Горан мгновение помолчал. Слишком долгое мгновение. Да, опасен. – Я вызвал людей, за тобой приедут. Но надо подождать. Полицейские кордоны растянулись на несколько километров. «Все равно уже поздно», – подумала она. В такое ненастье, да еще с наркотиком в крови, у нее никаких сил и никакой надежды. Она это знает. Надо было послушать благоразумного таксиста и не тащиться невесть куда на ночь глядя! И – проклятье – ну почему она не приняла его предложение подождать? Потому что ее мутило от запаха кебаба с луком, вот почему! А теперь она в ловушке. Сама себя загнала в нее – быть может, потому, что подсознательно стремилась к этому. Ее всегда привлекал риск. Даже смертельный! «Нет, – решительно сказала она себе. – Я хочу жить». Рональд, он же отец Тимоти, пока никак себя не проявил. Но она не сомневалась, что ждать ей недолго. Три коротких звука отвлекли ее от этой мысли. – Черт! – выругалась она вслух: мобильник простился с ней окончательно. Тьма сомкнулась над ней, словно сжавшиеся в кулак пальцы. Сколько раз она попадала в передряги? По сути дела, что-то подобное уже бывало. В доме учителя музыки, например. Но могут ли прошлые случаи сравниться с этим безумием? Ответ однозначен: – Нет. Одурманенная, раненая, без сил и даже без телефона. По поводу последней потери ей стало даже смешно: зачем ей теперь телефон? Старому другу позвонить? Грасиеле, к примеру. Позвонить и спросить: «Ну как дела? А я, знаешь ли, умираю!» Темнота – самое гнусное на свете. Впрочем, надо считать ее преимуществом: ни она не может видеть Рональда, ни он ее не видит. – Погоди, я доберусь до выхода. На самом деле ей захотелось как можно скорее оставить это проклятое место. Но она понимала, что инстинктами руководствоваться нельзя, иначе погибнешь. – Надо спрятаться и подождать полицию. Она сказала себе, что это самое разумное решение. Ведь сон может одолеть ее в любую минуту. Пистолет пока при ней, и это успокаивает. Но может быть, и он вооружен. Правда, Рональд не показался ей человеком, который на «ты» с оружием, уж во всяком случае, не так, как она. Хотя он отлично играл роль робкого и запуганного отца Тимоти. Возможно, кроме актерских способностей, у него есть и другие. Мила залезла под стол в громадной столовой и стала прислушиваться. Эхо не помогало, подхватывая лишь ненужные звуки: обманчивые скрипы в темноте, распознать которые она не могла. Веки неумолимо смыкались. – Он меня не увидит. Не увидит, – без конца повторяла она. – Он знает, у меня есть оружие. Если зашуршит или станет искать меня с фонарем – ему конец. Перед глазами замелькали какие-то нереальные цветовые пятна. «Наверняка наркотик», – подумала она. Краски стали фигурами, танцующими исключительно для нее. Неужели все это ей привиделось? Нет, это огни зажигаются в разных концах зала. «Сволочь, он здесь и светит фонарем!» Мила нацелила пистолет. Но слепящий свет, искаженный под галлюциногенным действием наркотика, не давал Миле обнаружить его. Она пленница гигантского калейдоскопа. Мила помотала головой, но она уже не контролировала себя. Чуть погодя она почувствовала, как мышцы рук и ног свело судорогой; они ей больше не подчиняются. Как ни пыталась она прогнать мысль о смерти, но та все время возвращалась, манила обещанием: вот закроешь глаза – и все кончится. Кончится навсегда. Сколько времени прошло? Полчаса? Десять минут? И сколько ей осталось? И тут она его услыхала. Он близко. Совсем близко. Метрах в четырех-пяти, не больше. И увидела. Это длилось долю секунды. В окружившем ее светящемся ореоле она различила зловещую улыбку, стекавшую с его лица. Мила знала, что с минуты на минуту он ее обнаружит, а у нее уже не останется сил выстрелить. Поэтому надо опередить его, даже обнаружив свое укрытие. Она прицелилась во тьму, туда, где ей во вспышке почудилась его