Больше она ничего не прибавила, только перевела взгляд на капитанские нашивки у него на мундире. Звание-то липовое, такое же, как и служба. Охранники, призванные гарантировать спокойствие обитателей, – просто бодибилдеры в погонах. Прошли трехмесячное платное обучение у бывших полицейских – и прямая дорога в частную охранную фирму. Все их оснащение – наушник переносной рации да перцовый баллончик для самообороны. Поэтому Альберту ничего не стоило обвести их вокруг пальца. К тому же в периметре безопасности обнаружилась брешь шириной в полтора метра, прикрытая, как и вся стена, живой изгородью. Этот эстетический каприз в итоге сводил на нет единственную неподдельную меру безопасности в Капо-Альто. Теперь надо понять, почему Альберт выбрал для своих планов именно это место и эту семью. Опасение нажить на свою голову очередного Александра Бермана подвигло Роша разрешить любые способы расследования, даже бесцеремонный экскурс в биографию Кобаши и его жены. Борису поручили выжать из дантиста все, что можно. Хозяин виллы, вероятно, и не предполагал, что к нему в ближайшие часы будут применены особые меры. Хотя допрос истинного профессионала не имеет ничего общего с теми пытками в полицейских участках, где подозреваемый становится жертвой психологического давления, вынужденной без сна и отдыха часами отвечать на одни и те же вопросы. Борис почти никогда не пытался поймать человека на противоречиях, потому что знал: стресс чаще всего негативно отражается на показаниях, поэтому хороший адвокат на суде запросто разобьет позицию следствия в пух и прах. Он не интересовался недомолвками, не обращал внимания на попытки подозреваемого пойти на сделку, когда тот чувствовал себя припертым к стенке. Нет. Спецагент Клаус Борис добивался только безоговорочного признания. Мила наблюдала за ним в кухне Центра, когда он готовился выйти на сцену. Собственно говоря, его допрос и есть театральное действо, в котором действующие лица нередко меняются ролями. Обманным путем Борис намеревался разрушить оборону Кобаши. Он был в рубашке с закатанными рукавами и, держа в руках бутылку воды, расхаживал по кухне – разминал ноги. В отличие от Кобаши, Борис и не думал садиться, а собирался подавить собеседника своим внушительным ростом. Стерн тем временем срочно докладывал ему собранные сведения о подозреваемом. – Наш дантист укрывает часть налогов. У него есть офшорный счет, куда он сливает черные доходы от амбулатории, призы за турниры по гольфу, в которых участвует как любитель практически каждый уик-энд. Госпожа Кобаши предпочитает иное времяпрепровождение: каждую среду после обеда встречается с известным адвокатом в центральном отеле. Излишне говорить, что упомянутый адвокат каждый уик-энд играет с мужем в гольф. Эти сведения послужат на допросе своеобразной отмычкой. Борис будет выдавать их по чуть-чуть и в решающий момент сломит дантиста. Комнату для допросов давным-давно оборудовали рядом с гостевой. Тесное душное помещение без окон и с единственным входом, который Борис закроет на ключ, как только войдет туда с допрашиваемым. А ключ положит в карман, как делает всегда, и этот простой жест обозначит для собеседника расстановку сил. Лампы дневного света бьют в глаза и раздражающе жужжат; этот звук также является инструментом психологического давления для Бориса. Сам он вставляет в уши ватные затычки, смягчая эффект. Фальшивое зеркало отделяет комнату для допросов от другого помещения с отдельным входом для других членов группы, которые будут наблюдать за происходящим. Очень важно, чтобы допрашиваемый сидел к зеркалу в профиль, а не анфас: он должен чувствовать на себе невидимые взгляды, но лишен возможности обменяться ими. И стол, и стены выкрашены белой краской; монохромность не позволяет сосредоточить на чем-либо внимание и поразмыслить над вопросами и ответами. У стула одна ножка короче