— Если я тебя возьму, тебе придется сидеть по восемь-десять часов в душном помещении, которое насквозь провоняло химикатами. И рисовать то, что тебе скажут. В чужой манере и чужом стиле. Ричард положил на прилавок пару листов бумаги и простой карандаш. — Нарисуй китайца. — Молодого или старого? — Все равно. Просто китайца. В полный рост. Инна взяла в руку карандаш, провела несколько ломаных линий. Быстрыми уверенными движениями соединила их. Получился сутулый старичок в длинном халате, подвязанным поясом, и соломенной шляпе. В суховатом кулаке старик держал палку. Она вывела глаза, узкие и темные, черты лица, узор морщин на лбу. — Ты сможешь нарисовать такого же китайца, но только акварелью? — Смогу. — Дракона или стрекозу? — Запросто. С закрытыми глазами. — Итак, мы прямо сейчас можем отправиться в нашу художественную мастерскую, — он повернулся к Инне. — У тебя есть шанс получить работу. Ну, если ты докажешь, что можешь быстро рисовать акварелью. Втроем вышли на задний двор, сели в «бюик», новый с яркой обивкой сидений и музыкальным центром, сделанным на заказ. Через час с небольшим они оказались в соседнем штате Нью-Джерси, в предместье какого-то сонного городка, залитого полуденным светом солнца. Проехали по главной улице, застроенной двухэтажными домами с фасадами, облицованными светлым сайдингом, мимо бензоколонки, станции автосервиса и пивного бара «Полет орла». Еще через четверть часа машина остановилась возле склада или ангара, сложенного из потемневшего кирпича. По соседству за забором помещался склад металлолома. Напротив двухэтажный дом, на двери замок, окна крест на крест заколочены досками. Вдалеке над заборами и пыльными макушками деревьев торчит шпиль церкви. * * * Найти генерала в отставке Дениса Губина не составило труда. Девяткин сделал запрос в информационный центр Главного управления внутренних дел и через четверть часа получил ответ. Губин по-прежнему жил вместе с женой, взрослой дочерью и внучкой школьницей в большой квартире почти в центре города, дачу продал два года назад. Дверь открыл пожилой мужчина с военной выправкой. Он провел гостя через коридор и столовую в свой кабинет, заставленный книжными шкафами, с письменным столом возле окна. Усадив Девяткина на старомодный кожаный диван, Губин выслушал вопросы и сказал: — Да, моим соседом по дачному поселку оказался этот художник Осипов. Приятный человек. Я не так хорошо разбираюсь в живописи, чтобы решать, что плохо, а что хорошо. Но его картины мне понравились. И сам Осипов умный эрудированный человек. Он много ездил по миру, с ним приятно поговорить. Мы не были друзьями. Но мне льстило, что такой человек мой сосед. Он, как и я, остался жить на зиму, в город ездил пару раз в неделю. — Если не секрет, почему вы продали дачу? — Потому что очень настойчиво предлагали ее продать, — ответил Губин. — Звонили, присылали письма. Земля подорожала, место престижное. И я решил: лучше уж получу деньги, чем мой дом сожгут, а меня с женой пустят под лед. На корм рыбам. Теперь от старого поселка и от прежних жителей никого не осталось, деревянные дома снесли, построили шикарные особняки. — Вы помните ту ночь? — Тридцатое марта. Весна. Наши владения разделяла узкая асфальтовая дорога, проходящая через весь поселок. Зимой и весной там почти никто не ездил. Это произошло два с лишним года назад. Но, кажется, что вчера. В предыдущую ночь было слышно, как на реке трещит лед. С утра шел снег с дождем. Я вышел на крыльцо. Вокруг сосны, снег, виден дом Осипова. Из трубы шел дым, значит, он топил камин. Ближе к ночи приехал «Мерседес», он встал на обочине. Людей я не видел. Уже ночью я услышал голоса, точнее, крики. Я вышел на крыльцо. Та темная машина по-прежнему стояла на обочине. Ну, я подумал, что шумели гости Осипова. — Номер машины запомнили? — Номера не видел. — Продолжайте, пожалуйста. — Я лег поздно, не спалось. Моя спальня наверху. Слышно, как по железной крыше стучал дождь. Вода шумела в водостоках. Я выключил лампу и задремал. Но вскоре проснулся, потому что услышал пистолетные выстрелы. Несколько сухих хлопков. Посмотрел на часы: час ночи. Подошел к окну. Веранда в доме Осипова уже полыхала. У дома видны темные фигуры людей. — Людей? — Да, там было, по крайней мере, трое мужчин. Я видел, как один из мужчин поднял вверх пистолет и выстрелил в воздух. — У вас отличная память. — Обо всем я уже рассказывал следователю уголовного розыска из отделения полиции. Я заходил к тому следователю спустя месяц, затем через полгода. Спрашивал, как продвигается дело и еще о теле Осипова. Нашли его или нет. Я боюсь, что сейчас память может меня подвести. Лучше будет, если вы почитаете мои официальные показания. — Я почитаю ваши показания, — пообещал Девяткин. — Вы рассказывайте. — Ну, я пошел в свой кабинет, взял двуствольное ружье и зарядил его патронами с картечью. Сбросил халат, натянул свитер и тренировочные штаны. В карман положил пистолет. Я хотел пойти туда, но… Поймите, я не испугался. Я за жизнь разных видов насмотрелся. Видел кое-что страшнее этого. Но, как только я вышел из кабинета, жена бросилась ко мне, повисла на шее. Она плакала и просила, умоляла, чтобы я остался. Чтобы вспомнил о дочери, о внучке… Моя дочь одинокая мать, растит ребенка, у внучки нарушение слуха. Им надо помогать материально. И я подумал: если меня подстрелят, что станет с ними? — Так что произошло возле горящего дома? Вы видели это? — Мы с женой потушили свет. Ну, чтобы лучше видеть. Огонь в доме поднимался все выше. Он охватил второй этаж… Один из этих людей перезарядил пистолет. Я видел, как человек пошел от дома вниз по склону, к реке. Мы с женой из комнаты перешли на зимнюю веранду. Я сначала не понял, куда он идет. Идти было некуда. На откосе снега по колено. А дальше начинается река. Разбухший лед, промоины… Там смерть. Но Осипов шагал вперед. Машина, стоящая на дороге, включила фары, осветив человеческую фигуру. — Он дошел до реки? — Дошел, хотя упал у самого берега и долго лежал на снегу. Я ждал полицию, но они приехали много позже. Те люди вслед за Осиповым тоже спустились ниже. Я, не отрываясь, смотрел на абрис человеческой фигуры. Один из приезжих что-то кричал и пару раз выстрелил в воздух. Я думал, что Осипов сделает еще шаг и провалится под лед. Но самого момента трагедии так и не увидел. Автомобильные фары погасли. А когда вспыхнули вновь, человека на льду уже не было. И я понял, что все кончилось. — А что те люди? — Они сели в свой «Мерседес» и уехали. Труп не нашли. Но я уверен, что Осипов погиб. По-другом просто быть не могло. Девяткин просидел в кабинете отставного генерала еще полчаса, задал несколько вопросов, рассказал пару забавных случаев из следственной практики и ушел, решив для себя, что старость — не радость. А любое вино, когда-то крепкое и приятное на вкус, рано или поздно превращается в уксус. И с людьми так же. * * * Этот день Радченко провел в мастерской. В мастерской за длинными столами сидели несколько художников, которые расписывали горшки, вазы и фигурки, покрывали их слоем глазури. На днище наносили клейма, делали сколы. Затем все это отправлялись в печь, оттуда изделия, еще не успевшие как следует остыть, ставили в промышленный холодильник. От перепада температур глазурь с рисунком покрывалась паутинкой микроскопических трещин. Эта операция называлась «искусственным старением». Изделия, извлеченные из холодильника, и вправду выглядели неновыми. Чтобы завершить операцию, и окончательно состарить вазу или кувшин, их помещали в эмалированную ванну, наполненную раствором соляной кислотой и какой-то химией. После этой операции внутренние поверхности становились темными, а трещинки глазури рельефными, объемными. Раз в неделю фарфоровые заготовки кувшинов и ваз привозил сюда молодой парень, китаец, его отец держал две антикварных лавки в Китайском квартале на Манхэттене. Дик провел Радченко вдоль стеллажей, заставленных заготовками и готовой продукцией. Открыл двери печей обжига и промышленного холодильника, куда запросто влезли бы две коровьих туши. Потом проводил Радченко в свой кабинет, крохотную комнатушку, единственное окно которой выходило на пустырь. Дик развалился в кресле, забросил ноги на стол. — У тебя располагающая внешность, — сказал он. — Покупатель будет думать, глядя на тебя: да, этому парню можно верить. С таким прекрасным английским я возьму тебя продавцом в «Лавку древностей». Будешь торговать поддельными вазами и горшками. Два дня в неделю ты будешь выполнять мои поручения. Поездки по городу, работа в мастерских и прочее. Твоя задача — увеличить продажи антиквариата нашего производства. Плюс демонстрация всем желающим ванной комнаты под названием «Золотая мечта». — Неужели нет другой работы? — Другой? — удивленно переспросил Дик. — Когда ты собирался сюда, наверняка рассчитывал на должность министра финансов? — Я думал… — Могу предложить только то, что могу предложить. Дик покопался в портфеле, достал несколько листков с текстом. Сунул бумажки Радченко и скороговоркой объяснил, что здесь содержатся короткое наставление, как вести себя с клиентами. И еще вопросы, которые обычно задают покупатели продавцу, и ответы на них. Из наставления следовало, что покупатели чаще всего спрашивают, в каком приблизительно году было сделана ваза или урна. И в какой стране. От прямых ответов надо уходить, поскольку в лавку, — чем черт ни шутит, — может зайти человек, который неплохо разбирается в этих черепках. В общении с людьми надо по мере возможности избегать дат и цифр. Чаще вставлять в разговор фразы «по мнению эксперта», «есть предположение», «я не специалист в области китайского рисунка, я специализируюсь на японской культуре». Или, если изделие японское, надо говорить: «я не специалист по Японии, моя тема Китай». Не надо держать клиента за дурака. Если спросят, имеет ли изделие какие-то дефекты, отвечай «да». Иначе покупатель заподозрит неладное: как такой древний артефакт и совсем без изъянов, — это невероятно. Сообщив о дефекте, надо тут же оговориться: этот недостаток на первый взгляд даже незаметен. Пара царапин, небольшой скол на внутренней поверхности или у днища. Или немного стертая эмаль, облупившаяся краска или позолота. С такими дефектами продукт выглядит благородно и романтично. На нем лежит печать минувших эпох, дыхание времени… На словах Дик добавил, что лавка расположена так, что в ней бывает много русских и арабов. Для арабов все служащие — американцы. Кто-то из русских посетителей, овладевших английским, может спросить Радченко, откуда он приехал. Никогда не надо признаваться, что он русский. Иначе можно весь бизнес угробить. На вопросы надо отвечать уклончиво, мол, в Америку прибыл вместе с родителями из Польши, когда был еще школьником (возраст не уточнять). Полякам русские доверяют больше, чем своим соотечественникам. Одеваться следует просто и не очень дорого. — Иди за мной, — Дик встал, поманил Радченко пальцем. Провел через коридор в отдельное помещение, открыл еще одну дверь и подтолкнул Радченко в спину. Дима переступил порог, сделал три шага вперед, остановился. Тут загорелся свет, и Радченко зажмурился. Он стоял посередине ванной комнаты, потолок и стены которой были облицованы золотыми панелями. Посреди этого великолепия на черном мраморном полу стоял массивный золотой унитаз, справа золотой рукомойник и ванна джакузи в форме морской раковины. — Наша гордость, — сказал Дик. — Демонстрационная комната. Это обычный керамический унитаз мы превратили в золотой. Тоже самое с ванной и раковиной. Наш работник, кстати, русский, зовут его дядя Жора, при помощи образивного камня снимает покрытие керамического унитаза. Затем грунтует его. Это делают, чтобы золотая краска легла ровно и не отскакивала от поверхности, если кому-то захочется поковырять ее ногтем. — Обычная краска? — Не совсем обычная, с повышенным содержанием скипидара, — ответил Дик. — И еще нескольких компонентов. Они делают краску блестящей, будто настоящее золото. Краску напыляют трижды. Это создает эффект глубины. Радченко присел на корточки и провел рукой по унитазу. Поверхность была не совсем ровная, с едва ощутимыми бугорками. Впечатление такое, будто унитаз вправду отлит из золота. — В бумагах которые я тебе дал, подробная инструкция, как разговаривать с покупателями унитазов и раковин, — сказал Дик. — Есть все возможные вопросы и ответы на них. Люди, конечно же, знают, что покупают они керамические унитазы. Но не знают, что покрыты они обычной краской, а не слоем золота. Ты скажешь: обман. Я отвечу: люди сами не хотят знать правды. Их легко обманывать, потому что они хотят быть обманутыми. Они верят, что по дешевке берут дорогую вещь. Зачем же разрушать иллюзию? — Но… Все это незаконно. — Если хочешь заработать законным способом, иди мыть тарелки, — сказал Дик. — Я знаю одну забегаловку, там нужен мойщик посуды. Могу замолвить словечко. — Если со мной захотят познакомится полицейские? Или местные гангстеры? — Это исключено. — И все-таки? — И все-таки — это исключено. Попробуй сесть.