Горан подошел к Миле. – Давай выведем ее отсюда, – сказал он и помог поднять монахиню. Выходя из комнаты вместе с Розой и Стерном, она в последний раз оглянулась на Джозефа Б. Рокфорда. Тело его сотрясалось от электрических импульсов, но одеяло топорщилось от восставшего члена. «Проклятый ублюдок!» – подумала Мила. Короткие сигналы кардиомонитора слились в один длинный. И в этот момент Джозеф Б. Рокфорд открыл глаза. Губы его зашевелились, не издавая ни звука. Голосовые связки бездействовали из-за трахеотомии. По идее, этот человек был уже мертв. Аппараты вокруг него больше не регистрировали жизнедеятельность. А он тем не менее пытался что-то сказать. Изо рта вырывалось бульканье утопающего, который отчаянно пытается вдохнуть последний глоток воздуха. Но длилось это недолго. Под конец невидимая рука вновь утянула его на дно, и душа Джозефа Б. Рокфорда вспорхнула со смертного одра, оставив там отбросы в виде пустой телесной оболочки. 32 Едва придя в себя, Никла Папакидис заявила, что готова содействовать полиции в составлении словесного портрета человека, которого видела с Джозефом. Незнакомец, которого тот называл «типом», согласно общей версии, и есть Альберт. Длинная борода и густая грива мешали Никле определить черты лица. Она не могла с точностью обрисовать форму челюсти, контуры носа, разрез глаз. Но без колебаний вспомнила, что глаза серые. Результаты ее стараний, несмотря на их приблизительность, будут разосланы по всем полицейским постам, вокзалам, портам, аэропортам, пограничным пунктам. Рош пока не решил, передавать ли экземпляр в СМИ, ведь они потребуют объяснения, откуда взялся словесный портрет. Если обнаружится, что за ним стоит ясновидящая, все поймут, что у полиции в руках ничего нет, что она по-прежнему блуждает в темноте и от безысходности ходит к гадалкам. – Тебе придется рискнуть… – заметил ему Горан. Старший инспектор снова навестил команду в усадьбе Рокфордов. С монахиней он встречаться не пожелал, с самого начала объявив, что не хочет иметь отношения к сомнительным экспериментам, в очередной раз возложив всю ответственность на Горана. Но криминолог принял условие без возражений, поскольку уверовал в интуицию Милы. – Девочка, я вот что думаю, – сказала Никла своей любимице, глядя из окошка полицейского фургона за тем, как Рош и Гавила что-то оживленно обсуждают на лужайке перед домом. – Что? – Не надо мне этой награды. – Но если окажется, что это он, значит ты заслужила ее по праву. – Не хочу. – Подумай, сколько пользы ты сможешь принести людям, за которыми ухаживаешь. – А чего им не хватает? Мы им отдаем всю нашу любовь, всю заботу, и уж поверь, когда раб Божий стоит у последней черты, ему больше ничего не надо. – Если эти деньги получишь именно ты, тогда я смогу надеяться на то, что из всей этой истории может еще получиться что-то хорошее. – Но зло порождает другое зло. И это его главное свойство. – Мне как-то сказали, что зло может быть явным. А добро – нет. Зло оставляет после себя следы. Добро же можно лишь констатировать. Никла наконец-то смогла улыбнуться: – Глупости. Ты пойми, Мила, добро слишком мимолетно, чтобы его можно было так или иначе зарегистрировать. Оно не оставляет мусора. Оно чистое, а зло грязное. Но я ощущаю добро, потому что сталкиваюсь с ним каждый день. Когда кто-то из моих несчастных готовится уйти в мир иной, я сижу с ним или с ней, держу за руку, слушаю их рассказы. Они каются в грехах, и я их не осуждаю. Поняв, что с ними творится, и покаявшись, они всегда улыбаются. Не знаю, отчего это, но так оно и есть, поверь. Вот эта улыбка, с которой они бросают вызов смерти, и есть доказательство добра. Мила согласно кивнула. Ни к чему настаивать на том, чтобы Никла приняла вознаграждение. Вероятно, она права. Часы показывали почти пять. Монахиня очень устала, но еще не окончила всех дел. – Ты уверена, что узнаешь тот заброшенный дом? – спросила Мила. – Да, я знаю, где он. Перед возвращением в Центр следовало выполнить простую формальность, призванную подтвердить сведения ясновидящей. Но они отправились на место в полном составе. Сара Роза сидела за рулем, выполняя все указания Никлы. Сводка погоды по радио объявила новое наступление снегопада. С одной стороны небо очистилось, и было видно, как солнце быстро клонится к закату. С другой – на горизонте уже сгущались тучи, и то и дело их пронзали ослепительные молнии. Они были точно посередине. – Надо торопиться, – заметил Стерн. – Скоро стемнеет. Вскоре машина свернула на грунтовую дорогу. Из-под колес полетели камешки. Спустя столько лет деревянный заброшенный дом, как ни странно, сохранился. Краска почти совсем осыпалась; лишь в нескольких местах уцелели белые островки. Дерево, открытое капризам погоды, подгнило, и постройка всем своим видом напоминала кариозный зуб. Все вышли из машины и направились к крыльцу. – Осторожно, может обвалиться, – предупредил Борис. Горан первым поднялся на крыльцо. Место соответствовало описаниям монахини. Дверь была не заперта; криминолог всего лишь толкнул ее легонько. Внутри пол усыпан землей, и слышно, как под половицами шуршат мыши, потревоженные их вторжением. Гавила опознал диван, хотя от него сохранился один остов из ржавых пружин. Буфет до сих пор стоял на месте, а камин частично обвалился. Горан достал из кармана фонарик, чтобы осмотреть две другие комнаты. Вслед за ним вошли Борис со Стерном и стали осматриваться. Горан открыл первую дверь: – Это спальня. Но кровать отсутствовала. О том, что она здесь была, свидетельствовали более светлые половицы. Именно здесь Джозеф Б. Рокфорд принял крещение кровью. Кто знает, кем был парень, убитый в этой комнате двадцать лет назад. – Придется и здесь вести раскопки, – сказал Гавила. – Я вызову могильщиков и группу Чана, – сказал Стерн. Тем временем Сара Роза нервно расхаживала перед домом, засунув в карманы озябшие руки. Никла и Мила наблюдали за ней из окошка машины. – Эта женщина тебе не нравится, – сказала монахиня. – Скорее, я ей не нравлюсь. – Ты пыталась понять почему? Мила искоса глянула на нее: – Ты хочешь сказать, это я виновата. – Нет, я хочу сказать, что надо быть уверенной, прежде чем выносить приговор. – Да она ко мне стала цепляться, как только я сошла с поезда. Никла молитвенно сложила руки: – Ну и не переживай. Все пройдет, как только ты уедешь. Мила покачала головой. Иногда смирение монахини выводило ее из себя. Горан вышел из спальни и направился к другой закрытой двери. Ясновидящая ничего не говорила про вторую комнату. Он направил луч фонарика на ручку и отворил дверь. Такая же большая комната, как первая. И совершенно пустая. По стенам расползаются влажные пятна, углы подернуты патиной плесени. Горан обвел лучом помещение. На одной стене лучик наткнулся на отраженный свет. Он придержал фонарик и увидел пять светлых квадратов шириной сантиметров десять. Горан подошел поближе и застыл на месте. К стене обычными канцелярскими кнопками были прикреплены моментальные снимки. Дебби. Анника. Сабина. Мелисса. Каролина. Еще живые. Альберт привозил их сюда, прежде чем убить. Именно в этой комнате, перед этой стеной он их увековечил. Неумолимая вспышка запечатлела их красные от слез глаза и затравленный взгляд. Они улыбались, приветственно подняв руку.