Неизвестно, когда начинаются и кончаются ее дни. Неизвестно, сколько времени она провела в лежачем положении – часы или недели. Время не имеет силы в брюхе чудовища, проглотившего ее; оно расширяется и сжимается, словно желудок, медленно переваривающий еду. Оно ей и не нужно. Здесь время никому не нужно, поскольку оно не в состоянии ответить на самый важный вопрос. Когда это кончится? Отнятое время – худшее из наказаний. Хуже боли в левой руке, хотя эта боль временами поднимается к шее, давит на виски, сжимает всю голову страшными тисками. Теперь все стало очевидно. Это наказание. Но она не знает, за какой грех ее покарали. «Может быть, я чем-то обидела маму с папой, может, капризничаю слишком часто, не хочу пить молоко и тихонько выливаю его, стоит им отвернуться, может, за то, что приставала к ним с просьбами купить мне котенка, обещая, что буду за ним ухаживать и никогда его не брошу, но, как только я познакомилась с Гудини, сразу начала просить собачку, и они очень рассердились: нельзя же забросить Гудини, а я пыталась объяснить им, что он вовсе меня не любит, может быть, за мои плохие отметки в школе, в этом году в мой дневник заглянуть страшно, мне придется исправлять неуды по географии и по рисованию, а может, за те три сигареты, что я выкурила тайком на крыше спортзала вместе с двоюродным братом, но я не затягивалась, нет, скорее, за те заколки в форме божьих коровок – я стащила их в торговом центре, но клянусь, только один раз, а еще я ужасно упрямая, особенно с мамой, которая всегда навязывает мне, что надеть, и не понимает, что я уже большая и вещи, которые она покупает, мне не нравятся, так как у нас с ней разные вкусы…» Когда не спит, она продолжает искать объяснение, мотив, какое-то оправдание тому, что с ней происходит. В итоге придумывает немыслимые вещи. Но всякий раз, как ей кажется, что она наконец поняла причину, та рушится, словно карточный домик, поскольку расплата слишком велика по сравнению с виной. Иногда ее охватывает злость: как это папа с мамой до сих пор не пришли ее забрать! «Чего они ждут? Или они забыли, что у них есть дочь?» Но потом она раскаивается и начинает мысленно звать их, надеясь на свои телепатические способности. Это последнее, что ей остается. Бывают моменты, когда ей кажется, что она уже умерла. «Да, я умерла, и меня похоронили здесь. Я не могу двигаться, потому что лежу в гробу. И останусь в нем навсегда…» Но боль тут же напоминает о том, что она жива. Эта боль – ее приговор и вместе с тем освобождение. Она вырывает ее из объятий сна и возвращает к реальности. Вот как сейчас. Теплая жидкость растекается по правой руке. Она чувствует. Это приятно – вдыхать запах лекарства. Кто-то заботится о ней. Она не знает, радоваться этому или нет, ведь это означает две вещи. Во-первых, она не одна. Во-вторых, она не понимает, добрый или злой тот, кто рядом с ней. Она выучилась ждать его и уже знает, когда он появится. Скажем, она поняла, что усталость, подступающая к ней то и дело, и сон, наползающий внезапно, не зависят от естественной воли ее организма. Это лекарство, которое притупляет все чувства. И действует оно всякий раз при его появлении. Он садится рядом с ней и терпеливо кормит ее с ложечки. Вкус еды сладкий и жевать не нужно. Потом он дает ей попить воды. Он никогда не дотрагивается до нее и ничего не говорит. А ей хотелось бы поговорить, но губы и язык отказываются складывать слова, а горло не издает необходимых звуков. Иногда она чувствует постороннее присутствие вокруг себя. Порой ей кажется, что он здесь – сидит неподвижно и наблюдает. Опять приступ. Сдавленный крик отражается от стен ее темницы. И возвращает сознание. Тогда она кое-что замечает. В темноте появляется маленький далекий огонек. Красная точка вдруг обозначает линию горизонта. Что это? Она пытается разглядеть, но не может. Потом чувствует что-то под правой рукой. Раньше этого не было. Какой-то шероховатый предмет неправильной формы. Будто покрытый чешуйками. Противный. Жесткий. Наверняка мертвое животное. Хочется его отбросить, но он плотно прилип к ладони. Что есть силы она пытается его стряхнуть, но движение руки