– Ладушки. Я ощутил запах ее дыхания. Кофе и мятные леденцы. Она взяла в руки мою голову и подвигала ею из стороны в сторону. – А сможете назвать свое имя? – Джо Торн. – А какой сегодня день, Джо? – М-м-м… 6 сентября 2017. – Хорошо… А дата вашего рождения? – 13 апреля 1977. – Хорошо. Отступив назад, она улыбнулась. Впрочем, ее улыбка казалась вымученной. Она выглядела как человек, который в течение всего дня старается быть максимально эффективным, а остальное время спит. Однако спит явно недостаточно. – Вы помните, что произошло? – Я… – Мой мозг все никак не хотел приходить в нормальное состояние. Если я думал слишком интенсивно, он начинал болеть. – Я возвращался домой из паба и… Машина. Отморозки Хёрста. И было что-то еще. Помолчав, я добавил: – Не помню. – Вы пили? – Не более литра, – в кои-то веки я сказал правду. – Все случилось довольно быстро. – Ладно. Вполне очевидно, что на вас напали, поэтому с вами захотят побеседовать полицейские. Чудесно. – Я в порядке? – У вас серьезные ушибы ребер и нижней части туловища. – Ясно. – Еще у вас сильные ссадины и две впечатляющих размеров шишки на голове, однако каким-то чудесным образом вам удалось избежать переломов и сотрясения. Впрочем, мы предпочли бы, чтобы вы провели ночь здесь, под нашим наблюдением. Она продолжала говорить, однако я ее уже не слышал. Я вдруг вспомнил. Вспомнил склонившуюся надо мной фигуру. – Как я здесь оказался? – Вас нашла добрая самаритянка. Она проезжала мимо. Увидела вас на тротуаре и привезла сюда. Вам повезло. – Как она выглядела? – Миниатюрная, светловолосая. А что? – Она еще здесь? – Да, в приемном покое. Я спустил ноги с кровати. – Мне нужно отсюда убираться. – Мистер Торн, я не думаю, что было бы разумно… – Да мне пофигу, что вы считаете разумным. Ее бледные впалые щеки слегка покраснели. Она кивнула. Отодвинув занавеску, она встала с другой стороны койки: – Отлично. – Простите меня… Я… – Не нужно. Это ваш выбор. – Вы не станете меня останавливать? Она устало улыбнулась. – Если вы чувствуете себя достаточно хорошо, чтобы выйти отсюда, то я мало что могу сделать. – Обещаю, я постараюсь не свалиться замертво. Она пожала плечами. – Скажу вам по секрету, в морге у нас больше свободных мест. Зайдя в туалет, я открыл кран умывальника и побрызгал водой себе в лицо. Засохшую кровь вода не смыла, однако это позволило мне почувствовать себя в чуть большей мере человеком. Я захромал обратно в коридор. Больница была большой, со множеством выходов. Двигаясь в направлении, противоположном от главного входа, я углубился в лабиринт серо-голубых коридоров. Наконец я увидел нужный мне знак. «Северный выход», – гласила надпись на нем. Сойдет. Я дошел до выхода медленнее, чем хотелось бы. Ушибленные ребра бунтовали на каждом шагу, в спине было такое ощущение, словно кто-то вогнал между позвонков раскаленный шип, а череп сдавливала непрекращающаяся тупая боль. Впрочем, могло быть и хуже. Меня могла найти она. Дойдя до северного входа, я распахнул двери. Ночной воздух встретил меня ледяной пощечиной. После удушливого тепла больницы все мое тело бросило в дрожь. Какое-то мгновение я стоял на месте, стараясь сдержать озноб и глотая морозный воздух. Трясущимися руками я вытащил свой сотовый телефон. Нужно вызвать такси. Нужно добраться до коттеджа раньше, чем… И тогда до меня дошел весь смысл произошедшего, поразив меня подобно грому. Если она здесь, если она проезжала по арнхилльскому переулку этим вечером, то она уже знает, что я жив. Услышав звук двигателя, я опустил телефон. Я понял, что это она, еще до того, как блестящий серебристый мерс остановился передо мной, опустив одно из окон. Глория улыбнулась мне с водительского сиденья. – Джо, милый, ты выглядишь просто ужасно. Садись. Я отвезу тебя домой. В жизни любого порочного человека рано или поздно настает момент, когда он понимает, что его слабина – будь то алкоголь, наркотики или же, как в моем случае, азартные игры – превратилась в настоящую серьезную проблему. Мой момент озарения случился, когда я встретил Глорию. Можно даже сказать, что Глория спасла меня от себя самого. Полагаю, что до встречи с ней мне удавалось притворяться, что азартные игры были для меня просто хобби. Всего лишь игрой. Развлечением. Зеленое сукно игрового стола и шелест карт отняли у меня работу, друзей, сбережения, машину; я играл практически каждую ночь, однако все равно продолжал считать, что у меня все под контролем. Забавно, но наиболее искусно человек блефует в отношении самого себя. В карты меня научили играть дедушка с бабушкой. Кункен, двадцать одно, ньюмаркет, семерки и наконец покер. Мы играли на монетки, которые дедушка с бабушкой держали в большой стеклянной банке. Даже в восьмилетнем возрасте игра меня завораживала. Мне нравился замысловатый бледно-красный орнамент рубашек карт, нравилось разнообразие мастей, нравились напоминавшие перевертышей двуликие тузы, величественные короли и дамы, вульгарные и слегка зловещие валеты. Я обожал смотреть, как дедушка молниеносно сдает карты своими желтыми мозолистыми пальцами; эти пальцы выглядели грубыми и неуклюжими, однако карты метали с практически нечеловеческим проворством. Я пытался копировать то, как он тасует колоду, как снимает ее, старался научиться его ловкости рук. Одни из самых счастливых моих детских воспоминаний – это воспоминания о том, как я сидел на покрытой пятнами жира их маленькой кухоньке за видавшим виды пластиковым столом, на котором стояли три бокала (кола – для меня, стаут – для дедушки и лагер с лаймом – для бабули), и глядел на карты, пока в пепельнице догорали окурки их сигарет. Некоторым из этих игр я научил и Энни. Это, конечно, было не совсем то, потому что для игры обычно нужно минимум три человека, а у моих родителей никогда не было времени на карты, однако мы скоротали немало дождливых дней, играя в снап и раскладывая пасьянсы. После аварии я перестал играть и сконцентрировался на учебе. Решил поступить в педагогический колледж. Я любил английский язык, да и работа казалась достойной – такой, которая могла бы заставить маму гордиться мной. Или, быть может, какая-то часть меня считала, что это способ сделать мир лучше. Помогая детям, я мог бы искупить все то плохое, что совершил, когда сам был ребенком. К своему собственному удивлению, я оказался хорошим учителем. В одной из школ меня выбрали классным руководителем года; ходили даже слухи, что меня планируют сделать завучем. Я должен был чувствовать себя счастливым или по крайней мере быть довольным. Должен был быть, но не был. Чего-то не хватало. Во мне поселилась пустота, которую не могли заполнить ни работа, ни друзья, ни девушки. Порой я чувствовал, что вся моя жизнь нереальна. Так, словно реальность закончилась со смертью Энни и с тех пор жизнь была лишь пародией на нее. Примерно в тот период я вновь взял в руки карты. Найти знакомых, которые были тоже не прочь сыграть партию-другую после работы в пабе, труда не составляло. Как и пьяницы, азартные игроки всегда находят друг друга. Но уже очень скоро дружеских игр на несколько фунтов стало недостаточно. И именно тогда, как это обычно и бывает, мне встретился один человек. Человек, который все изменил. Черт, садящийся тебе на плечо. Я был слегка навеселе и уже собирался уходить, когда один из завсегдатаев – тощий, болезненного вида тип, чьим именем я никогда даже не интересовался, – подошел ко мне и прошептал: «Интересует настоящая игра?» Надо было сразу ответить ему «нет». Улыбнуться, сказать, что уже поздно, что через несколько часов мне нужно идти на работу, не говоря уже о необходимости проверить целую стопку домашних заданий. Напомнить самому себе, что я учитель, а не карточная акула. Я ездил на тойоте, пил кофе в сетевых кофейнях и ел обычные сэндвичи. Это был мой мир. Я должен был просто уйти, поймать такси, приехать домой и продолжать жить дальше. Только так мне и следовало поступить. Однако я этого не сделал. «Куда идти?» – спросил я. Глорию я встретил гораздо позже, когда понял, что оказался на дне, когда долги стали сыпаться мне под ноги, как неразорвавшиеся гранаты, когда я бросил работу и продал свою тойоту, когда мне стал отказывать каждый уважающий себя ростовщик. Однажды вечером меня затащили в фургон, в котором сидела она, улыбаясь своей улыбкой американской чирлидерши и американской же психопатки… Вот тогда я выкрикнул: «Нет! Прошу, нет!»