Ухватив, словно клещами, его руку, она радостно пожала ее. Моника Гранхольм была почти такого же роста, как и Мартин Бек. Все в ней казалось большим, здоровым и крепким Та девушка, что погибла в автобусе, была маленькая и невзрачная, она была страшно хрупкой и нежной по сравнению со своей подругой. — Вы не возражаете, если мы зайдем в «Васагоф» на другой стороне улицы? — спросила Моника Гранхольм. — Я должна перекусить. Время ленча прошло, и в ресторане было много свободных столиков Мартин Бек выбрал место у окна, но Моника Гранхольм заявила, что предпочитает сидеть где-нибудь в углу. — Я не хочу, чтобы нас увидел кто-либо из больницы, — пояснила она. — Вы себе не представляете, как там любят сплетничать. Мартин Бек подождал, пока девушка поела, и уже хотел начать разговор об убитой подруге, когда она отодвинула тарелку и сказала: — Ну, все. Теперь, комиссар, спрашивайте, что вас интересует о Бритт. — Все, — серьезно сказал Мартин Бек. — Думаю, что знала ее лучше, чем кто-либо другой. Мы жили вместе с нею три года, с тех пор, как она начала работать в больнице. Она была чудесная подруга и очень хорошая медсестра. Умела выполнять тяжелую работу, хотя была слабенькая. Никогда не думала о себе. Она взяла кофейник и наполнила чашку Мартина Бека. — Спасибо, — сказал он. — А был ли у нее жених? — Да, отличный парень. Они формально не были обручены, но хотели пожениться на Новый год. — Они давно знакомы? — Самое меньшее десять месяцев. Он врач. — А были у нее еще знакомые мужчины? Моника Гранхольм улыбнулась и покачала головой. — Только те, что работает в больнице. Она была очень холодна. Не думаю, чтоб она с кем-то встречалась до Бертиля. А почему вы об этом спрашиваете? Мартин Бек вынул из внутреннего кармана блокнот и положил перед собой на стол. — Рядом с Бритт Даниельссон в автобусе сидел мужчина, — сказал он. — Полицейский Оке Стенстрём. Мы полагаем, что он и фрекен Даниельссон знакомы и ехали вместе в автобусе. Он вынул из блокнота фотографию Стенстрёма и положил ее перед Моникой Гранхольм. — Вы встречали этого человека? Она посмотрела на фотографию и покачала головой. — Бритт не знала этого человека. Я могу даже присягнуть, что не знала. Мартин Век спрятал блокнот. — Может, они были друзьями и… Она энергично покачала головой: — Бритт была очень порядочная, очень робкая, чуть ли не боялась парней. К тому же была по уши влюблена в своего Бертиля. Я была единственной, кому она доверяла свои тайны, конечно, кроме Бертиля. Она все мне рассказывала. Жаль, комиссар, но вы определенно ошиблись. Моника Гранхольм открыла сумочку и вынула кошелек. — Я должна идти к своим деткам. Их у меня семнадцать. Она начала копошиться в кошелечке, но Мартин Бек протянул руку и остановил ее. — Государство платит, — сказал он. Когда они вновь стояли около ограды больницы, Моника Гранхольм сказала: — Они, конечно, могли быть знакомы с детства или со школы и встретились в автобусе случайно. Такое я еще допускаю. Бритт до двадцати лет жила в Эслеве. А откуда тот полицейский? — Из Хальстахаммара, — сказал Мартин Бек. — Как фамилия врача, которого вы зовете Бертилем? — Перссон. — А где он живет? — Гильбакен, двадцать два, в Бандхагене. Он нерешительно подал ей руку, на всякий случай не сняв перчатки. — Поблагодарите государство за угощение, — сказала Моника Гранхольм и быстрым шагом направилась к больнице. XVI Машина Гюнвальда Ларссона стояла на Тегнергатан перед домом номер сорок. Мартин Бек посмотрел на часы и толкнул входную дверь. Было двадцать минут четвертого, а это означало, что Гюнвальд Ларссон, который обычно никогда не опаздывал, сидел у госпожи Ассарссон уже двадцать минут. А за это время, наверное, успел выяснить, как жил директор Ассарссон еще с тех пор, как ходил в школу. Дверь в квартиру открыл пожилой человек в темном