позволяет разрешить загадку. Нет, это не мертвый зверек. Он жесткий, потому что пластмассовый. И он не сам прилип к руке, а тщательно приклеен липкой лентой. А чешуйки – на самом деле клавиши. Это пульт. Наконец-то все стало ясно. Стоит чуть поднять руку, направить этот пульт на красную точку и нажать любую клавишу… Череда звуков дает ей понять, что она угадала. Сначала включение. Потом медленная перемотка пленки. Знакомые сигналы видеомагнитофона. И одновременно экран освещается. Впервые свет озаряет помещение. Вокруг сте́ны из темного камня. Она лежит на каком-то подобии больничной койки со стальными ручками и спинками. Рядом капельница, которая оканчивается иглой, вставленной в правую руку. Левая полностью скрыта под тугими бинтами, сковавшими всю грудную клетку. На столе баночки с какими-то пюре и много, очень много лекарств. За телевизором простирается непроглядная тьма. Наконец перемотка заканчивается и со щелчком замирает. Потом опять слышится шорох, но уже более медленный. Шум из динамика, предваряющий воспроизведение. Потом доносится музыка, веселая, но слишком пронзительная – звук слегка искажен. Затем на экран выплывают размытые пятна. Среди них появляется человечек в голубой куртке и ковбойской шляпе. И с ним конь, такой длинноногий! Человечек хочет взобраться на него, но никак… Попытки повторяются, но все время оканчиваются одинаково: человечек летит кубарем на землю, а конь ржет над ним. Так продолжается минут десять. После чего мультик заканчивается, без титров. И видеокассета крутится дальше вхолостую, с помехами на экране. Дойдя до конца, пленка вновь перематывается. И все начинается снова. Тот же человечек. Тот же конь, на которого не залезть. Но она продолжает смотреть, хотя и знает, чем закончатся попытки человечка оседлать строптивого коня. Она надеется. Потому что больше ей ничего не остается. Только надежда. Надежда помогает ей не поддаться окончательно этому ужасу. Возможно, у того, кто выбрал для нее этот мультик, была иная цель. Но то, что человечек не желает сдаваться и держится, несмотря на падения и боль, вселяет в нее смелость. «Ну давай, садись в седло!» – мысленно подбадривает она его всякий раз. Пока сон не одолевает ее вновь. Прокуратура Офис Генерального прокурора Ж.-Б. Марена 11 декабря с. г. Начальнику тюрьмы д-ру Альфонсу Беранже Пенитенциарный округ № 45 Тема: ответ на «конфиденциальный» рапорт от 23 ноября Уважаемый д-р Беранже! В связи с Вашим запросом о дополнительном расследовании в отношении заключенного Вашего исправительного учреждения и до сих пор проходящего только под номером РК-357/9, вынужден с сожалением уведомить Вас о том, что дальнейшие изыскания относительно личности этого человека результатов не дали. Полностью разделяю Ваши подозрения относительно того, что заключенный РК-357/9 мог в прошлом совершить тяжкие преступления и теперь идет на всевозможные ухищрения с целью остаться неузнанным. В этом смысле анализ ДНК является единственным способом подтвердить или опровергнуть данное предположение. Однако, как Вам хорошо известно, мы не имеем возможности заставить заключенного РК-357/9 пройти упомянутое обследование. Это было бы грубейшим нарушением его прав, ибо применительно к преступлению, за которое он был осужден (отказ засвидетельствовать судебным властям свою личность), подобная мера не предусмотрена. Вопрос рассматривался бы иначе при наличии «существенных» и «неопровержимых» улик причастности заключенного РК-357/9 к тяжким правонарушениям либо если бы он представлял серьезную угрозу общественному порядку. Однако на сегодняшний день мы вынуждены это исключить. В свете вышесказанного единственным средством получить пробы ДНК является взятие образцов органического материала на том основании, что они были утеряны либо оставлены случайно во время перемещений субъекта в рамках его повседневной деятельности. Учитывая гигиеническую щепетильность заключенного РК-357/9, прокуратура полагает возможным дать указание тюремной охране на обыск в его камере с целью обнаружения вышеуказанного органического материала. С надеждой на скорейшее и эффективное достижение этой цели, шлю Вам мои