Охранники. — Куда пропали псы? — Дервиш у Силантьева. — Смотрите! — Давление. — Обсудим детали… — Дервиш расслабляется. — Шпана и кавказец. — Ло. — Драка. — Пропажа денег. — Привычка — вторая натура. 1 Широкий, заросший щетиной до бровей охранник читал «Желтый экспресс». Как всегда, на шестнадцатой странице изгалялся известный в столичных журналистских кругах Зуфар Гареев. Читая его заметки, можно было легко прийти к выводу, что ничего святого для Гареева нет. Но это было не так. Зуфар любил жену, имел ребенка и даже умудрялся поддерживать хорошие отношения с тещей. Однако его писанина при этом напоминала третью степень копрофагии… — Во дает! — восхищенно присвистнул широкий охранник. — Чего там? — вяло откликнулся его напарник, невысокий крепыш с набитыми до уродливости «кентасами». — Да тут один «новый русский» начудил. — Нашел чем удивить… — Нет, ты послушай! — перебил его широкий. — «Вчера в районе метро «Авиамоторная» мальчишка лет двенадцати баловался с петардами китайского производства…» — Навезли барахла, гады, — мрачно отреагировал на это крепыш. — Поставить бы этих самых китайцев к Китайской стене и из огнеметов… — При чем здесь китайцы? — Все они… — Крепыш махнул рукой. — Чего там дальше-то написано? — Ты же перебиваешь! — Больше не буду. — Не буду… Так, где это у нас?.. Ага, вот, нашел. Слушай дальше. «Мальчишка шалил очень долго, пугая прохожих оглушительными взрывами. Его уговаривали, ругали, грозили, но все было напрасно — мальчишка был слишком увлечен своим делом. Наконец досталось и «новому русскому». Мальчишка взорвал петарду у самых его ног…» — Так ему и надо! — не удержался с комментарием крепыш. — Развелось их, гадов… — Хорош тебе! — Молчу, молчу… — Блин, где же это?.. Вот. «Но «новый русский», в отличие от старух и пенсионеров, мальчишку уговаривать не стал. И грозить не стал. А просто погнался за ним…» — Широкий усмехнулся, представив себе, как разворачивалась погоня, — «Догнал. Спустил с мальчишки штаны. И сунул ему в задницу петарду. Затем щелкнул зажигалкой, намереваясь поджечь фитиль. Но сердобольные прохожие пожалели мальчишку и отговорили «нового русского» от такой жестокой экзекуции». Широкий замолчал. Выдержал значительную паузу, как бы давая напарнику время для осмысления сказанного. Затем спросил: — Ну как? Круто? Крепыш с силой провел рукой по лицу — был уже четвертый час ночи, хотелось спать. — Как это называется? — неожиданно спросил он. — Что? — Ну, заметка. — «Прохожие отстояли попку мальчика». — А кто написал? — Какой-то нерусский. Зуфар Гареев. А что? — Ничего. Гад он, этот Гареев, — выдавил крепыш. — Прямо все у тебя гады! — коротко хохотнул широкий. — Куда ни плюнь — одни гады. Как в террариуме… — Гад, — отчетливо повторил крепыш, и в его голосе прозвучала холодная, еле сдерживаемая ярость: — Во всей этой белиберде твой Гареев и есть самый главный гад. — Это почему? — Потому, — отрезал крепыш. — А все-таки? Ну, скажи, скажи… Было видно, что широкий по-настоящему заинтересовался. — И скажу! — Вот и скажи… — Скажу! — упрямо повторил крепыш. — Один м… — он грязно выругался, — бомбочки взрывает, делать ему нечего, подонку, а второй м… — он повторил ругательство, прибавив к нему еще парочку непечатных эпитетов, что, видимо, должно было лишний раз подчеркнуть возраст «нового русского», — за ним гоняется, петарды в задницу сует… — Ну-ну? — Заткнись! То, что они м… законченные, это ясно, и думать тут много не надо: одного в зону, второго в колонию. Но вот этот гад, Зуфар Гареев, всем гадам гад! — Чего ты? Работает человек, веселит нас… — Веселит?! Да пошел он со своим весельем!.. — Крепыш уточнил, куда именно он послал бы «веселого» журналиста. — Ты пойми, братишка, он ведь не просто грязь на людей льет, он еще и заставляет нас с тобой это самое дерьмо хавать… И ты, и я, и еще тысячи, нажравшись вот таких «сочинений», постепенно сами дерьмом становимся! — Не хочешь — не читай. Тебя никто не заставляет. У нас демократия, мать ее так-растак!.. — А что читать?! Нет же ничего! — Как нет? «Московский комсомолец», например, — не скрывая усмешки, подбросил широкий. — Дерьмо! — «Клюква»… — Такое же! — «Лимонка», «Завтра», «Новости разведки и контрразведки», «Совершенно секретно», «Труд», — начал перечислять широкий. Но крепыш его перебил: — Я не об этом. Мне наплевать, сколько их выходит и каких. Главное — их суть стала одинаковой. Одинаково дерьмовой. И нет на самом деле газет «левых» или «правых». Все это туфта… — Ну да? — Туфта, — уже спокойно повторил крепыш — Ушло чего-то, а что именно, так просто и не объяснишь Я только чувствую, что ушло, и все. И мне теперь наплевать уже стало: мальчику в задницу сунут петарду или наоборот… И всем так же наплевать. А жаль! Широкий потрогал свой перебитый нос (он когда-то в молодости чересчур активно увлекался боксом), хотел что-то сказать, но вдруг замер. — Ты что? — Тихо! — прикрикнул широкий. Мгновенно наступила тишина В тесной подсобке, где до стен, казалось, можно было дотянуться рукой, отчетливо раздалось негромкое тиканье часов. — Слышу часы, — шепотом сказал крепыш. — И все… — Я не об этом. Собак слышишь? — Нет — Это странно. — Может быть, спят, гады? — Какой там «спят»? Это же специальные охранные псы… А ну, пошли! Крепыш молча кивнул. И шагнул вслед за напарником, прихватив из специального ложа короткоствольный автомат… Территория нового строящегося аэропорта пустовала, и само строительство больше было похоже на западное, чем на наше, родное, — нигде не было видно куч мусора, грязных рытвин, бездорожья, пустых бутылок и ругательств на заборах… Честно говоря, самих заборов тоже не было. Просто натянули маскировочные сети на столбы, и все. А вдоль периметра обычно бегали охранные собаки. Много собак. Очень много. Сейчас псы почему то молчали, и это показалось охранникам странным.