ухмылка. Это риск, но выхода нет. Она готова была нажать на курок, как Рональд вдруг запел. Тот же самый прекрасный голос, каким отец Тимоти выводил псалом перед всей группой. Это абсурд, шутка природы, что такой голос дарован безжалостному убийце. Из его глухого сердца рвалась звонкая и торжествующая песнь смерти. Мелодия должна бы звучать нежно и трогательно. Однако Мила испытывала дикий страх. Ноги и руки отказали совсем. И она вытянулась на полу. Слепящая вспышка. Истома окутала ее, как ледяное одеяло. Шаги Рональда раздавались все четче, ближе; сейчас он вытащит ее из норы. Еще одна вспышка. «Все кончено. Сейчас он меня увидит». Ей, в общем-то, все равно, как он ее убьет. Она бестрепетно поддалась уговорам смерти. Последняя ее мысль была о девочке номер шесть. «Я так и не узнаю, кто ты…» Свет обволакивал ее полностью. Рукоять пистолета вырвали из рук. Потом две руки подхватили ее, подняли. Она попыталась что-то сказать, но звуки так и остались в горле. Она потеряла сознание. Потом очнулась от чьих-то нетвердых шагов. Рональд тащит ее на плечах; они поднимаются по ступенькам. Снова обморок. Резкий аммиачный запах вытянул ее из этого искусственного сна. Рональд водил возле ее носа влажным тампоном. Запястья он ей связал, но хочет, чтобы она была в сознании. В лицо ударил морозный ветер. Они вышли наружу. Интересно, куда они идут? Миле показалось, что они находятся на какой-то высоте, и тут же она вспомнила увеличенное фото, на котором Чан показывал ей место, откуда сорвался Билли Мор. «Башня. Мы на башне!» Рональд на минуту оставил ее. Она увидела, как он направляется к парапету и глядит вниз. «Хочет меня сбросить!» Потом он вернулся, схватил ее за ноги и потащил к краю. Из последних сил Мила сопротивлялась, но безуспешно. Она кричала. Вырывалась. Слепое отчаяние наполнило все нутро. Он поднял ее на парапет. Откинув назад голову, Мила увидела под собой пропасть. А затем сквозь снежную пелену различила вдали фары полицейских машин, подъезжающих по автостраде. Рональд наклонился прямо к ее уху. Она почувствовала его дыхание и услышала шепот: – Поздно. Они уже не успеют. И он начал ее толкать. Хоть и связанными руками, она ухитрилась схватиться за скользкий край парапета. Упиралась всем телом, понимая, что долго не выдержит. Единственным ее союзником был лед, покрывавший крышу башни, не давая ноге Рональда совершить финальный толчок. Она отметила, что его лицо исказилось от усилий и утратило спокойствие; ее отчаянное сопротивление приводило его в бешенство. В конце концов Рональд изменил тактику – решил перебросить ее ноги через парапет. В тот самый момент, когда он навис над ней, инстинкт самосохранения заставил ее вложить всю оставшуюся в колене силу в удар, нанесенный в самое чувствительное место. Рональд подался назад, согнулся пополам, стал хватать ртом воздух, держась за пах. Мила поняла – это ее единственный шанс и надо использовать его, пока Рональд не придет в себя. Энергии не осталось, зато никто не отменял силу тяготения. Простреленная дельтовидная мышца горела огнем, но Мила не обращала внимания на боль. Она выпрямилась; лед теперь ополчился на нее, но она все-таки взяла разбег и кинулась к нему. Рональд не ожидал нападения и потерял равновесие. Замахал руками, пытаясь за что-нибудь уцепиться, но уже наполовину перегнулся через парапет. Когда он понял, что не удержится, Рональд протянул руку, чтобы схватить Милу и увлечь ее за собой в разверзшуюся перед ним бездну. Его пальцы, как последняя страшная ласка, скользнули по краю кожаной куртки. Мила смотрела, будто в замедленной съемке, как он падает среди хлопьев снега, смягчивших его падение. И тьма приняла его. 19 Глубокая тьма. Непроницаемая стена между сном и явью. Температура ползет вверх. Она чувствует жар щек, ломоту в ногах, кипение в желудке.