Эти двое обменялись взглядами, и Риордан понял, что такая мысль уже приходила в голову им обоим. Странно, но ему самому эта идея не пришлась по вкусу. Он попал в армию случайно, вернее его толкнуло туда упрямство, и теперь это же упрямство заставляло думать о ремесле поединщика как о призвании. Отец твердил, что хорошим охотником ему не стать. Но он сумел. И сумеет снова, тем более что он – врожденный меченосец. Так считает Эльга. Воспоминание о девушке отозвалось в его груди такой острой, но одновременно приятной болью, что сразу захотелось съесть кусочек корешка доктора Ариста. С его мыслями об армии, если бы они ему были известны, был бы согласен Тиллиер, но только благодаря другому качеству – бесшабашности. – Уйти в стражу? Ха! Это как сидеть весь вечер в ожидании праздничного пирога, а потом довольствоваться его сгоревшей коркой. Какой смысл отказываться от славы? – Тебя там убьют, дурень, – буркнул Дертин. – Меня пугает не смерть, а жизнь в забвении, – ответил Тиллиер. – Я с детства мечтал кем-то стать. И сейчас меня больше всего страшит, что время идет, а я ничего еще не сделал. Так что свой шанс я не упущу. Лидер вейнрингской молодежи, забияка и фантазер, он всегда осознавал тщетность своей жизни в захудалой деревушке на склоне гор. Мама с присущей родительницам гордостью с детства внушала ему мысль о глубине его талантов, ей вторили другие родственники. Но чем старше становился Тиллиер, тем острее понимал – в Вейнринге ему не выдвинуться. Чем он может тут прославиться? Стать лучшим погонщиком сарганов или самым великим пахарем полей? Такая унылая судьба была ему не по вкусу. Он жаждал славы, признания и применения своим способностям, коим не дают развернуться однообразные пейзажи горы Унгорн. Страна жила войной, самые известные ее люди были поединщиками. Они гибли, словно сгорающая в небе зарница, но этот краткий путь на небосклоне наблюдали все. Тиллиер готов был рискнуть жизнью ради этого мгновения славы. Дертин бежал от гнета отца, Хоракт вырывался из кабалы, которую физически не мог тянуть, Риордан вообще непонятно как затесался в их круг. Тиллиер мечтал о признании и осознанно считал это самым правильным мотивом. Ради нее, амброзии славы, ради этого приторно-сладкого напитка стоило примерить на себя доспехи и ни ради чего другого. Он был уверен, что прав. Теперь Риордан. Тиллиер не то чтобы завидовал охотнику, но уважал его цельность и преданность своему делу. Он видел в нем то, чего недоставало ему самому. Внутреннюю силу, спокойствие и решимость. Поэтому и задевал Риордана, когда представлялась возможность. Ему хотелось убедить себя, что на самом деле охотник – слабак, он лишь кажется крутым. Драка убедила Тиллиера в противоположном. Теперь он признал первенство Риордана и очень желал ему сопутствовать. – Глядите-ка, оказывается, наш фантазер мечтает о великой славе, – хохотнул Дертин. – Посмотрим, как у тебя получится. – Получится у Риордана, – возразил Тиллиер. – А Прочному кругу нужно держаться рядом со своим Арбитром. – Ты меняешься прямо на глазах, – хихикнул Хоракт. – Раньше я не замечал у тебя таких здравых мыслей. Риордан подумал, что они все изменились. Буквально за ночь каждому пришлось резко повзрослеть. Военная карьера и опасность, с ней связанная, для всех теперь замаячила черной грозовой тучей. И они шли прямо на грозу. – Мне за ночь справили новые ботинки, – похвастался Дертин. – Я померил, размер подходящий. И кожа нежная, как запястье у девушки. Славную обувку тачают в Гроендаге. Дверь в их гостевую комнату распахнулась. На пороге стоял Скиндар. – Вот же жеребцы, – весело сказал он. – Всего ночь провели здесь, а дух уже, как в конюшне. Зайдете на кухню, там вам выдадут узелки с припасами на обед. После встречаемся во дворе. И не мешкать! Над Гроендагом раскинулась безоблачная небесная синь. Солнце золотило ласковыми лучами скаты крыш, обещая теплый осенний день. Улыбался