наилучшие пожелания. Заместитель прокурора Мэтью Седрик 20 Военный госпиталь в Р. 16 февраля – Да пусть говорят что хотят, наплюй на них! Ты отличный полицейский, ясно? Сержант Морешу задействовал весь свой цыганский темперамент, чтобы выразить ей солидарность. Никогда еще он не говорил с ней так проникновенно, прямо-таки отцовским тоном. Но Мила была уверена, что она такого не заслуживает. Начальник позвонил ей, как только узнал о ее ночном визите в приют. Ее наверняка обвиняют в смерти Рональда Дермиса, несмотря на то что это была самозащита. Ее поместили в военный госпиталь. О гражданской больнице вопрос не стоял, поскольку Рош благоразумно решил оградить ее от внимания прессы. Она одна занимала многоместную палату. Когда поинтересовалась, почему нет других больных, ей кратко разъяснили, что этот корпус предназначен для пострадавших от бактериологической атаки. Постель меняли каждую неделю, простыни были выстираны и отутюжены. В аптеке лекарства, просроченные хоть на один день, безжалостно выбрасывали. И такой расход всего лишь на тот маловероятный случай, если вдруг какой-нибудь безумец решит выпустить страшный вирус или генно-модифицированную бактерию, которая все равно никого в живых не оставит. «Полная бессмыслица», – думала Мила. На раненую руку очень любезный хирург наложил сорок стежков; осматривая Милу, он ни словом не обмолвился о других ее шрамах, а лишь заметил по поводу свежей раны: – Для огнестрельного лучше места не найти. – Какое отношение имеют вирусы и бактерии к огнестрельным ранениям? – задала она провокационный вопрос. Доктор лишь рассмеялся. Затем ее осмотрел другой врач; он измерил давление и температуру. Действие мощного снотворного, которым опоил ее отец Тимоти, за несколько часов прошло само. Диуретик довершил остальное. У Милы появилось много времени на размышления. Разумеется, она не могла не думать о шестой девочке, в чьем распоряжении уж наверняка нет целой больницы. Больше всего Мила надеялась на то, что Альберт держит ее на транквилизаторах. Специалисты, которых пытал Рош на предмет возможности выживания, объясняли свой пессимизм не только тяжелым физическим увечьем, но также перенесенным шоком и стрессом. «Может, она и не заметила, что у нее нет одной руки», – рассуждала Мила. Такое часто бывает у людей после ампутации. Она слышала рассказы о том, как инвалиды войны, лишившись конечности, продолжают ощущать ее движение, боль и даже щекотку. Врачи называют это «фантомным восприятием». В тишине огромной палаты ее одолевали эти мысли. Быть может, впервые после стольких лет ей не хватало компании. До звонка Морешу никто ее не навещал: ни Горан, ни Борис, ни Стерн, ни тем более Роза. А это могло означать только одно: они решают, оставлять ее в команде или расстаться с ней. Впрочем, последнее слово все равно за Рошем. Собственная наивность приводила ее в бешенство. Должно быть, она и впрямь заслужила вотум недоверия. Единственное утешение – уверенность Горана в том, что Рональд Дермис не мог быть Альбертом. Иначе для шестой девочки они бы ничего сделать не смогли. В больничной изоляции она ничего не знала о том, как движется следствие. Она попросила сестру, подававшую ей завтрак, принести ей сегодняшнюю газету. С первой до шестой полосы речь шла только об этом. Если и просачивались другие новости, то гомеопатическими дозами. Люди жаждали развития событий. Как только общественность узнала о том, что шестая девочка жива, в стране поднялась волна солидарности; люди совершали поступки, о которых раньше и не помышляли, скажем, организовывали молитвенные бдения и группы поддержки. Была выдвинута инициатива: «Свеча в каждом окне». Язычки пламени, символизирующие ожидание чуда, будут потушены, когда девочка вернется домой. Благодаря этой трагедии прежде равнодушные люди обрели новое мироощущение – человеческий контакт. Никому уже не нужны предлоги для общения, всех сплотила жалость к маленькому существу. Это сближает людей. Они общаются повсюду: в супермаркете, в баре, на работе, в метро. В телепередачах только об этом и говорят. Но среди всех инициатив одна особенно воодушевила всех, ошеломив следователей.