искоса взглянула на Бориса: не факт, что в данной ситуации это удачный маневр. Видимо, скоро они в этом убедятся. А пока агент спокойно поставил стакан на столик и продолжил сверлить Фельдера взглядом. – Надеюсь, вы нам расскажете поподробнее о вашем пребывании в приюте. Фельдер опустил глаза и понизил голос до шепота: – Родителей я не знал. Не иначе меня туда сплавили, как только мать произвела меня на свет. Фамилию мне дал отец Рольф: вроде бы ее носил какой-то его молодой друг, погибший на войне. И чего этому старому козлу в башку стукнуло, что эта фамилия принесет мне счастье? Собака за окном вновь разразилась хриплым лаем, и Фельдер счел нужным призвать ее к порядку: – Замолчи, Кох! – Он пояснил гостям: – Раньше у меня было много собак. Когда я покупал квартиру на этой свалке, меня заверили, что она закрыта. Черта с два! То и дело сюда свозят какую-то пакость, от которой мои псы дохнут. Теперь вот один Кох остался, да и он, видно, скоро подохнет. Фельдер сменил тему, не желая возвращаться ради полицейской прихоти в места, которые, по-видимому, определили его судьбу. Рассказом о дохлых собаках он намеревался отвлечь незваных гостей. Но они тоже не собирались ослаблять хватку. Мила вступила в разговор, стараясь, чтобы голос звучал как можно более доверительно: – Позвольте задать вам вопрос из другой оперы, господин Фельдер. – Ну-ну, валяйте. – Какие ассоциации вызывает у вас выражение «улыбка сквозь слезы»? – Ассоциации? Это как у врачей, что психов лечат? – Примерно, – подтвердила она. Фельдер впал в театральную задумчивость, возведя очи горе и теребя пальцами подбородок. Должно быть, хотел создать себе имидж сотрудничающего с полицией или изображал «провалы в памяти», а внутренне насмехался над ними. Но спустя несколько секунд он неожиданно произнес: – Билли Мор. – Это кто, ваш приятель? – Необыкновенный был парень! Его к нам привезли лет в семь. Всегда веселый, улыбка не сходила с лица. Все его сразу полюбили. В то время приют уже прикрывать собирались: нас осталось шестнадцать человек. – В таком огромном здании? – Священники тоже сваливать стали. Один отец Рольф задержался. Я был из старшей группы, мне уже пятнадцать стукнуло. Билли не повезло в жизни: отец и мать оба повесились. Он пришел домой и увидал их трупы. Но не завопил, не позвал на помощь, а сам встал на стул и вынул обоих из петли. – Это печать на всю жизнь. – Нет, это не про Билли. Он все равно остался счастливым. Он умел мириться с худшими бедами. Все для него было игрой. Мы никогда еще такого не видели. Для нас приют был каторгой, а Билли даже не замечал этого. Он излучал такую энергию – передать вам не могу. Он был зациклен на двух вещах: во-первых, на проклятых роликовых коньках, на которых катался взад-вперед по опустевшим коридорам, и, во-вторых, на футбольных матчах! Но играть в футбол он не любил. Ему больше нравилось стоять на краю поля и вести репортаж. «С вами Билли Мор. Веду репортаж со стадиона „Ацтека“ в Мехико, где проходит чемпионат мира». На день его рожденья мы скинулись и купили ему кассетник! Это было нечто! Он всех нас записывал часами, а потом слушал по многу раз! Фельдер говорил не останавливаясь; разговор мало-помалу сходил с рельсов. Мила попробовала вернуть его на изначальный путь: – Расскажите про последние месяцы в приюте. – Как я уже сказал, его собирались закрывать, и у нас были две возможности: добиться наконец усыновления или попасть куда-нибудь вроде семейных домов. Но мы были сиротами серии Б, нас никто бы не взял. Иное дело – Билли, за ним очереди стояли! В него нельзя было не влюбиться, и он всегда был востребован. – И чем это окончилось? Нашел он себе семью? – Билли умер, мадам. Он выговорил это с такой печалью в голосе, как будто смерть настигла его самого. А может, так оно и было, коль скоро этот ребенок был чем-то вроде отдушины для него и других воспитанников. Или, во всяком случае, мог бы ею стать в конечном счете. – От чего? – спросил Борис. – От менингита. Фельдер шмыгнул носом, и глаза его заблестели. Он отвернулся к окну, не желая выказывать слабость при посторонних. Мила не сомневалась, что призрак Билли и после их ухода будет витать в этом доме. Именно благодаря этим непрошеным слезам Фельдер завоевал их доверие. Мила увидела, как Борис снял руку с кобуры. Его подозрения рассеялись. – Менингит унес только Билли. Но, опасаясь эпидемии, они живо прикрыли лавочку. Во повезло-то, а? – Он натужно хохотнул. – Скостили нам срок по этому поводу. И волчью яму закрыли на полгода раньше обещанного. Поднявшись уходить, Борис напоследок спросил: – Вы видитесь с кем-нибудь из бывших воспитанников? – Нет, но года два назад встретил отца Рольфа. – Наверное, на пенсии уже. – Я-то надеялся, что он уже сдох. – Почему? – спросила Мила, предположив худшее. – Он много зла вам причинил? – Да нет. Но кто провел детство в таком заведении, на всю жизнь возненавидит всякое напоминание о нем. Она невольно кивнула, потому что почти такие же слова слышала недавно от Бориса. Фельдер не стал провожать их до двери. Вместо этого он склонился над столиком и взял не выпитый Борисом стакан холодного чая. Поднес к губам и выпил залпом. Потом повернулся и произнес им вслед: – Всего хорошего.