остальных, и он все время прихрамывает, раздражая допрашиваемого. Мила вошла в соседнюю комнату, где Сара Роза настраивала АС (Анализатор Стресса) – аппарат, который позволит определить уровень стресса по голосовым модуляциям. Вибрация голосовых связок, вызванная мышечными сокращениями, составляет нормальную частоту колебаний десять-двенадцать герц. Когда человек лжет, прилив крови к голосовым связкам уменьшается, и, соответственно, сокращаются вибрации. Компьютер проанализирует эти модуляции и определит ложь в словах Кобаши. Но основная техника, используемая спецагентом Клаусом Борисом (ею он владел мастерски), состоит в наблюдении за поведением. Кобаши весьма любезно пригласили на допрос, но, разумеется, не предупредили о том, что его ждет, а лишь попросили дать кое-какие пояснения. Полиция приехала за ним к гостинице, в которой он поселился с семьей, усадила на заднее сиденье автомобиля и везла до Центра окольным путем, с тем чтобы поселить в его душе неуверенность и сомнения. Коль скоро речь шла о неформальной беседе, Кобаши не настаивал на присутствии адвоката из опасений вызвать подозрения. На это Борис и рассчитывал. Вид у дантиста был не лучший. Мила внимательно рассмотрела его: желтые летние брюки (вероятно, у него не было с собой более подходящей одежды, вот и пришлось явиться в костюме для игры в гольф, который он носил в тропиках) и ярко-розовый кашемировый пуловер поверх белой рубашки поло. Ему сказали, что сейчас придет дознаватель, чтобы задать несколько вопросов. Кобаши кивнул и сложил руки на животе (оборонительный жест). Борис довольно долго наблюдал за ним, стоя по ту сторону зеркала. Кобаши заметил на столе адресованный ему конверт с открыткой: его положил туда Борис. Дантист, как и предполагалось, не притронулся к нему, равно как не взглянул и в сторону зеркала, прекрасно сознавая, что за ним наблюдают. А открытка-то была пустая. – Прямо как в приемной перед зубоврачебным кабинетом, – съязвила Сара Роза, разглядывая Кобаши через стекло. – Ну что ж, начнем, – объявил наконец Борис. И шагнул через порог комнаты для допросов. Поздоровался с Кобаши, запер дверь на ключ, извинился за опоздание. Еще раз подчеркнул, что его вопросы имеют целью выяснить кое-какие подробности. Затем взял со стола конверт, вытащил открытку и сделал вид, что читает ее. – Доктор Кобаши, вам сорок три года, не так ли? – Да. – Давно ли вы освоили профессию дантиста? – Я хирург-ортодонт, – уточнил он. – Практикую уже пятнадцать лет. Борис немного помедлил, словно изучая невидимые бумаги. – Позвольте спросить, каковы были ваши доходы за прошлый год? Мужчина слегка вздрогнул. Борис мысленно поставил первую зарубку: в вопросе о доходах подразумевался намек на махинации с налогами. И естественно, зубной врач солгал насчет своего финансового положения. Мила невольно отметила его наивность: допрос касается убийства, налоги к нему не имеют отношения, и никто не собирается передавать эту информацию в налоговое ведомство. Человек лгал и по другим поводам, считая себя хозяином положения. Борис не противоречил ему. Мила поняла его игру. Она уже подмечала такую тактику у своих бывших коллег, но, конечно, спецагент владел ею несравненно лучше. Когда человек лжет, ему приходится все время преодолевать напряжение. Чтобы придать своим ответам максимальную достоверность, он вынужден прибегать к осевшему в памяти запасу правдивой информации и вплетать в нее лживую, что требует определенных логических усилий и игры воображения. Любая ложь должна опираться на факты, чтобы сразу не рухнуть. Когда эта ложь не единственная, игра значительно усложняется. Подобно тому как амплитуда телодвижений жонглера увеличивается, стоит добавить к летающим в воздухе тарелкам еще одну. И психологически человек становится все более уязвимым. Едва Кобаши включил свою фантазию, Борис мгновенно его раскусил. Растущая тревога порождает мелкие аномалии вроде сгорбленной спины, потирания ладоней, массирования висков и запястий. Зачастую это сопровождается физиологическими проявлениями, такими как потливость, повышенный тон голоса, бегающий взгляд. Подготовленный специалист знает, что все это признаки лжи, и соответственно к ним относится. Но чтобы доказать, что человек лжет, надо заставить его признать свою ответственность. Как только Борис счел, что Кобаши обрел уверенность в себе, он перешел в контратаку и стал вставлять в свои вопросы сведения, относящиеся к Альберту и похищению шести девочек. Спустя два часа Кобаши был доведен до крайности очередью все более настойчивых и неприятных вопросов. Борис постепенно сжимал круг, наступая на его оборонительные рубежи. Дантист уже не думал про то, чтобы вызвать адвоката, он лишь мечтал скорее вырваться из этой комнаты. Чтобы заполучить наконец свободу, он уже готов был признать все что угодно, возможно даже то, что сам он и есть Альберт. Но это было бы очередной ложью. Осознав это, Борис вышел из комнаты, якобы для того, чтобы принести Кобаши стакан воды, и присоединился к Горану и остальным в комнате за зеркалом. – Он ни при чем. И ничего не знает, – заявил спецагент. Горан кивнул. Сара Роза только что закончила компьютерный анализ данных допроса и телефонных переговоров семейства Кобаши, из которых ничего не следовало. В круге их общения тоже ничего интересного не просматривалось. – Значит, дело в доме, – заключил криминолог. Неужели жилище Кобаши, как и сиротский приют, оказался подмостками театра ужасов, представления в котором навсегда будут скрыты от мира? – Вилла была построена последней на единственном незанятом участке комплекса. Строительство закончили примерно три месяца назад. Кобаши – первые и единственные владельцы, – сообщил Стерн. Но Горан сдаваться не собирался. – В этом доме скрыта какая-то тайна. Подхватив его мысль на лету, Стерн спросил: – С чего начнем? Горан немного подумал и дал указание: – Перекапывайте сад. Сначала им дали собак, которые способны учуять запах трупа на большой глубине. Потом пришел черед георадара обследовать недра. Но на его зеленом экране не возникло ничего подозрительного. Мила смотрела на людей за работой, ожидая результата их стараний и вестей от Чана, который должен был установить личность найденной девочки на основе ДНК родителей. Раскопки начались около трех часов дня. Небольшие скреперы перерывали землю, разрушая ландшафтный дизайн, который наверняка стоил немалых трудов и денег. Теперь все это без разбору сваливали в грузовики. Рев дизельных двигателей взрывал покой Капо-Альто. Мало того – от вибрации скреперов то и дело срабатывала сигнализация «мазерати», принадлежащего семье Кобаши. После сада поиски переместились внутрь виллы. Рабочие специализированной фирмы сняли тяжелые мраморные плиты в гостиной. Внутренние перегородки просвечивали на предмет пустот, которые затем вскрывали ломом. Печальная участь постигла и предметы мебели: в разобранном виде они годились только на выброс. Погребок и зона фундамента тоже были тщательно перекопаны. Разгром производился по особому указанию Роша. Управление не могло себе позволить очередного провала, даже на условиях возмещения миллионного ущерба. Но Кобаши все равно не собирались больше там жить. Все их имущество было непоправимо осквернено пережитым ужасом. Наверняка они продадут эту недвижимость по цене намного ниже, чем вложили в нее, да и вряд ли их шикарная жизнь восстановится в прежних параметрах. Около шести вечера нервы всех сотрудников, проводивших осмотр на месте преступления, были уже на пределе. – Кто-нибудь отключит наконец эту проклятую сигнализацию?! – орал Рош, указывая на «мазерати». – Никак пульт найти не можем, – ответил Борис. – Тогда вызовите дантиста, пусть он отключит! Почему я должен вам объяснять элементарные вещи?