Накнийр взял со стола исписанный пергамент, перевернул его на другую сторону и буквально за минуту уверенными движениями нарисовал на нем точную копию татуировки Риордана. Он приложил свой рисунок к щеке поединщика, сравнил, вопросительно посмотрел на Магата. – Полное соответствие, – подтвердил тот. Визир машинально кивнул, словно не ожидал от подчиненного ничего другого. Потом направил свой тусклый взгляд на Риордана. – Все, дальше твое присутствие здесь необязательно. Касательно твоего размещения… Придется, Риордан, побыть узником. Я заточу тебя в один из наших казематов. – Надолго, мой господин? Накнийр усмехнулся. – Хотелось бы навсегда, поскольку я предвижу, что ты доставишь еще немало проблем. Когда должна срастись кость? – Через две недели, мой господин. – Ты нуждаешься в перевязках, полагаю? – Нет. Пайрам сделал лечебный растительный пластырь, а поверх наложил фиксирующую повязку. Через две недели я должен быть здоров. – Хорошо. Через четырнадцать дней я пришлю к тебе королевского лекаря Рутгерта. До этого дня будешь пользоваться гостеприимством тайной полиции, – проговорил Накнийр равнодушно. – Магат! Поместишь его в глейпинский каземат. Камера по первому классу. – Питание тоже по первому классу, господин? – уточнил толстяк. – Ну уж нет! Иначе он разжиреет за две недели. По классу два. Ты все уяснил, Риордан? Тот склонился в поклоне. – Благодарю вас, мой господин. Впервые за вечер в улыбке визира не было ноток презрения. – То-то, – мягко заключил он. – Потом явишься сюда, ко мне. Тогда мы с тобой и разберемся. Прозвучало мрачно, но поединщик не испугался. Грозный визир просто забыл, как общаться с людьми подругому, Риордан уже это понял и не реагировал на подобные реплики. Карета тайной канцелярии походила на катафалк Судного дня, который боги отправляют за злонамеренными грешниками. Черная, как смоль, из ободьев колес торчали острые шипы, а запряжены в нее были саблезубые твари, лишь отдаленно напоминающие лошадей. Морды скакунов закрывали маски, снабженные наглазниками, общее впечатление было жутким. Форейтор тоже носил маску, похожую на лицо трупа месячной давности. Словом, карета представляла собой инструмент устрашения, и ее появление на улицах Овергора срабатывало не хуже набатного колокола. Внутри вместо двух сидений была оборудована клетка, но Магат кивнул Риордану на место рядом с собой. В каземате их встретил заспанный надзиратель, пожилой человек великого роста с неправильным прикусом. Он, щуря сонные глаза, отобрал у Риордана кушак, составил опись имущества, взвесил на руке его кошель и вопросительно заявил: – Двадцать рейсов, полагаю, не больше. Шея Магата мгновенно стала пунцовой: – Переписать в точном соответствии! – рыкнул он. – Камера по классу один, питание по классу два. – Прогулки, сношения? – осведомился надзиратель. – Запрещены. – Пытки, допросы? – Исключить. – А где его дело? – У нас. – М-м-м… За что задержан? Риордан уже напрягся в ожидании приговора «государственная измена», но услышал: – Мошенничество. – Как записать? – По номеру камеры. – Понял. Вопросов нет, – надзиратель захлопнул регистрационный журнал и обратился к Риордану: – Отныне ты заключенный номер шестьдесят два. На это прозвище будешь отзываться. Меня именовать смотрителем, коменданта тюрьмы – «господин». Все понял? – Понял, смотритель. Они продвигались по извилистым коридорам каземата. Риордан шел первым, почти на ощупь, а сзади ступал смотритель, монотонно бубня, как человек, который давно привык разговаривать сам с собой: – Питание по классу два полагается три раза в день. Завтрак, обед, ужин. Вода для питья в чане, для омовения в рукомойнике. Разговоры запрещены, песни запрещены, нечленораздельные крики запрещены. Наказание – лишение пищевого рациона на день. Повторное наказание – лишение воды на день. Третье нарушение – личная беседа со старшим смотрителем. Риордан подумал, что выражение «старший смотритель» похоже на две лесенки. Сначала взбираешься по первой – «старший», потом перед тобой оказывается еще одна, более крутая – «смотритель». Ты лезешь вверх по названию его должности, а потом из тебя выколачивают дух за нечленораздельные крики. Но ему не пристало вопить или петь, или как-то иначе привлекать к себе внимание. Он вообще пребывал в приподнятом настроении, которое поймет любой человек, только что избежавший смертельной опасности. Еще пару часов назад он бы не дал за свою жизнь и половины рейса, а теперь угроза исчезла, он вновь вернулся под защиту закона. Да, об узниках казематов болтали всякое. Дескать, о многих тут забывают, и люди проводят годы в ожидании даже не суда, а рассмотрения своего дела. Но Риордан верил, что такого с ним не случится. Накнийр – человек, который может казнить или убить в мгновение ока, но лгать он не станет. Особенно такому человеку, как Риордан, это просто ниже его достоинства. Оставался вопрос насчет его, Риордана, таинственных покровителей. Или покровителя. В Овергоре он пробыл совсем немного, знакомых вельмож у него по пальцам перечесть. Кто бы это мог быть? Накнийр исключается. Скиндар? Бравый капрал хоть и пользовался уважением в городе, но не входил в когорту влиятельных лиц. Биккарт? То же самое, даже еще хуже. Мастер войны сейчас пребывал в опале, и только поединщики своей кровью могли либо обелить его имя, либо растоптать его окончательно. Кто еще? Граф Танлегер? С чего бы? Они виделись один раз, вряд ли за ту недолгую беседу вельможа проникся к нему особенной приязнью. Если, конечно, не личная симпатия. Впрочем, с его, Риордана, внешностью данное предположение неуместно. Тиллиер как-то сказал, что к нему может воспылать страстью разве что дикая коза, да и то в глубоких сумерках. Принцесса Вера остановилась перед ним на пару мгновений. Но что может объединять девушку августейших кровей и безродного меченосца? В качестве гипотезы оставался неизвестный вельможа, что поставил на карьеру Риордана серьезные деньги и теперь заботился о своем вкладе. Кем мог быть этот человек? Не исключено, что он принадлежал к первым лицам Овергора, сумма была серьезная, его интерес соответственно. На этой теории Риордан и остановился. Когда за ним с лязгом закрылась решетчатая дверь камеры, недавний поединщик обомлел. Возможно, для столичных жителей такая обстановка была в порядке вещей, но он, деревенский парень, выросший в нищете, попал в маленький оазис роскоши. Постамент из дикого камня со стульчаком, обитым бархатом, раковина с умывальником, коврик по полу, стол со стулом, более похожим на кресло, высокая кровать с пышной периной и занавеска с гербом Овергора, что прикрывала собой решетчатое окно. Синяя занавеска почему-то произвела на него наибольшее впечатление. Этот кусок ткани превращал камеру в подобие дома. Позади бубнил смотритель: – Порча имущества запрещена. Заключенный первого класса имеет право закрыть дверь перед жалюзи в камеру, чтобы обеспечить приватность. При обходе коменданта все двери должны быть распахнуты, иначе заключенный будет подвергнут дисциплинарному наказанию. Использованную посуду следует помещать в лоток перед дверью. Вопросы есть? – Вопросов не имею, смотритель. Служитель пенитенциарной системы удалился в молчании, раздумывая о том, почему этого молодого щенка нельзя обобрать до нитки? Возможно, тайная канцелярия стала принимать мзду с заключенных и не делиться с тюремщиками, что подрывало устои общества. А Риордан разделся, бухнулся в объятья мягкой перины и заснул мгновенно, без сновидений. Ему приснились голубые горы Тиверийского хребта. На завтрак принесли кашу, краюху белого хлеба, кусок сливочного масла и пять яиц. Воду заменяло разбавленное вино дымчатого окраса. Каша была вкусной. Уминая ее за обе щеки, Риордан подумал о том, а каково же питание по первому классу? Блюдо из дичи с фруктами? Фаршированный поросенок? Нет, с него довольно и такого стола. А уж обстановка… Он понял, что за всю свою жизнь ни разу не ночевал в таком изысканном интерьере. Когда смотритель явился за грязной посудой, Риордан, предварительно испросив разрешение, высказал ему просьбу: он хотел получить из тюремной библиотеки все книги по фехтованию, которые там имелись. И, если это возможно, тренировочную деревянную рапиру. Смотритель смерил его взглядом: – Ты никак с приветом, парень? Забыл, где находишься? Ты прекращай эти барские замашки, не то пожалеешь. Рапиру ему! Может сразу кинжал, чтобы пырнуть меня в бок? – А книги? – Книги принесу, – буркнул тюремщик, но потом добавил сварливо: – Когда время будет. Я тебе не официант! Риордан вынырнул из своего мечтательного состояния и обругал себя последними словами. Это же другой смотритель, не тот, с которым разговаривал Магат, а тот уже, наверное, сменился. Этот ничего не знает про его, Риордана, особый статус и воспринимает заключенного как обычного смертного. Следовало вести себя осторожнее. От собственной ошибки его настроение ухудшилось лишь на несколько минут. А чего горевать? Теперь его жизни не угрожает опасность, всесильный визир если не благоволит к нему, тот уж точно не гневается. Да, он в каземате, но после выхода отсюда Накнийр наверняка найдет применение его способностям. Значит, он останется в Овергоре. Закрепится на новой должности, а там, глядишь, появится возможность вернуться обратно в Воинскую школу, чтобы помочь друзьям из Вейнринга избежать верной смерти на Парапете. Собственная судьба теперь представлялась Риордану прямой линией, хорошо освещенной, без затененных участков. Буквально следующий час показал ему, что он жестоко заблуждался. Комендант Хобарн был одним из немногих в Овергоре людей, которые совершенно не интересовались войной. Гораздо больший и пристрастный интерес он проявлял к своим подопечным. К своей работе Хобарн подходил с душой и за годы службы сумел выработать в себе все качества идеального тюремщика. Хлебосольный хозяин, заботливый супруг и справедливый отец, на работе он преображался в другого человека. Люди, как и положено коменданту тюрьмы, делились для него на два типа: преступники, осужденные за свои злодеяния, а также те, на кого закон пока не воззрился в неизмеримой строгости своей. Особое презрение у него вызывала знать. Он день за днем наблюдал этот мишурный блеск драгоценностей, надменность, жажду привилегий, думая про себя: «Ничего, голубчики, попадете ко мне в гости, вмиг запоете подругому». Хобарн представлялся себе неким властелином подземного царства, куда демоны сбрасывают грешников. И там, в преисподней, и тут, в казематах, все становятся равны. Тяжесть грехов земных одинаково порицаема, что здесь, что в загробном мире. В его тюрьме не действует прежнее положение – нагрешил, значит отвечай. Бароны и графы рыдали перед ним, вымаливая себе лишнее одеяло в холодную погоду. Пусть! В своем мире он властелин. По праву рождения раньше они смотрели поверх него, теперь подобострастно взирают снизу в ожидании вердикта. Разумеется, Хобарн считал не только возможным, но и нравственно правильным раздевать богатых заключенных до исподнего. Имеется в виду не одежда, а их состояние. Хочешь дополнительное свидание? Плати! Желаешь прогулку, лишний подсвечник, более мягкую подушку? Изволь раскошелиться. Румяный и полнокровный Хобарн на службе преображался в кровососущего упыря, который жадно всасывал в себя все жизненные соки своих подопечных. Он пускал по миру целые семьи без колебаний и угрызений совести. Дворянского титула ему не видать из-за рода своей деятельности, так он надругается над каждым дворянином, что попал в его алчные лапы. Визир никаким образом не умерял пыл коменданта. Наоборот, Накнийра весьма устраивало то, что персона Хобарна служит пугалом для всей знати, это укрепляло его, визира, влияние. Когда комендант узнал, что камера номер шестьдесят два обрела нового постояльца, на его душу снизошла благость. Он внимательно изучил регистрационный журнал и остался крайне недоволен смотрителем, его заполнявшим. Имени нет, титула нет, куцые сведения о том, за что задержан арестованный. Впрочем, на обходе все прояснится. Самое главное – камера по первому классу. В такие апартаменты не помещали разночинцев. А это значит, что в его силки попала очередная пташка с дворянскими перьями. Хобарн, сопровождаемый смотрителем, направился на свою ежедневную прогулку по надземным этажам в предвкушении чего-то очень пикантного. Подвальные уровни комендант обычно не посещал. Там содержались простолюдины, а запах стоял преотвратный. – Обход коменданта! Всем заключенным подойти к решетке, внутренние двери растворить! – орал его подчиненный. Вот и шестьдесят вторая. Взору гегемона тюрьмы предстал невзрачный юноша в одежде горожанина. У парня были непропорционально длинные руки, которые заканчивались широкими ладонями. Сложение не благородное. В нем не было ничего такого, что выдавало бы в нем знатную персону, а меж тем он занимал камеру, положенную по статусу вельможе. Настроение коменданта стремительно падало. – Что за дрянь у него на щеке? – спросил он надзирателя. – Не могу знать! Скверно. Совсем скверно. Подобными рисунками могли украшать себя разве что дикие варвары, но уж никак не сынки достопочтенных родителей. – Откуда ты родом, шестьдесят второй? – Из Вейнринга, мой господин. Это деревня на севере, рядом с Тиверийским хребтом. Заключенный сказал всего одну фразу, но комендант уже испытал наплыв раздражения. Его узники держались либо с надменностью, которую он с наслаждением стирал с их прилизанных рож, либо подобострастно. Этот выглядел спокойно, отвечал уверенно, не демонстрируя перед комендантом должного пиетета. Хобарн решил прощупать заключенного с другой стороны. – В изрядную переделку ты угодил, парень. Родители, небось, последнее готовы отдать, чтобы облегчить твою участь? – Может, и готовы, но отдавать им нечего, мой господин. Отец – бедный охотник, мать – крестьянка. У нас дома никогда не водилось больше пяти рейсов свободных денег. Комендант, казалось, только и ждал этой фразы, чтобы взорваться гневным криком: – Ах, ты наглый щенок! Боги еще не видели такого лжеца! Отвечай, сколько денег ты заплатил в тайной полиции, чтобы получить эту камеру? Мошенник! Сколько несчастных людей ты облапошил, чтобы нажиться на их горе? Заключенный на мгновение смешался, но потом ответил тихо и внятно: – Я ничего не платил. Помещен в эту камеру по личному приказу визира Накнийра. От негодования комендант открыл рот, его красное от природы лицо приобрело малиновый оттенок: