— А по чью душу? — включился я в рассуждения. — Архивов-то не бесконечное количество. Петр проникновенно на меня глянул. — Парни, — заговорила Анечка, — может, поделитесь, зачем мы здесь? Помолчали мы с Петрухой минутку, да и рассказали. — Знала бы, ни в жизнь не полезла, — поставила точку Анечка. — Теперь у нас на хвосте две бригады, а мы еще ничего не нашли. — Сегодня по плану с Михиными поправками работать будем, — виновато проговорил Петр. — А общий план какой? — продолжила допрос Анечка, и наш проводник приступил к рассказу. На место вышли спустя час. Наша единственная дама свою роль кормилицы выполнила с необычайным энтузиазмом и даже поджарила на газовой горелке гренки. Она готовила — мы сразу ели. Очень удобно иметь повара, который все подает в свое время. Побарствовали и сели уточнять детали. — Место то! — развернул на коленях план Петр. Посветил снизу через чертеж и повторил мое вчерашнее открытие. Разбросанные на обороте беспорядочные цифры обретали смысл, лишь высвеченные фонариком. — Молодец, Миха, — похвалил он. — Мудрен оказался батя с загадками своими. Никогда от него такой прыти не ожидал. Просвеченная цифра 180 прекрасно совпадала со значком градуса и кривой стрелкой на лицевой стороне рисунка. — Все правильно, — продолжал Петр. — Мы искали от водопада, а искать нужно возле него. — Идем? — решительно сказал я и понял, что прозвучало это твердо и убедительно. Лысый лишь вздохнул. Участие в отвлекающем маневре его напрягало, хотя роли были распределены еще на поверхности. Маршрута Петр не менял. Повторил лишь, что ближняя дорога — не самая короткая. Сверили часы и пошли. Добирались еще дольше, чем в прошлый раз. На нескольких участках, когда проводник помнил дорогу наизусть, двигались без света. Фонари Петр зажигал только в штреках и квершлагах. Вдоль вагонеток топали, держась за влажные стальные борта. Ощущение слежки не покидало ни на секунду и исчезло лишь в лабиринте, перед спуском по веревочной лестнице. — Оторвались, — шепнул мне Петр, слушая подземную тишину. — Думал, показалось. — Не показалось, правильно чуешь. Причем их двое мелькало. Один сзади крался, а второй где-то по вентиляции. — Козлякин и Заморенок, — вспомнил я прозвище второго «владельца» «подземли». — Наверное. Больше некому. То, что их двое, — это хорошо. — ?? — Может, сцепятся… Когда добрались до последней лестницы, от меня едва пар не шел. — Мало времени, — бормотал Петр. — Мало… — Почему так думаешь? Проводник глянул удивленно: — Оба с приветом, и каждый по-своему, а тут какие-то гости их за нос водят. Ищут они нас, шахты шерстят. Пошли. Беспокойство товарища передалось и мне. Я живенько представил, как, шаркая, несется в темноте полусогнутый человек, которого увел однажды с жизненной дорожки поцелуй подземного мира. Наконец дошли. Водопад в лучах фонариков играет. Сотни радужных бликов от капель блестят на валуне у края потока. Само русло черное. Прячет в себе секреты речки, убежавшей под землю. — Куда вытекает? — интересуюсь. — Не знаю, — бормочет Петруха и на скале что-то выглядывает. — Не знаю, куда она течет. Там же, под нами, штреков затопленных сотни. Ни один не всплыл… — Кто не всплыл? — Кое-кого из пропавших наши парни, что на хвосте, именно туда спустили, так вот, ни один не всплыл. Рассказывали, что погружались здесь аквалангисты разок. Родственники нанимали. — Не нашли? — Утопия. Десятки километров проходки. Я представил себе холодную темноту затопленного штрека, где, обнявшись, лежат бывшие враги, и невольно вздрогнул. От печальных мыслей меня отвлек Петр. — Вот она, — тихим голосом проговорил он. В это время наверху раздался шум, и оттуда повалилась каменная крошка. 34. Р. Пашян Никогда не подумал бы, что Левашу можно чем-то напугать. Тряхануло моего пацанчика по полной. Сижу сейчас, на морду его заросшую смотрю и думаю, что надо было несчастный случай на поверхности все-таки городить. Слабенькие мы здесь. Вроде как на ладони все, а не подступиться. Когда пацаны с утра сменить пришли, смотрю, прячет глазки горный баранчик мой. — Что с тобой, братишка? — спрашиваю. — Не приставай к нему, — Замора базарит. — Досталось пацану нежданчиком. А Леваша на меня жалобно так смотрит, ну тут действительно запереживал я о душевном состоянии его. — Напугался я, — базарит братишка. — Ныкак не думал, что прызрак увижу. — Что за дела? — говорю. — Рассказывай, Юрка! Выяснилось, что вчера, когда я на вторую вахту вызвался, притопали они на лежку. Только-только жрать собрались, как Леваша замер сначала, а потом за кинжалом своим метнулся. Заморенок спрашивает: мол, что такое, а тот кричит только: — Рукы! Рукы! И к стенке с ножом прыгает. Вижу я, Юрка и сам запаниковал. Когда рассказывал, на Леванчика опасливо косился. — Ну и дальше чего? — спрашиваю. Оказывается, исчезло все, а через минуту-другую и Заморенок увидел то, что Леванчика напугало. — Вовка это Козлякин чудит, — продолжил он рассказ. — Мы с ним с детства вместе. Интересный пацан был на придумки всякие. По блатной жизни — чистый аферист. Маму родную обманет — не вздрогнет. Жадноват только. Я-то все напрямик перся, справедливости искал, а он, бывало, тихой сапой обстряпает, что надо, и чистый. Своя, короче, у него справедливость. — Так вы друзья детства, — неожиданно сообразил я. — Ты чего, Замора, свой не свой, на дороге не стой! — Мы же как братья с ним жили. Он еще на суд ко мне на первый приезжал, и на свиданку в лагерь втихаря от родителей гонял. На малолетку. Не могу я первым его кончать… Вот у тебя есть такое из детства? — Было. Не хочу вспоминать. Сейчас вот только он остался, — на Левашу показываю. — Он да деваха одна… Короче говоря, после этого базара ближе мы с Юркой стали. От него и так душевное тепло идет, как от печки, а после, как понял я их отношения с Козлякиным, невольно позавидовал. Такого друга, как Замора, иметь — спина всегда прикрыта. Не продаст. — А он к тебе как относится? — интересуюсь.