Бет потрясла головой, чтобы прийти в себя. – Она не могла здесь оставаться. Не могла жить в доме, в котором это произошло. Она вернулась в Эджфорд, поближе к маме. Она все еще пытается справиться с произошедшим. Я стараюсь навещать ее по возможности, но после смерти Эмили между нами словно выросла стена, которую не может преодолеть ни одна из нас. Я хорошо ее понимал. Скорбь – это личное. Ее невозможно разделить с кем-то другим, как коробку конфет. Она твоя и только твоя. Она как гвозди, впивающиеся тебе в плечи. Как терновый венец. Никто не способен почувствовать твою боль. Никто не может поставить себя на твое место, потому что это место усыпано толченым стеклом, разрывающим твои ступни в кровь при каждом шаге. Это темница, из которой тебе не вырваться до конца жизни. – Поэтому ты приехала сюда? – спросил я. – Из-за Эмили? – Когда через пару месяцев появилась вакансия в Арнхилле, я подумала, что это судьба. Странно, как часто такое случается. – Почему ты не сказала мне с самого начала? – Потому что Гарри не знает. Не хотела, чтобы он как-то не так понял. – В смысле? – Например, что я здесь ради мести. – А это не так? – Разве что поначалу. Мне хотелось, чтобы кто-то был ответственен за смерть Эмили. – Она вздохнула. – Но мне ничего не удалось выяснить. Во всяком случае, ничего конкретного. Обычная дружба, обычные дрязги. – А что насчет Хёрста? – Она никогда его не упоминала… – Но… – продолжил я ее мысль. – Что-то с этой школой не в порядке, и Хёрст является частью этого. Когда ты позволяешь, чтобы детям вроде Хёрста все сходило с рук, ты создаешь климат, в котором жестокость является нормой. Я сомневался, что дело было лишь в этом. На ум пришли слова Маркуса о том, что Хёрст водит детей к старой шахте. Детей, которые хотят стать частью его банды. Возможно, он водил туда и молоденькую девочку, отчаянно хотевшую, чтобы ее приняли в новой школе. Шахта может добраться до тебя разными способами. Как это произошло с Крисом. – Ты что-то притих. – Просто задумался о том, что у истории есть дерьмовая привычка повторяться, – ответил я горько. – Но так быть не должно. Школы вроде Арнхилльской академической можно изменить только изнутри. Работа учителя – это не составление таблиц успеваемости да отчетов для минобра. Учитель должен помогать школьникам становиться достойными, цельными людьми, не позволяя им разрушить свои жизни в подростковом возрасте. Потеряй их в этот период, и ты потеряешь их навсегда. – Она дернула плечами. – Ты, наверное, считаешь меня наивной. – Нет, я считаю тебя храброй, заслуживающей всяческих похвал и тому подобное, из-за чего ты сейчас покажешь мне средний палец… Видишь? Я угадал. Бет опустила средний палец. – Мне почти кажется, что ты, циничный, уставший от жизни сукин кот, меня понимаешь. – Понимаю. В смысле, не подумай, что я сравниваю себя с тобой. Я нахожусь здесь по гораздо менее достойным причинам. – И что это за причины? Я колебался. Если мне кому-то и хотелось сказать правду, то этим человеком была Бет. Однако Бет же была и единственным человеком, чье мнение мне было небезразлично. – Как ты сказала, в Арнхилл приезжают лишь два типа учителей. Я не смог найти работу в другом месте. – Я думала, мы решили быть честными друг с другом. – Я с тобой честен. – Нет, – она покачала головой. – Ты мне чего-то недоговариваешь. – Я сказал тебе все так, как оно есть. – По лицу же вижу. – У меня просто такое лицо. Меня прокляли. – Отлично. Можешь не говорить. – Ладно. – Значит, ты все-таки чего-то недоговаривал? – Хорошо. Я был игроком. Задолжал кучу денег. Нужно было где-то залечь на дно, пока я не рассчитаюсь со своими долгами. Так что никакой благородной причины у моего возвращения нет. Я паршивый игрок, посредственный учитель и весьма сомнительная личность. Довольна? Она сердито сверкнула на меня глазами. – Чушь! Ты можешь быть ушлепком, но ты – ушлепок, который приехал сюда ради чего-то. Чего-то, что для тебя важно. Иначе ты удрал бы сразу после того, как прихвостни Хёрста тебя избили. Но если не хочешь рассказывать – отлично. Я думала, мы станем друзьями. Очевидно, я ошибалась. Она встала и взяла свою куртку. – Ты уходишь? – Нет. Я убираюсь отсюда, хлопая дверью. – Ого! – И оставляю тебя сидеть с видом печального лоха. – Не хочу тебя огорчать, но я выгляжу им и без твоего участия. Она накинула куртку. – Тебе кто-нибудь нужен? – Всем кто-нибудь нужен. – Кто-нибудь, кто придаст твоей жизни смысл? – «Братья Блюз». – Иди ты на фиг! Сердито топая, Бет вышла из паба. Никто из клиентов даже взгляда не оторвал от своей выпивки. Я сидел за столиком с видом печального лоха. Что ж, по крайней мере, я был печальным лохом, у которого оставалось два наполовину полных бокала бурбона. Нет худа без добра. Я перелил содержимое бокала Бет в свой, сделал щедрый глоток и, вытащив из кармана бумажку, нацарапал на ней адрес. Пришло время нанести визит. Наполнить счастьем вечер другого человека. * * * Во время карточной игры всегда наступает момент, когда ты видишь карты противников так, словно они прозрачные. Ты знаешь, что у них есть на руках. Можешь просчитать их шансы. Их последующие ходы. Все становится настолько очевидным, словно кто-то написал, как партия будет развиваться в дальнейшем, флуоресцентным маркером прямо в воздухе. В таких случаях ты обычно ошибаешься. Если ты хотя бы на мгновение допустишь мысль, что кто-то из соперников у тебя в руках, посчитаешь, что тебе известно, чем закончится игра, какие ходы тебе надлежит сделать и где следует сблефовать, то у тебя большие неприятности. Потому что именно в это мгновение все рухнет. Я был очень доволен тем, что смог установить связь между Маркусом и Рут. Думал, что понял, в чем дело. Рут жила здесь с самого детства. Она знала меня, знала Арнхилл. А еще она знала Джулию и Бена. Было вполне возможно допустить, что она каким-то образом заполучила адрес моей электронной почты и мой телефонный номер, начав слать мне сообщения. Все это было возможно. Но зачем ей все это понадобилось? Теперь же у меня появилось другое объяснение. Практически столь же бессмысленное. Я понятия не имел, что за карты на руках у другого игрока. Впрочем, я хотя бы знал, с кем играю. Сделав шаг вперед, я позвонил в дверь, а затем вновь отступил назад. Какое-то мгновение ничего не происходило. Затянутые занавесками окна гостиной были темны. Однако я не сомневался, что она дома. И я оказался прав. Через несколько секунд сквозь стекла входной двери полился свет. Внутри показался размытый силуэт. Кто-то кашлянул, шмыгнул носом, и до меня донесся звук ключа в замке. Дверь приоткрылась. – Мистер Торн. Похоже, мой визит ее не удивил. Впрочем, у нее была целая жизнь на то, чтобы довести свои внешние спокойствие и холодность до совершенства. Чем еще было заниматься ей все эти годы? Не представляю.