– Ужасно. Потому что в полете корки не было бы никакого смысла, раз все предопределено заранее. Была бы сразу корка и мертвая крыса. Нет, корки бы не было. Просто крыса. Теперь понял? – Кажется да. – Во всех движениях и взаимопревращениях появляется смысл, если результат заранее не предопределен. Иначе это просто бесполезное расточительство. И противоречит закону о божественной скупости. Но вернемся к душе и безвременным смертям. К ним относятся и смерти поединщиков. – Неужели? – Истинно так. Послушай, люди сознательно идут на смерть, чтобы избавить свой народ от кровопролития, как было принято в древних веках. Это подвиг. Жертва во благо общества. Она благосклонно принимается богами. А взамен поединщиков отправляют еще на один круг жизни в мире сознания. Чтобы они выполнили божественное предназначение. – Какое? – Прошли свой жизненный цикл до конца. Как обычные люди. Судьба героя не идет в зачет. Она возлагается на алтарь мира. Поэтому стать поединщиком все равно, что стать избранником богов. Это великая честь, но и не менее великая привилегия. – Значит, мы живем дважды, отец Виллайди? Священник поднялся с места. – Только в том случае, если достойно исполнишь свой долг, юный воин. Парапет Доблести не случайно назван именно так. Поэтому поразмысли над моими словами. Такую судьбу, как у тебя, пожелал бы себе любой житель Овергора. Глава 7 Высокие титулы Четвертый день начался с суеты, поскольку из Глейпина привезли парадную форму, а еще Риордану наконецто извлекли руку из деревянного станка. Доктор Пайрам ободрил его, что выздоровление идет даже лучше, чем он рассчитывал, наложил на предплечье жесткую повязку, а еще выдал больному матерчатую перевязь, которая фиксировала руку на весу. Перед визитом в королевский дворец Риордан дал себе слово ничему не удивляться и не нервничать. Быть спокойным, словно такие приглашения присылают ему каждый день. Но выполнить обещание оказалось намного сложнее, чем его дать. Волнение пришло в момент примерки формы. Риордан ни разу в жизни не надевал такую красивую одежду: сине-фиолетовый мундир с золотыми пуговицами в два ряда, обшлага и воротник также были украшены золотым шитьем, и им же на груди было выткано изображение гербового овергорского меча. Сфаррон принес им черные плащи-дождевики, чтобы форма не промокла от дождя или на нее не попала грязь от проезжающих по улицам карет или верховых. Новый наряд преобразил фигуры его товарищей: Дертин стал еще внушительней, Тиллиер стройнее, а Хоракт кряжистей. Как выглядит он сам, Риордан не понял, но Скиндар посоветовал ему еще раз причесаться. Капрал явился с целым ворохом цветных картинок, на которых были изображены влиятельные персоны Овергора, и устроил новобранцам небольшую лекцию на тему, кто есть кто. На полчаса деревенские парни погрузились в омут придворной Табели о рангах и в водоворот светских интриг. Сначала разобрали королевскую династию, потом прошлись по прочим влиятельным лицам. Вертрон Благочестивый заслужил свое прозвище тем, что прислушивался к богам, а также к разнообразным толкователям божественных явлений, в отличие от своего отца Гедрика Мудрого, который предпочитал доходить до всего своим умом, не привлекая провидения свыше. Такая склонность Вертрона поневоле приводила к нерешительности, поэтому многие вопросы в королевстве за него определяли другие деятели. В первую очередь визир Накнийр, влияние которого в последнее время необычайно возросло. Ему подчинялись стража, сборщики налогов, тайная полиция. Визир был карающей десницей монархии, главным советником в вопросах безопасности и внешней политики. Раньше, при Гедрике, такой же голос имел Мастер войны, но Биккарт еще не набрал должного авторитета при дворе, а посему сосредоточился на Школе. Констебль замка Танлегер первенствовал во всем, что касалось денег, он же был председателем большинства торговых гильдий. Немалое влияние на Вертрона имела королева Эйна – женщина темпераментная и своенравная, а через нее вся ее родня и в первую очередь родной брат герцог Эльвар. Шурин короля не отличался высоким ростом или какой-то статью, зато имел очень злобный и мстительный характер, отчего многие вельможи при дворе его открыто недолюбливали и даже побаивались. В народе ходили сплетни о его