– Бессовестный лгун! Подонок! Жалкое отродье клыкастой свиньи! Ты хочешь, чтобы я поверил, будто сам визир разбирал твое дело? Обычного мошенника? Свет не видывал такой наглости! Заключенный не промолвил ни слова в ответ на такую отповедь. Комендант отдышался, поправил тесный воротник мундира. – Повторяю вопрос, сколько ты отвалил за камеру и кому? Хобарн уже вышел из себя и продолжал заводиться. Тайная полиция совсем обнаглела. Они торгуют его камерами вразвес. Да кем они себя возомнили?! Решено! Если дело не уладится как-то по-другому, он подаст официальную жалобу на имя визира. Пусть полюбуется, чем промышляют его верные служители закона! – Со всем почтением, мой господин, я заявляю, что не давал взятки и помещен сюда личным приказом визира. Комендант повернулся к смотрителю: – Кто доставил сюда этого мерзавца? Тот полистал регистрационный журнал и сказал, чуть понизив голос: – Его привез сам Магат. – Сам Магат?! А Магат тут кто?! Или он уже распоряжается внутренним распорядком тюрьмы? По какому праву!! Задача тайной полиции – изловить преступника, а уж как его содержать, мы решим без их ведома… – Хобарн дышал тяжело, словно только что взобрался на крутую лестницу. – Не хватало, чтобы мы выгребали нечистоты из дворянского стульчака за сыном какого-то охотника из какой-то вшивой деревеньки! Слушай мой приказ! Ты немедленно переведешь этого юнца в камеру по его статусу. Что у нас с семидесятой? Смотритель ответил без запинки: – Переполнена, мой господин. – Кто там главный? Лобан, кажется? – Так точно. – Киньте этого щенка Лобану Пусть просветит его на предмет, как нужно вести себя с комендантом. Если лишится пары зубов, плакать никто не станет. Смотритель хотел что-то сказать, но под тяжелым взглядом начальника мигом проглотил свои слова. В отличие от Хобарна, он следил за тем, что происходит в городе и в особенности – в Воинской школе. Он знал, что там появился новый парень, как раз из Вейнринга, который способен на равных биться с любым поединщиком Овергора. Этот юнец публично унизил Крушителя, сына уважаемого в городе человека, но тот сломал ему правую руку. И вот перед ним в камере стоит подросток из Вейнринга со сломанной рукой и говорит, что находится здесь по приказу визира. Тут кроется какая-то очень темная история, а его начальник, дурак, не может этого понять. Ничего, на такую информацию найдется покупатель. Возможно, папаша Крушителя не пожалеет денег, чтобы рассчитаться за унижение своего сына? В одиночке этот парень считай, что под защитой, кто к нему проберется? А общая камера – как раз то самое место, где возможно проделывать разнообразные штуки. Каждый месяц они вытаскивают из каменного мешка подвальных казематов свежие трупы. А гнев визира, если что, падет на этого набитого олуха – его начальника. Именно он приказал перевести новичка в каменный мешок. Ему и отвечать. Смотритель правильно оценил обстановку и наблюдал за происходящим со сладким чувством внутреннего торжества. Когда комендант, пыхтя от злости, удалился, смотритель скомандовал узнику: – Сейчас я открою твою камеру. Выйди медленно, резких движений не делай, встань на колени и вытяни руки вперед. Я свяжу их, но так, чтобы ты смог нести свечу. – Прошу прощения, смотритель, но у меня сломана одна рука. – Хорошо. Тогда просто выйди из камеры и возьми свечку. Идешь по коридору первым, я следом. Они двигались по узкому проходу, гулкое эхо разносило звуки их шагов. Дрожащий свет выхватывал из темноты решетки камер, к которым приникли бледные лица. Озера мольбы были в каждом из десятков глаз, устремленных на них. Риордан почувствовал, что попал в ад. Это был худший из всех видов ада – ад, где не оставалось места надежде. Они спустились на два яруса вниз. Тьма еще больше надвинулась на них со всех сторон. В воздухе пахло нечистотами и человеческим страхом. – Стой, – приказал смотритель. – Эй, Лобан? Ты живой еще? Из мрака в круг неровного света выплыло одутловатое лицо с неестественно широким лбом, козырьком нависающим над глазами. Большая