костюме и серебристом галстуке. Мартин Бек назвал себя и показал служебное удостоверение. Мужчина протянул ему руку. — Туре Ассарссон, — сказал он. — Я брат… брат убитого. Заходите, ваш коллега уже пришел. Он подождал, пока Мартин Бек разделся, и прошел впереди него через высокую двустворчатую дверь в гостиную. — Марта, дорогая, это комиссар Мартин Бек, — сказал он. Гостиная была большая и достаточно темная. На низкой желтой кушетке, не менее трех метров длины, сидела худая женщина в черном платье джерси и держала в руках бокал. Она отставила бокал на низкий черный столик с мраморной столешницей, что стоял около кушетки, и протянула руку, грациозно согнув ее в запястье, как бы для поцелуя. Мартин Бек нескладно пожал ее расслабленные пальцы и невыразительно пробормотал: — Сочувствую вам, госпожа Ассарссон. С другой стороны мраморного стола стояли три низких розовых кресла, и в одном из них сидел Гюнвальд Ларссон со странным выражением лица. Только потом, когда Мартин Бек на ласковое приглашение госпожи Ассарссон сел также в кресло, он понял, что так угнетало Гюнвальда Ларссона. Поскольку в таком кресле можно было выпрямиться только горизонтально, а разговаривать лежа было бы смешно, Гюнвальд Ларссон согнулся почти пополам и чувствовал себя очень неудобно. Лицо у него покраснело от натуги, и он зло поглядывал на Мартина Бека между колен, которые торчали перед ним, как две альпийские вершины. Мартин Бек сперва подогнул ноги на левую сторону, потом на правую, затем скрестил их и хотел спрятать под кресло, но оно оказалось слишком низким. Наконец он согнулся так же пополам, как Гюнвальд Ларссон. Тем временем вдова опорожнила бокал и протянула его деверю, чтоб он налил ей вновь. Тот пристально посмотрел на нее, затем пошел и взял с бокового столика графин и чистую рюмку. — Можно вам предложить рюмочку шерри, комиссар? — спросил он. И не успел Мартин Бек его остановить, как он налил рюмку и поставил ее перед ним на столик. — Я только что спросил госпожу Ассарссон, не знает ли она, почему ее муж оказался в том автобусе в понедельник вечером, — сказал Гюнвальд Ларссон — А я ответила то, что уже говорила одному из ваших коллег, что не знаю — Вы знаете, где ваш муж был вечером? — спросил он. Она поставила бокал и взяла оранжевую сигарету с золотым мундштуком из зеленой стеклянной шкатулки на столе. Мартин Бек увидел, что она не совсем трезвая. — Да, знаю, — ответила госпожа Ассарссон. — Он был на собрании Мы пообедали в шесть, потом он оделся и где-то около семи ушел Ассарссон посмотрел на невестку и продолжил за нее, так как она молчала: — Это был такой товарищеский союз. Они называли себя «верблюдами». Союз состоял из девяти членов, которые поддерживали знакомство между собой с тех пор, как учились в морской кадетской школе. Они обычно собирались у директора Шёберга на Нарвавеген. — Это был идейный союз, — сказала вдова. — Они занимались благотворительностью. Мартин Бек почувствовал, что Гюнвальд Ларссон смотрит на него, и спросил: — Вы знаете, когда директор Ассарссон покинул Нарвавеген? — Да, я не могла спать и около двух часов пошла выпить рюмку на сон. Тогда я увидела, что Эсты нет дома, и позвонила Винту — мы так прозвали директора Шёберга. Он сказал, что Эста ушел от него в половине одиннадцатого. Она замолчала и погасила сигарету. — Как вы полагаете, фру Ассарссон, куда мог ехать ваш муж автобусом сорок седьмого маршрута? — спросил Мартин Бек. Ассарссон бросил на него встревоженный взгляд. — Как обычно, ехал куда-то по делам. Он был очень энергичный и отдавал своей фирме много времени… то есть Туре также совладелец фирмы… Могло быть, что какое-то дело он проворачивал и ночью. Она как будто не знала, что говорить дальше и, подняв пустой бокал, стала крутить его пальцами. Гюнвальд Ларссон что-то записывал.