многочисленных любовных победах. Люди говорили, что любая женщина предпочтет ему отдаться, лишь бы не иметь герцога в числе своих врагов, поскольку обид он не прощал. Единственным человеком, от которого сам Эльгар предпочитал держаться подальше, был визир, вокруг которого постоянно клубился ореол самых недобрых слухов. Несмотря на всю благочестивость Вертрона, боги не наградили трон наследником, зато подарили королевской семье двух дочек – Веру и Альпину. По общему признанию, старшая, Вера, в полной мере унаследовала от деда рассудительный ум и властный характер. Все считали, что отсутствие наследника не такая уж великая беда, поскольку Вера обязательно станет замечательной королевой, даже если муж окажется форменным оболтусом, что встречается нередко. Младшая принцесса, Альпина, взяла от отца задумчивость, а от матери – красоту и грацию, в результате чего получился настоящий перл девичьего очарования, который будоражил сердца всей овергорской молодежи по мужской линии. Обе королевские дочери достигли возраста, именуемого в народе «на выданье», так что все в Овергоре судачили, кому же достанутся две знатнейшие красавицы королевства. В мужья Вере прочили трех кандидатов, каждый из которых имел какойнибудь весомый недостаток. Против сына герцога Эльвара возражала церковь, так как брак между двоюродными укрепляет чистоту крови, но ослабляет ее силу. Молодой барон Унбог, по слухам, очень приглянулся самой Вере, но хоть он и был несметно богат, зато оказался недостаточно знатен. Среди претендентов на ее руку фигурировал еще граф Валлей. Вельможа всем был хорош: красив, родовит, неглуп. Удивительно, что при всех этих достоинствах Вера его на дух не переносила. Так что Вертрону надлежало сделать выбор или покопаться в ворохе прочих дворянских сыновей. Король понимал, что любое его волеизъявление неизбежно вызовет кучу проблем, поэтому медлил. Он обращался за советом к богам, но те почему-то не подсказали ему толкового решения. Время шло, претенденты надеялись, Вера мрачнела. С второй дочерью в королевской семье все давно решили – Альпине судьбою был уготован династический брак. И кандидат в мужья тоже давно имелся: принц Легреллан из Фоллса, юноша немалых достоинств. Но в народе говорили, что Вертрон так прикипел сердцем к своей младшей дочурке, что никак не мог решиться отпустить ее в чужой дом. Да и сама Альпина не горела желанием покидать отчий кров. В результате королевский дом Овергора продолжал оставаться с двумя невестами на выданье и кучей не решенных вопросов в этой связи. В суете приготовлений к выезду в последний момент вдруг вспомнили, что от щеки Риордана позабыли отлепить компресс. Был немедленно вызван Пайрам, который, перемежая манипуляции ироническими замечаниями, размочил свою лечебную нашлепку, и творение Ариста предстало во всей красе. На щеке курсанта горела ярко-синяя спираль, под завитками которой полностью скрылся звездчатый шрам от удара молнии. Начало спирали словно состояло из синих искр, потом они сливались в единый луч, который будто бы вкручивался в лицо курсанта. С новым украшением физиономия Риордана преобразилась. Она стала цельной, как если бы рисунку художника не хватало последнего мазка кистью, и вот он был произведен. Врожденные страхолюдные черты словно сгруппировались вокруг этого рисунка. Теперь его лицо уже не внушало отталкивающего чувства, наоборот, в нем проступила некая притягательная внутренняя сила, до поры скрытая от любопытных глаз. Вдоволь насмотревшись на щеку новобранца, Скиндар задумчиво хмыкнул: – Я слышал, что в былые времена поединщики разукрашивали себя подобными художествами, когда приносили свою жизнь на алтарь какого-нибудь божества. Обычно это сопровождалось обетом. Похоже, в Школе оживают древние традиции. Парень, ты положительно не даешь скучать городским сплетникам. В дверь лазарета постучал слуга и сообщил, что карета Посланника стоит у ворот. Капрал хлопнул в ладоши. – Так, всем накинуть колпаки плащей. В Глейпине вести себя смирно, не болтать. Тиллиер, к тебе относится, на вопросы отвечать кратко, по сторонам не озираться. И ничего не хватать своими лапами. Ясно? – Ясно, господин капрал, – гаркнули курсанты. – Кто не справил естественные надобности, сделать это безотлагательно. Ожидание королевской аудиенции бывает долгим. Колеса экипажа звонко пересчитывали камни мостовой, а курсанты сквозь цветные стекла на дверцах жадно всматривались в повседневную городскую жизнь. Было за полдень. Когда они проезжали мимо харчевен, до них доносились ароматы снеди, в которые вплетался хорошо различимый запах помоев. По тротуарам спешили и просто прогуливались жители, торговки в чепцах волокли куда-то корзины яблок, лотошники горланили о своем товаре, с полотняных навесов служки стряхивали дождевую воду Пару раз они с трудом разъезжались с телегами, при этом с козел слышался громогласный окрик форейтора: – Дорогу карете Посланника! Один раз мимо них проследовала кавалькада всадников, одетых не слишком броско, но в полном вооружении. Вернее так показалось новобранцам, пока Скиндар не заметил важно: – Герцог Эльвар со свитой на охоту направился. Судя по пикам, едут за полорогими быками. – Так время-то, господин капрал, – негромко заметил Риордан, как бывший охотник. – Ну и что время? У знати только день начинается. Королевские егеря наверняка уже загнали ему стадо. Сейчас подколет пару телят и к вечеру опять будет в Глейпине. А дальше у них танцы и прочие увеселения до утра. Придворная жизнь, она такая, много здоровья требует. Риордан отметил для себя, с каким неодобрением в голосе капрал высказался о герцоге. Эльвара в Овергоре мало кто любил, впрочем, тот и не искал народной любви, предпочитая ей власть и влияние. Карета выехала на уже знакомую им по первому дню в Овергоре Цветочную улицу. – Чем это так запахло? – не обращаясь ни к кому, брякнул Тиллиер. – Цветочными лепестками, – охотно пояснил Скиндар. – Тут такая мода. Их целые чаны замачивают, чтобы потом выливать цветочную воду на тротуары. Почти у каждого дома свой аромат. Через минуту карета остановилась у фундаментального кованого забора, ограждавшего королевский дворец. Форейтор доложил страже о цели визита, после чего дверца кареты распахнулась, и в проеме возникла фигура одного из стражников. Его обветренное лицо наискось было пересечено шрамом. – Оружие сдать, – сухо распорядился он, потом увидел Скиндара и улыбнулся. – Сладкой смерти, Ловкач. – И тебе, Летяга, – ответил Скиндар. – Как служба? – Паршивая работенка, – осклабился тот. – Не то что на Парапете Доблести. Привез молодняк? – Точно. – А Биккарт? – Мастер войны остался в Школе. – Понятно. Это те самые, из Вейнринга? – Угу. Мы без оружия. – Проезжайте. Заглядывай как-нибудь, Ловкач. Мы почти каждый день ошиваемся в «Распоротом брюхе», это на улице Точильщиков. – Увидимся, Летяга. Стражник повернулся от двери и бросил кому-то: – Этих не обыскиваем, они с Ловкачом. Ворота Глейпина распахнулись с мелодичным звоном, карета въехала на территорию дворца и почти сразу же остановилась. – Дальше топаем пешком, – сказал Скиндар. – К парадному входу нас не допустят. Вытряхивайтесь. Каждый из них не раз рассматривал дворец на картинках. Конечно же это было не то же самое, как лицезреть его воочию. Один из символов королевской власти, он был выстроен, чтобы подчеркивать ее величие. К воротам Глейпин располагался полукругом, в середине высилась колоннада, расступавшаяся перед широкими мраморными ступенями портала, правое и левое крылья увенчивали остроконечные башни часовен. Фасад дворца покрывали причудливые барельефы, на балюстрадах виднелись скульптурные группы. Из множества труб в небеса поднимались струйки белых дымов. По центру в Глейпине было шесть этажей, к флигелям их количество уменьшалось до четырех. Риордан прикинул, что при желании тут можно с комфортом расселить всех жителей Вейнринга. От ворот к дворцу, огибая протяженный прямоугольный пруд, вели две дороги, вдоль которых были высажены аккуратные аллеи. Еще несколько водоемов окружали Глейпин с обеих сторон. Все пруды соединялись узкими каналами, через которые были перекинуты мостики, достаточные по ширине, чтобы по ним проехала конная коляска. Заметив, что Риордан уставился на водную гладь, Скиндар сказал: – Болтают, что их глубина в некоторых местах превышает пятьдесят локтей. Король Гедрик приказал вырыть такие котлованы. Он же распорядился запустить туда рыбу. Теперь ее тут неимоверное количество. На стол хватает круглый год, даже на продажу остается. В Глейпине любят рыбу. От нее, считается, зубы белее. – Летом тут комаров, наверное… – предположил Тиллиер. – Нет комаров, – буркнул капрал и в ответ на удивленные взгляды с неохотой пояснил: – Ловят. Перед парадным входом они миновали второй кордон стражи. Среди солдат у Скиндара знакомых не оказалось, поэтому их все-таки досмотрели. Всех, кроме капрала. Тем не менее лицо Скиндара приобрело озадаченно-напряженное выражение. У него на языке явно вертелся какой-то вопрос к стражникам, который бравый капрал не решался задать. Когда они поднялись по мраморным ступеням к входу во дворец, за массивной дверью их встретил мажордом в ливрее из такого тонкого шитья, что собственные парадные мундиры показались курсантам грубым одеянием скоморохов. Распорядитель Глейпина деловито глянул в пергамент, который держал в руке. – Так. Пополнение Школы? Четыре человека плюс капрал. Все верно. Ваша аудиенция состоится сегодня, в коридоре перед Каминным залом, в правом крыле. Между докладом звездочета и посещением августейшей семьей королевских конюшен. Передайте плащи камердинеру и следуйте за мной. По случаю дождливой и зябкой погоды в Глейпине было жарко натоплено. Через равные промежутки стены по коридорам были оборудованы каминами, в которых весело трещали дрова. Под потолками, в люстрах, горели сотни свечей. На полках из голубого травертина повсюду стояли букетики живых цветов. В воздухе висел запах роскоши. Мажордом довел их до назначенного коридора, построил в шеренгу и тут же удалился. Сразу вслед за курсантами в коридор вошли четыре стражника и расположились по периметру их группы. Скиндар продолжал коситься на этих солдат, что-то его беспокоило. Потянулись минуты ожидания королевского приема. Прошел час, призывники по-прежнему стояли там же, сбитые с толку, обескураженные. Но не великолепие Глейпина повергло их в смятение, а его блестящие женщины. Их появление произошло внезапно и не было связано с присутствием новобранцев, скорее, тут шла подготовка к какому-то обычному дворцовому церемониалу. На простых деревенских парней они произвели сметающее впечатление. Дробный стук каблучков по мраморному полу, кокетливый шелест юбок, ослепительные жемчужные улыбки, призывная яркость помад и манящий влажный блеск глаз – вот чем явились для новобранцев женщины Глейпина. Этот мишурный блеск завораживал. Они видели даже не живых девушек, а образы их, которые медленно таяли, оставляя после себя сводящий с ума аромат духов. – Боги, сделайте так, чтобы я побыл тут хотя бы одну декаду. Я согласен работать придверным ковриком и даже шваброй, – прошептал Тиллиер. – Нет, вы видели? Они видели, хоть и никому не было до них дела. Они стали свидетелями иной жизни, недоступной для большинства людей, жизни, полной утех и чувственных наслаждений. Каково это, находиться внутри подобной атмосферы соблазна? Неужели для кого-то это может стать ежедневной рутиной? Лишь Скиндар ощущал себя в своей тарелке. Капрал удостоился нескольких приветствий и даже одного многозначительного воздушного поцелуя. Его слова несколько отрезвили курсантов. – Фрейлины и фаворитки. Ну как, хороши? Еще бы! Парни, они не настолько недоступны, как кажутся. Кхе, кхе… – Скиндар заговорщицки усмехнулся. – Для поединщиков многие двери открыты. И не только в дневное время. Пока они переминались с ноги на ногу, у Риордана достало времени осмыслить новый этап своей судьбы. Еще месяц назад он вел жизнь незначительного человека, отвергаемого собственной семьей и презираемого окружающими. Теперь он превратился в персону, к которой приковано внимание многих. Он почувствовал даже не свою значимость, а свою волю. Многое может перемениться, важна лишь внутренняя сила. Те, кто тебя окружает, словно ждут, чтобы ими распоряжались, они с готовностью повинуются лидеру, если тому достанет смелости проявить себя. Деревенские девчонки хихикали ему вслед, теперь он пребывает в обществе королевских фрейлин. Родная мать была холодна с ним, она недооценивала отпрыска, а сейчас он на равных фехтует с Мастером меча. Отец редко снисходил до разговора с сыном, а теперь его заметил сам король. Аудиенция состоится перед тем, как Вертрон осмотрит своих лошадей, но с что с того? Он призвал его, он выделил его из числа прочих.