– Моему мужу. – Теперь уже вам, – не удержалась Мирослава и тут же добавила: – Не важно. Но установка камер, как вы сами мне сказали, была вашей идеей. И присматривать за ними должны были вы. – Ничего подобного! – возмутилась Тавиденкова. – Это не женское дело. Мирослава не собиралась с ней спорить, поэтому спросила: – И что вы теперь хотите от меня? – Чтобы Ярослава Ильича Королёва посадили пожизненно! – Кто это?! – Правая бровь Мирославы приподнялась в удивлении. – Учитель истории моей дочери, – ответила женщина. – Она учится в школе? – Она учится в университете. – За что же вы хотите засадить её бывшего учителя? – За убийство моего мужа! – Простите… – проговорила Мирослава недоумённо. – То, что моего мужа убил Королёв, не подлежит сомнению! – заявила Тавиденкова безапелляционно. – Почему? – Потому что он, во‑первых, старый маразматик, во‑вторых, человеконенавистник. – А сколько лет этому Королёву? – Семьдесят восемь. – А сколько лет было вашему мужу? – Пятьдесят четыре. – А вам? – Да как вы смеете?! – возмущённо воскликнула Тавиденкова. Мирослава усмехнулась. – Сорок девять, – прошипела вдова. – И как убили вашего мужа? – Полиция считает, что его сначала стукнули твёрдым предметом по голове, а потом задушили. – И вы думаете, что старик мог справиться с вполне ещё молодым мужчиной? – Считаю, считаю! – закивала Тавиденкова, как китайский болванчик. – Чего уж проще – стукнуть человека твёрдым предметом по голове? А задушить после этого – раз плюнуть. – Вы сказали, что вашего мужа нашли в бочке, – напомнила Мирослава. – И что? Думаете, что он не мог его поднять? Мирослава молчала и смотрела на женщину выжидающе. – Мог! Уверяю вас! Хотя бы от злости! – От злости? – А то! Вы хотя бы знаете, что поёт Королёв, когда поливает цветы у себя на балконе? – Неужели Шнура? – не удержалась Мирослава. – Если бы! Он поёт «Интернационал»! – Что он поёт? – переспросила Мирослава, думая, что ослышалась. – «Интернационал»! Разве это не кощунственно?! – Думаю, что нет, – проговорила она спокойно, не удержавшись от едва заметной улыбки. Тавиденкова посмотрела на неё осуждающе. – Вам весело! А он мою дочь чуть не довёл до самоубийства! – Каким же образом? Завалил на экзамене? – Нет, она у меня отличница! Он запретил своему сыну встречаться с Дашей! – Даша – это ваша дочь? – уточнила Мирослава. – Наша с Фролом. – Почему же Королёв запретил своему сыну встречаться с ней? – Потому что она дочь буржуя! – выпалила Стелла Эдуардовна. – Интересно… – А на день рождения он подарил ей книгу Джона М. Кейнса. На этот раз Мирослава зависла, она, к своему стыду, не знала или не могла вспомнить сразу, кто это. «Надо спросить у Мориса», – подумала она. А вслух спросила: – Кстати, почему ваша дочь училась в обычной школе? – По воле ещё одного маразматика! – То есть? – Когда был жив мой свёкор, мой муж следовал всем его советам. А свёкор считал, что его внуки, несмотря на богатство, должны воспитываться среди простого народа. – А кем был ваш свёкор? – Заслуженным пенсионером! – А до этого? – Он служил в контрразведке, – процедила сквозь зубы Тавиденкова. – Мне всё-таки не верится, что учитель мог невзлюбить вашу семью только за ваше богатство, – осторожно проговорила Мирослава. – Не только! – За что же ещё? – Когда моя дочь училась в шестом классе, я узнала, что Королёв их часто водит в музеи. – Ну и что в этом плохого? – Вы сначала дослушайте! Особенно любит водить в областной художественный! – Не вижу криминала. – Вы что, не помните, что там написано?! – Где? – Да над входом в музей! Теперь Мирослава вспомнила. Там действительно была высечена надпись, которая никак не могла понравиться Стелле Эдуардовне Тавиденковой. «Есть одна священная война – это война трудящихся против эксплуататоров».