Доминика недоверчиво и встревоженно смотрела на него. — А мне что, папа? Для Жозе — портфель, какой она просила уже два года. С первого класса она ходила с одним и тем же не знавшим износа портфелем, который от времени стал серым и жестким. Для Доминики он выбрал брошку, которой она как-то любовалась в витрине магазина на Елисейских Полях. — Ты не находишь, что она очень подошла бы к моему голубому костюму? — заметила она тогда. А себе Жюстен купил вожделенный перочинный нож с шестью лезвиями, отверткой, штопором и настоящей пилой. Ручка у ножа была из оленьего рога, точно такая, какой он восхищался в детстве на витрине оружейника. — Вот вам, дети мои!.. Скажите спасибо лошадкам!.. — Лошадкам? — переспросила Доминика, не смея радоваться. — Очень просто. Один наш клиент сказал мне в субботу утром, что у него есть точные сведения о фаворитах на скачках. Его зять там не то жокей, не то тренер, точно не знаю. Он спросил, согласен ли я рискнуть пятью франками, и я дал ему деньги, чтобы он поставил за меня. Я ведь ничего не понимаю в скачках. Даже не знал, на каких лошадей он собирался ставить… Представляешь мое удивление, когда сегодня днем приносит он мне более шестисот франков и заявляет, что мы выиграли… А поставь мы на тех же лошадей с указанием порядка прихода их к финишу, мы могли бы выиграть более двенадцати тысяч… Доминика немного смягчилась, но была по-прежнему задумчива. — Я слышал, что те, кто играет впервые, почти всегда выигрывают… Жозе уже набивала свой новый портфель учебниками и тетрадями, а Биб пыхтел, стараясь запустить свой автомобиль. — Папа, машина идет все время назад. — Сейчас покажу, как надо… Это заняло несколько минут. — Надеюсь, Жюстен, ты не пристрастишься к скачкам?.. Видишь ли, я еще в детстве столько о них наслышалась… Он знал историю, ставшую семейной легендой Лаво. Дедушка Доминики был владельцем первоклассного ресторана на улице Пти-Шан, в котором бывали известные журналисты, писатели, высший свет. В течение долгих лет ресторан считался модным, и многие финансисты, в жакетах и серых цилиндрах, по пути с биржи на ипподром заходили туда позавтракать. — Сначала он играл от случая к случаю, ставил гроши, да и то лишь, когда ему подсказывали, на кого ставить… Потом захотел видеть, как бегут лошадки, и стал почти каждый день уходить из ресторана, оставляя все хозяйство на шеф-повара. Кажется, сначала дедушка крупно выигрывал. Шла даже речь о том, чтобы переоборудовать ресторан, на чем он, правда, только бы пострадал. Увы! До этого не дошло. Деньги улетучились… Три года спустя мой дед был уже только метрдотелем в своем бывшем ресторане, который перешел теперь к одному из служащих… А мой отец, получи он, как положено, ресторан по наследству, не был бы вынужден в четырнадцать лет поступать в «Вейлер» рассыльным. Жюстен, принужденно улыбнувшись, попытался сострить: — Тогда бы он не познакомился с твоей матерью… Его теща работала гардеробщицей в том же заведении. — Мой дед, — продолжала Доминика, — кончил жизнь в нищете: каждую неделю обходил своих детей, чтобы выклянчить у них немного денег… Он и умер на бегах в Сен-Клу, как говорят, от разрыва сердца, но я почти уверена, что от недоедания… Кальмару приходилось действовать ловко и осторожно. Надо будет выбрать в следующий раз то, что особенно прельщало Доминику. Он попытался восстановить в памяти отдельные фразы, которые случайно роняют женщины в разговоре, вспоминал витрины, перед которыми жена особенно любила останавливаться. Жюстен выждал две недели. Придя домой в понедельник, он ничего не сказал, но постарался придать лицу веселое выражение. — Ты снова играл, Жюстен? — Тсс! — таинственно пробормотал он, косясь на детей. И позднее, уже в постели, пояснил: — Зря я в прошлый раз рассказывал при них, как мне достались эти деньги. Хоть я и не считаю этот способ заработка аморальным, но лучше, чтобы они не слышали о деньгах, добытых с такой легкостью. — Ты опять выиграл? — Немного. — Сколько? — Достаточно для того, чтобы доставить тебе завтра приятный сюрприз. Так, мало-помалу, он выдумывал себе порок, создавал порок-алиби, как он это называл. — Кажется, я предпочла бы обходиться без сюрпризов. — Послушай, Доминика, неужели ты считаешь нормальным упустить деньги, которые сами идут тебе в руки, деньги, которые никому не принадлежат, деньги вполне законные? — Я тебе не раз говорила, что я думаю о скачках. — А разве ты никогда не покупаешь билеты национальной лотереи? Он нашел подходящий аргумент. Почти еженедельно, отправляясь за покупками, Доминика приобретала лотерейный билет и смотрела потом по телевизору таблицу выигрышей, держа этот билет в руках. — Я ничего не выигрывала. — Как же! А тысячу старых франков четыре года назад? — После того, как за несколько лет накупила билетов больше, чем на тысячу… — А если бы ты выиграла сто миллионов? — Такое бывает только во сне… — Однако каждую неделю кто-нибудь выигрывает такую сумму по национальной лотерее, не говоря уже о других лотереях. Но до поездки в Венецию он и сам рассуждал так же, как Доминика. На этот раз он подарил ей машину для мытья посуды. От радости у нее на глазах выступили слезы. — Я знал, что ты это хотела. Ведь не секрет, что каждый вечер из-за мытья посуды ты опаздываешь на восьмичасовую телевизионную передачу. Отныне мы будем смотреть ее вместе. Они укладывали детей в постель незадолго до восьми часов — это было на обязанности Жюстена — и проводили большую часть вечера у телевизора. — Как мило, что ты подумал об этом… Но ты не будешь больше играть, дай слово! Сколько ты поставил? — Как всегда, пять франков… — А на прошлой неделе ты не играл? — Проиграл пять франков. Тем не менее за три недели у меня получилось тысяча триста франков чистой прибыли. — Твои коллеги знают об этом? — Мой клиент не хочет, чтобы я об этом рассказывал. Ведь если узнают другие, появится конкуренция. — Кто он такой? — Я тебе о нем никогда не говорил, некий Лефер… Так, за какую-то секунду он придумал имя человеку, который в его рассказах мало-помалу обретал жизнь. — Чем он занимается? — Закупает товары для спортивной секции большого парижского универмага… Крупное предприятие… Если какой-нибудь товар хорошо расходится, значит ему предрешен сбыт во всей Франции. — Почему же он имеет дело с тобой, а не с Шалланом? Ведь ты, кажется, занимаешься только закупками за границей… Опять пришлось импровизировать. Да еще рискуя допустить промах, произнести фразу или слово, которые нельзя произносить, которые могут повлечь за собой другие вопросы, а на них, быть может, не удастся ответить так, чтобы все выглядело правдоподобно. — В первый раз, когда Лефер пришел к нам на авеню де Нейи, он искал новинки для английского универмага, на который он тоже работает. Естественно, что его направили ко мне. Тогда он стал ко мне обращаться и дальше. Конечно, Шаллан от этого не в восторге… — Ты восстановил его против себя? — Совсем нет. Все образовалось. Время от времени я его привожу. — Лефера или Шаллана? — Конечно Лефера… Если ты будешь все время меня перебивать, я никогда не кончу. Итак, я сказал, что время от времени я привожу Лефера в кабинет к Шаллану, более внушительный, чем мой… Ну а этот напыщенный дурак счастлив, что может похвастать своим баром, предложить аперитив. Он ведет себя с Лефером так, будто это его клиент, а я — только случайный посредник, который освобождает его от некоторых забот… Да, получалось уж очень сложно. И Кальмар понимал, что дальше будет еще сложнее, что он должен быть всегда начеку и поступать, а особенно говорить, с крайней осторожностью. Настроение у него опять испортилось. Первые покупки порадовали его — ему даже казалось, что он разорвал некий заколдованный круг, в котором долгое время был заключен. Конечно, он мог иметь теперь небольшие карманные деньги, в которых никому не надо было отчитываться. И если бы пришлось объяснить, почему от него попахивает алкоголем — а теперь Кальмар пил аперитив регулярно утром и вечером, — к его услугам был Лефер. Поскольку он не мог посещать кафе, которое находилось рядом с его работой, из опасения быть замеченным сослуживцами, как не мог оставлять машину на Елисейских Полях, Кальмар наметил для себя маршруты, чтобы можно было ненадолго оставить машину на одной из малолюдных улиц.