Скиндар, улыбался Йельд, который пришел проститься с постояльцами, лишь Виннигар стоял поодаль с мятым и хмурым лицом. Из дверей домашних построек брадобрея то и дело высовывались любопытные лица прислуги. Все наверняка теперь знали, кто провел ночь под их кровом, и людям хотелось запечатлеть в памяти образы будущих героев Овергора. Риордан тщетно искал глазами Эльгу. Девушка либо не вернулась с ферм, либо не желала с ним больше видеться. Он было совсем пал духом, но в последний момент, перед выходом, к нему подошел парень из дворни и без всяких комментариев вручил Риордану небольшой узелок с домашними лепешками и куском истекающего молочными каплями сыра. Что это было? Подарок от Эльги или вежливое подношение хозяев дома? На этот вопрос Риордан не смог найти ответ. Они миновали проулок, все время оглядываясь и ожидая неприятностей, но жителям Гроендага оказалось не до них. За добротными заборами перекликались голоса, люди приступили к каждодневному труду: от дома, где шло строительство, слышался визг пилы и стук молотков; из кузни доносилось тяжелое дыхание мехов, которыми раздували горн; уличные торговцы раскладывали на лотки свои нехитрые товары. Они миновали скорняжью лавку, от которой несло чем-то жгучим, а потом прошли мимо пекарни, вдыхая аромат свежеиспеченного хлеба. Переулок завернул направо и вывел их за околицу. Фермы и загоны для скотины остались в стороне, но утренний ветерок плеснул на путников острым запахом навоза. Впереди лежала утоптанная проселочная дорога, которая лентой вилась между крестьянских наделов. И скоро Гроендаг с его достатком, показной роскошью и обманутыми ожиданиями остался позади, а через час и вовсе скрылся за очередным холмом. Это произошло, когда их проселочная дорога влилась в широкий, мощенный камнем овергорский тракт. Солнце сегодня светило особенно ярко, обещая один из тех немногих погожих дней, в которые природа грустит по ушедшему лету и расцвечивает все вокруг яркими осенними красками, как танцовщица на представлении в последний момент взмахивает перед зрителями подолом своего разноцветного платья. Вдруг Риордан вспомнил, как три года назад они ехали этой же дорогой вместе с братом, отцом и матерью. В Зомердаге, пригороде Овергора, устраивалась большая кожевенная ярмарка, к которой отец припас немало добытых шкур и мехов. Товара было так много, что пришлось арендовать у бурмистра телегу вместе с возчиком. Риордан с братом всю дорогу валялись на мягких шкурах, беззаботно болтая ногами, и грызли полоски вяленого мяса. Словоохотливый возчик травил дорожные байки, а иногда вполголоса напевал деревенские частушки, слушая которые Риордан с братом покатывались от хохота. До ярмарки добрались на третий день пути, ближе к вечеру, и она поразила Риордана своими размерами – на огромном поле курились сотни костров, рычали и грызлись лошади и, куда хватало взгляда, виднелись шатры и кибитки. Пахло дегтем, кожей и похлебкой, что булькала в котелках над очагами. Их мать, пока отец с возчиком сооружали бивуак, тоже сварила ароматный густой суп из половины туши молоденького саргана. Риордан и Стогнар уплетали его за обе щеки, а обглоданные кости бросали прямо на яркокрасные угли. Вечером отец и возчик, смеясь, передавали друг другу большую плетеную бутыль с вином, улыбалась мать в ответ на лестные слова о вкусном вареве, звучали здравицы и застольные шутки. Риордан с братом лежали у огня, укрытые теплой шкурой бовида, жадно вслушивались в разговоры взрослых, а над их головами мириады блестящих звезд плескались в черном океане ночи. Риордан думал тогда, какой замечательный день и почему он не может длиться и длиться без конца. Следующим утром отец с выгодой продал все товары, потому что добыча с гор ценится намного больше, чем такие же шкуры и меха с равнины. На вырученные деньги он купил матери несколько отрезов материи, а детям – букварь и учебники для зимней