голова человека прочно сидела на крепкой шее, которая сразу переходила в широкие покатые плечи. – Лобан, принимай новенького. – У нас и так трое лишних, смотритель. – Это не моя забота. Общий котел станет больше на одну порцию, и мне плевать, как вы их делите. Так кто тогда в накладе? Комендант считает, что парень слишком дерзкий. Вот и займись его воспитанием, Лобан. Заключенный сделал жест, будто пальцами перебирал монеты. – Посмотрим, что можно сделать, – осклабился тюремщик. – Шестьдесят второй! Лицом к стене! Он открыл камеру. Риордан шагнул внутрь, и на него нестерпимо пахнуло запахом экскрементов и мочи. Смердело даже не мочой, а перебродившей мочевиной. Непонятно, как в этой атмосфере могли существовать люди. Со всех сторон слышались шорохи и вздохи, но в кромешной темноте ничего не было видно. Из угла раздался стон, за ним последовал надсадный кашель, а совсем рядом прозвучал свистящий шепот: – Эй, новичок. Двигай за мной, потолкуем. – Печень, свет! Шаркающие шаги, звон кресала о кремень, мелькнули искры, потом из ниоткуда возник слабый огонек свечи, приоткрывшей покрывало мрака. Риордан увидел серые стены, два ряда нар по бокам и длинный дощатый стол между ними. И лихорадочный блеск голодных глаз. Почти ничего человеческого не осталось в этих лицах. То были заострившиеся морды хищников, готовых рвать зубами чужую плоть. Риордан почувствовал ужас. Как выжить здесь? Как отбиться от них? Они же бросятся на него, едва погаснет свеча! Лобан сидел на нижнем ярусе нар слева, рядом с окном. – Рассказывай без утайки, кто таков и как сюда попал, – прохрипел он. Риордан выдал историю, мешанину из правды и вымысла, дескать он охотник из Вейнринга, прибыл на базар продать выделанные шкуры, но смошенничал и загнал две собачьи шкуры по цене волчьих. На него донесли, и вот он здесь. Лобан покрутил головой: – Сочиняешь, парень. Мы таких не любим. Чем ты насолил коменданту? – Он считает, что я дал мзду за камеру в тайной полиции, но это неправда. – Я тоже думаю, что ты туфту гонишь. Где видано, чтобы тайная полиция занималась простыми мошенниками? А ну, говори, как было на самом деле! Иначе беседа с тобой будет короткой. Риордан понял, что его версия провалилась. И либо он сейчас скажет правду, либо на него немедленно бросится стая полулюдей-полузверей. – Я поступил в школу поединщиков. Но потом на меня вышел шпион из Крайоны и предложил сто золотых за то, чтобы я сражался за Крайонский епископат. Его убили, а меня задержали за государственную измену Магат из тайной полиции распорядился насчет камеры. Он же пригрозил, что если я проболтаюсь, меня прикончат. Вот и вся история. С разных сторон послышались удивленные возгласы, перемежаемые кашлем. Лобан тихо рассмеялся. – Сто золотых предлагал? Не врешь? Вижу, что нет. Стало быть, дело ты свое знаешь, раз твои способности оценили в такую сумму. Заступники есть у тебя? Совсем никого? А деньги? – По описи изъяли шестьдесят три рейса, когда сюда принимали. – Считай, что они уже тю-тю. Со свободы будут закидывать? Риордан помотал головой. Лобан горестно поцокал языком. – Как зовут? – Рирд. – Плохи твои дела, Рирд. Смотритель сказал проучить тебя. Были бы деньги, мог бы от нас откупиться на время. Но денег нет, так что не обессудь. Ладно, теперь слушай про наши порядки. Когда приносят пищу, сначала берем мы, те, кто спит на нарах, потом едят остальные. Кровати тебе не досталось, поэтому будешь спать сидя, у стены. Я определяю тебя, как «шерсть», права голоса у тебя нет никакого. Если кто к тебе обратится, обязан выполнить, что бы тебе ни приказали. Понял? – Понял, Лобан. Не хочу тебе перечить, но предупреждаю сразу – если кто ко мне полезет, получит сдачи. Сзади с противоположных нар поднялись двое, Риордан живо сделал шаг назад и обернулся, чтобы отразить атаку. Лобан следил за каждым его движением. Он сделал небрежный жест своим подручным, и те нехотя отступили. – Не трогать его, покуда я не разрешу. Рирд, что у тебя с рукой? – Сломана. – То-то и оно, парень. Я же сказал – плохи твои дела. Лучше покорись добром, тогда проучим слегка. Жить будешь, хоть и трудно. Пойдешь супротив нас – долго не протянешь. Ты поразмысли над моими словами, пока есть время. В темноте Риордан нашарил рукой стену и опустился на корточки, прислонившись к ней спиной. Камень был холоден. Как они вообще тут выживают? Через полчаса он так замерз, что был вынужден размять кости, чтобы хоть немного согреться. «Двух дней не пройдет, как я продрогну тут до смерти», – с горечью подумал он. Наверняка в камере были одеяла, но их разобрали дружки Лобана, предоставив остальным арестантам возможность загибаться от холода. Справа послышался шорох, кто-то полз к нему. Риордан подскочил, вновь готовый к драке. – Не бойся меня, парень, – послышался еле слышный шепот. – Бойся их, они придут за тобой. Подступятся ночью, когда ты ослабеешь и тебя сморит сон. Ближе к вечеру смотритель принесет дрова, они затопят камин, станет тепло. Вот тогда и берегись. Человек подполз ближе. С каждым выдохом из его рта распространялось нестерпимое зловоние. – Мое имя Скилленгар, я скорняк, сюда попал за пьяную драку. Пырнул одного ножом в кабаке, подвернулся под руку не ко времени, и вот я уже почти год здесь. Меня сослали бы на каторгу, на рудники Венбада, но в этой самой драке мне повредили ногу, так что в каменоломнях проку от меня нет. Вот теперь погибаю тут. Каждое утро у меня идет горлом кровь, так что больше пары недель мне не протянуть. Когда кончусь, сними с меня одежду и исподнее, пока труп не окоченел. Тогда сможешь протянуть подольше. Тут так все поступают, на мне самом навьючено одежды от двух покойников. Я когда-то тоже пытался сопротивляться им, но не совладал. Они накинут на тебя одеяло и станут бить сквозь него, пока ты не свалишься. Переломают ребра, как мне, потом начнешь харкать кровью. – Спасибо, Скилленгар, я буду наготове. – Ты и вправду поединщик? – Да. – Жаль, что мне теперь не доведется снова взглянуть на Парапет Доблести. Не пытайся драться, вот тебе мой совет, все равно они возьмут верх, но перед этим могут покалечить. – Я им не дамся, – сквозь зубы процедил Риордан. – Хотя бы согреюсь, в конце концов. – Удачи тебе, парень. Потянулись промозглые часы заключения. Когда смотритель принес обед, из темноты послышались шаги, раздалось звяканье оловянной посуды. Запахло подгорелым жиром. Потом, после того как приспешники Лобана забрали себе свои порции, над общей кастрюлей началась настоящая свалка. Риордан содрогался от рычания и скулежа людей, почти полностью потерявших человеческий облик. Вновь зажгли огонь, который осветил четырех арестантов, поглощавших пищу за общим столом, и трех отверженных, что торопливо глотали куски по углам. Самому Риордану ничего не досталось. Он даже не пытался бороться за еду, понимая, что в этой схватке может повредить сломанную руку. Такая же история повторилась во время ужина, с той разницей, что к нему снова подполз Скилленгар и вложил в руку ноздреватый ломоть хлеба. – На, подкрепи силы, Рирд. Они тебе сегодня понадобятся. – Спасибо, Скилленгар. Я отплачу тебе добром за помощь. – Мне это уже ни к чему. Ближе к ночи опять заявился смотритель и высыпал в камеру охапку дров. Лобан отдал короткую команду, и один из отверженных перетаскал полена к камину, что был вмурован в стену у окна, между кроватями. У бедняги никак не получалось разжечь огонь, по камере пополз удушливый дым, поэтому один из подручных вожака небрежно отпихнул несчастного ногой и сам занялся растопкой. А тот со стонами переполз обратно на свое место. Глаза Риордана понемногу привыкли к темноте, и он стал различать в ней силуэты, но по-прежнему в не меньшей степени полагался на свой слух. Опытный охотник, он улавливал малейшие шорохи, предупреждавшие его о любом движении. Через некоторое время в камере впервые стало по-настоящему тепло. Тело Риордана ныло тупой болью от неподвижности и неудобной позы, но постепенно он начал погружаться в дрему. Ночные часы потекли, камера наполнилась храпом, сопением охваченных сном людей.