школы, которая открывалась в Вейнринге, едва оканчивалась осенняя страда. Когда телега везла их обратно, в сторону Тиверийского хребта, Риордан и Стогнар постоянно спрашивали друг друга: – Правда было здорово, да? – Эх, скорей бы пробежал год до следующей ярмарки! – Я уже жду не дождусь. Но через три месяца на склоне горы Унгорн на их отца из засады бросился синий барс. Зверь забрал здоровье знаменитого охотника, а заодно прихватил с собой все счастье, что было накоплено в их семье. Риордан судорожно сглотнул. Беззаботное прошлое заволокло туманом проблем и лишений. «Как там Стогнар?» – подумал он. Ему представилось, как брат в одиночку пытается играть их деревянными мечами, и стало совсем грустно. «Никто не хочет дружить с детьми бедняков, – вздохнул Риордан. – Они думают, что бедность – это такая заразная болезнь». Но потом он вспомнил о деньгах, которые родители получили за шкуру и его контракт. Столько у них не было никогда, даже в годы процветания. Воспоминания об отце и матери почему-то не отозвались в его груди теплотой, как мысли о младшем брате. Чтобы отвлечься, а может быть потому, что ему так хотелось, Риордан в который раз за утро подумал об Эльге. Ее стройная фигурка вновь предстала перед его глазами. Что она в нем нашла? И нашла ли? А может, и нашла, но только новую игрушку, забавного смешного зверька, за которым интересно наблюдать, подталкивая палочкой? Он настолько привык считать себя уродом, что это мнение и неуверенность невозможно было перечеркнуть одним днем триумфа. Риордан знал, что у него низкий лоб, маленькие глаза, упрятанные под арками надбровных дуг, и тонкогубый, всегда упрямо сжатый рот. Прирожденный меченосец, так она сказала? Он не мог себе признаться, что опасается этой девушки. Не как противника, конечно. Он боялся ее ласковой улыбки, игривой зелени глаз, внимательного, испытующего взгляда. Риордан боялся поверить, что может кому-то понравиться, а тем более такой, как Эльга. Поверить и раскрыться в ответ. А потом, если он обманулся, будут насмешки, хлесткие, как пощечины. Или он не обманулся? Тогда зачем оттолкнул ее от себя? Мысли об Эльге были, как домашний кисель, настоянный на надежде, с привкусом вины и ароматом тревоги. По дороге навстречу им проехало несколько телег, груженных товарами из Зомердага. Город ремесленников, мастеровых людей снабжал королевство почти всем инструментом – от ножей для плуга землепашца до ножниц цирюльника. А еще во весь опор проскакали два королевских курьера на рослых лошадях с оскаленными мордами. На курьерах были желтые плащи, что означало: государственный человек торопится по важному делу и докучать ему, а тем более заступать дорогу не следует. Сразу после полудня остановились на привал, и Скиндар скомандовал доставать узелки с провизией. Капрал с удивлением отметил, что новобранцы после его распоряжения одновременно посмотрели на Риордана, словно ожидая от того подтверждения или опровержения. Что-то произошло между ними, что-то важное, раз они безоговорочно признали лидерство самого низкорослого своего земляка. Капрал еще больше удивился, когда рекруты развязали узелки и свалили продукты в общую кучу. Первым так поступил Риордан, остальные моментально последовали его примеру. «Если они так держатся друг за друга, это хорошо. Надо будет свести их в одну команду, как гроендагцев. Если выдержат школьную муштру, конечно, – думал капрал. – Но каков малыш Риордан, а? Откуда в нем взялась эта властность и желание верховодить?» Действительно, в поведении молодого охотника произошла разительная перемена. Если вчера это был одиночка, чуждающийся остальных, то сегодня он превратился в вожака группы. Говорят, что настоящий лидер не учреждает свою власть, его призывают. Вот и сейчас Риордан не задавал тон, не руководил всеми действиями, а лишь краткими фразами отдавал распоряжения, которые без промедления выполнялись. Он не являлся фигурой, которая приковывала к себе внимание, но словно постоянно был центре, даже когда шагал сбоку, а его взгляд стал повелительным настолько, что сам Скиндар почувствовал на себе его жесткость. «Да, товар штучный, – с удивлением подумал капрал. – Парень далеко пойдет, если не сломают. Вождь никогда не стремится в центр, центр формируется вокруг вождя. Нужно будет отметить его перед Мастером войны. Хотя Биккарт, эта старая опытная жаба, сам разберется. Глазастый!» После обеда сразу тронулись в путь. Около часу они проходили мимо королевского стада кормовых ящеров. Рептилий по осени выгоняют на отдаленные пастбища, потому что за лето они начисто сводят траву на полях в окрестностях Овергора. Пастухи пасли ящеров верхом на бойцовых приземистых лошадях. Эти хищные твари не переносили общества себе подобных, поэтому между ними всегда сохраняли приличную дистанцию. Зато бойцовая лошадь обладает бесстрашным нравом и в одиночку способна выйти против равнинной пумы. Пастухи признали Виннигара и капрала и проводили маленькую процессию долгими приветственными возгласами. Дневные переходы и ночевки обошлись без происшествий. Разве что немного похолодало. Хоракт давал Риордану запасную нательную рубаху на ночь – обматывать щеку, чтобы не застудить рану. Спали по очереди, кто-то поддерживал костер, остальные дремали, привалившись друг к другу. На ночлег останавливались загодя, потому что на равнине всегда тяжело обеспечить себя дровами. В ход шли ветви кустарников и даже сухие лепешки сарганьего навоза. Более всего от отсутствия комфорта страдал капрал. Каждое утро Скиндар ворчал, что походная жизнь не по нему, и клялся, что в последний раз дал себя уговорить на сбор рекрутской команды. Но потом выглядывало солнце, на костре закипала похлебка из сала пополам с мукой и тертыми лесными орехами, и, закусив, а также отхлебнув немного из фляжки, капрал смягчался. На марше он и вовсе приходил в прекрасное расположение духа. Все-таки с каждым шагом он приближались к столице, где его ждали комфорт, теплая постель и заботливо натопленный слугами камин. Во время переходов капрал на время отбрасывал свой высокий статус и непринужденно шутил с новобранцами, травил им столичные анекдоты и просвещал на предмет обычаев и нравов вельмож. Виннигар же, напротив, казалось, мрачнел с каждой минутой. Его зверская физиономия будто поникла и осунулась, воинственный взгляд поблек, уголки рта горестно опустились. Какой-то тяжкий камень лежал на сердце героя Меркийской войны и перекрывал тому дыхание. Виннигар слегка подотстал от группы и теперь шагал в одиночестве, кидая по сторонам отрешенные и унылые взгляды. Роканд вновь и вновь мыслями возвращался к своей возлюбленной Вальде и ее детям. Их детям. Каково им будет, когда его прикончат на ближайшей войне? Колея славы отсвечена золотом, но выбраться из нее очень сложно. Герой меркийской кампании примет вызов и выйдет на Парапет Доблести во главе десятки поединщиков, потому что отказ будет сопряжен с уничижительным позором. Виннигар был Зверем, но не был глупцом. Он растерял форму во время пиров и светских раутов, он упивался почетом и благами, которые лились на него через это всеобщее поклонение. Внутри него еще зиждилась надежда на технику и опыт, но поединок с этим сопляком, Риорданом, смел начисто последние иллюзии. Если ему чиркает мечом по горлу новичок, то каковы его шансы с профессиональным бойцом, что поставил на решающий бой месяцы и годы изнурительных тренировок? Когда-то Виннигар сам был таким, поэтому он понимал, как изо дня в день оттачиваются приемы и сколько за этим стоит пота, труда и самоотречения. Он уже не мог противопоставить в ответ ничего. Не мог и отказаться от бремени первого бойца десятки Овергора. А значит, Вальда останется вдовой, а их дети – сиротами. Отряд перевалил через очередной пологий бугор, после чего Скиндар скомандовал всем остановиться. – Знаете, что это за место, молокососы? Это Королевский холм. Сам Вертрон любит отсюда любоваться окрестностями и столицей. Смотрите, парни, смотрите хорошенько. Теперь вы видите, почему Овергор называют городом лазурного порфира. С Королевского холма открывался потрясающий вид на равнину. По ней мягкими волнами ходили высокие травы, а затем дикие луга сменялись очерченными вспаханными полями, на которых колосились всходы. Вдалеке виднелись коричневые крыши Зомердага, города вольных мастеров, а еще дальше равнина плавно поднималась к Овергору, словно желала подобострастно припасть к его ногам. Величественный замок нависал над пологой степью. В его лазурные стены отвесно били солнечные лучи, отражаясь от них тысячами бирюзовых стрел. Овергор царствовал, манил и притягивал. Его стены из порфира парили над человеческой тщетой, утверждая – здесь и только здесь кипит настоящая жизнь. Тут поселилась красота, тут буйствуют страсти и подлинные краски мира. Здесь процветают любовь и блеск, здесь бурлят чувства, здесь властвует интрига, здесь жизнь настолько ярка, что все остальное пространство находится в ее бледной тени. У новобранцев перехватило дыхание. – Видите ослепительное пятно на стене замка? – спросил Скиндар. – Это Серебряные ворота. Они сияют так, что отсюда не видно ничего, кроме сверкающих бликов. В городе четверо ворот. Медные, самые просторные, для простолюдинов. Через Бронзовые заходит торговое и купеческое сословие. Серебряные, более узкие, предназначены для служивых людей. Мы войдем прямо через них. – Осмелюсь побеспокоить, господин капрал, – спросил Хоракт. – Стало быть, есть и Золотые? – Золотые ворота ведут на Парапет Доблести, – хмуро бросил подошедший Виннигар. – Через них мы, поединщики, перешагиваем в вечность. Скиндар с недовольной миной посмотрел на роканда, но ничего не сказал, а сделал жест снова трогаться в путь. Когда через пару часов они подошли к воротам, Риордана поразила их филигранная чеканка. По контуру они были разукрашены различными видами вооружений, а ближе к створкам художник изобразил несколько батальных сцен. В центре, золотом поверх серебра был выгравирован герб Овергора – морда синего барса, яростно сжимающего клыками короткий меч с крестообразной гардой и круглым навершием. Именно герб давал барсу некий символ государственности, в том числе поэтому его мех так ценился вельможами. Несмотря на то, что до полной темноты оставалось несколько часов, ворота были наглухо затворены. – Налюбовались на красавца? – ухмыльнулся Скиндар. – Вот поэтому противники иногда называют нас хвостатыми. Или ушастыми. Когда хотят оскорбить. Если услышите подобный эпитет, вы должны будете увидеть кровь того, кто посмел это заявить. С этими словами капрал кашлянул, прочищая глотку, и рявкнул: – Эй, стража! Почему закрыт Серебряный вход? С другой стороны послышался шум торопливой возни, забряцало оружие. Через минуту челюсти барса разжались, и меч, который оказался засовом, повернулся из горизонтального положения в вертикальное. Створки ворот медленно, но абсолютно беззвучно растворились. Внутри по обе стороны от входа замер караул из четырех стражников с алебардами и в конических шлемах, а между ними, скрестив руки на груди, стоял еще один стражник с мечом на поясе. Мундиры всех караульных были украшены серебряным шитьем, на начальнике караула была парадная портупея с круглой серебряной бляхой. На некотором отдалении от ворот толпилась стайка ребятни и несколько зевак из числа горожан. – Отдать честь героям Овергора! – гаркнул стражник с мечом? и остальные звонко стукнули древками алебард по камням мостовой. Позднее Риордан узнал, что у них на древках имеются специальные резонирующие заклепки именно для подобных случаев. – Прибыло пополнение из Вейнринга, – солидно отрекомендовался Скиндар. Из кучки местных раздались возбужденные возгласы: – Виват Прочному кругу! Слава Овергору! Новобранцы приосанились, но капрал даже ухом не повел в ответ на крики толпы. – Почему ворота закрыли до вечернего колокола? – требовательно спросил он. – Осмелюсь доложить, господин капрал, но сегодня в тренировочном поединке смертельную рану получил Хьогурн. Мастер Биккарт объявил однодневный траур и велел закрыть Серебряные ворота. – Хьогурн – это нынешняя первая десятка. Лучшая шпага Овергора, – испуганно шепнул Хоракт, наклонившись к Риордану. Тот коротко кивнул, не спуская глаз со Скиндара. Капрал крякнул и сокрушенно покачал головой: – Обстоятельства? – Он отрабатывал защиту против удара топора с последующей репризой. Забыл надеть набедренный протектор. Противник рубанул ему по ноге. Говорят, что брызнуло фонтаном. Отворили главный бедренный сосуд. Сначала пытались перетянуть ногу сами, потом побежали за доктором Пайрамом. Пока того отыскали, пока он пришел, Хьогурн уже истек кровью. – Кто получил красный колпак? – Хеймис и Пайрам. Первый на день, второй на месяц. – Тот, кто признан виновным в гибели боевого товарища, обязан носить красный капюшон, – бросил через плечо Скиндар, обращаясь к рекрутам. – Если вина серьезная, то носят год. Здесь, по большей части, случайность. Да, кстати о капюшонах. Это часть формы. Когда солдат Овергора его набрасывает, к нему запрещено обращаться и вообще как-то отвлекать всем, кроме командиров. За нарушение можно получить пять палок на Дворцовой площади. Но не вздумайте ходить в нем постоянно. Каждый чистильщик сапог с улицы Ткачей знает, сколько дней тот или иной поединщик проходил в капюшоне. Вы – любимцы толпы и тех, кто тяготится своим положением, народ называет «колпачниками». Пока капрал разъяснял новичкам капюшонные правила, Виннигар снял с плеч вещевой мешок и набросил на голову тот самый капюшон, который оказался у него под торбой. Риордан подумал, что роканд желает наглядно продемонстрировать новобранцам новую часть обмундирования, но тот и не подумал его снимать. Со смешанными чувствами рекруты ступили на отполированную мостовую столицы. Позади еще раз брякнул церемониальный салют караула Серебряных ворот. Никто из рекрутов Вейнринга до этого момента не был в Овергоре, поэтому их ошеломила его респектабельность. В родной деревушке ни один дом не имел даже двух этажей, а тут они не могли найти ни одного строения менее чем в три этажа. У дверей домов стояли кадки с цветами, тротуары были подняты над мостовой на два камня, под черепичными крышами домов виднелись водостоки из настоящего железа, а не из древесной коры. Когда они вслед за Скиндаром поднимались вверх по улице, люди приникали к окнам, махали им руками, а несколько девушек бросили с балконов цветочные букетики. Тиллиер ловко поймал один из них и помахал в ответ барышне, что его кинула. Та улыбнулась ярко, призывно и послала новобранцу воздушный поцелуй. Из ближайшей подворотни к ухажеру тут же метнулся какой-то человек, невысокого роста с копной черных волос, среди которых блестело немало седины. – Интересуетесь приятным обществом, юный воин? – быстро и слегка картавя, проговорил он. – Моя дочь прекрасна и до сих пор не знала мужчины. Она будет счастлива принять вас в любое время. Наш дом пятый по счету в Конюшем проезде. Видели бы вы мою Биссу! Это нежный бутон, полный неги и любви. Тиллиер подмигнул товарищам. – А что, я бы как та бабочка опылил бы твой цветочек, папаша. Где ты живешь, разъясни толком? – Брысь отсюда, прощелыга! – рявкнул на горожанина Скиндар. – Да еще и глупец к тому же! Ты что, не видишь – это новобранцы? Они пока не принесли присяги Вертрону, так что добродетель твой дочурки, если ты не врешь, конечно, пропадет впустую. – Я готов рискнуть, – жадно облизнувшись, ответил незнакомец. – Сказано отваливай! – повысив голос, повторил Скиндар, и проходимец метнулся обратно в подворотню, откуда выскочил. В ответ на недоуменные взгляды рекрутов капрал счел нужным разъяснить произошедший инцидент: