— Но мне нужно знать, что ты не против. Мне нужно заранее получить твое согласие на все, Шарлотта. Не только некоторые вещи… Его пронзительные зеленые глаза поднимаются от бумаги к моему лицу, и я мгновенно таю от соприкосновения. Он хочет знать все о сексе. Могу ли я действительно ответить на эти вопросы? — Но ты сказал… Боже, я не могу этого сказать. Я не могу снова так небрежно заговаривать о сексе. Без намека на романтику между нами, рассматривая это как галочку в списке дел, как будто это ничего не значит. — Я знаю, что я сказал, и только потому, что ты говоришь, что это нормально, что такие вещи случаются, это не значит, что они будут происходить. Мой взгляд опускается вниз, надеясь, передать разочарование, которое я испытываю от этого заявления. Я не хотела, чтобы все это происходило именно так. Когда я нахожусь в положении, когда могу сказать: Да, я хочу, чтобы ты трахнул меня, только для того, чтобы он сказал мне, что не сделает этого. Я чувствую себя идиоткой. Должна ли я просто сохранить свою гордость и написать ноль рядом со всем этим? Что бы он при этом почувствовал? — Лучше перестраховаться, чем потом сожалеть, — мягко говорит он, как будто пытается пощадить мои чувства. — Ладно. Весь этот разговор с утра первым делом приводит меня в скверное настроение. Я чувствую себя уязвимой и смущенной, как глупая молодая девушка, тоскующая по своему боссу, который не намерен когда-либо отвечать взаимностью на эти чувства. Я просто еще одна Моника. Глупо, глупо, Шарли. Я откладываю пакет в сторону, приступая к выполнению своих задач на день, в основном отвечая на электронные письма и помогая составлять формы поставщиков для нового магазина, входящего в клуб. Я так отвлеклась на все это, что почти до обеда не осознаю, что сегодня должно быть то, что я люблю называть нашими особенными днями. Интересно, помнил ли он вообще. Его вообще волнует, что я не стою на коленях рядом с ним? Должно быть, мне нравится беспокойство, когда одна параноидальная мысль превращается в сотню. Например, я вдруг задаюсь вопросом, хотел ли Эмерсон вообще видеть меня покорной секретаршей, или я была просто тупицей, которая бросилась ему на шею, а он был слишком вежлив, чтобы сказать нет. Во время обеденного перерыва я ем в одиночестве на кухне. Надев наушники, я собираю остатки еды, которые упаковала. Я чувствую его присутствие позади себя еще до того, как слышу его. Вытаскивая один из своих наушника, я поворачиваюсь к нему. — В чем дело? — Спрашиваю я с таким видом, что у него дергается бровь. — Почему ты дуешься? — Он кажется странно растерянным. — Я не дуюсь. — Да, это так. С самого утра у тебя было такое настроение. Я должен прояснить, что мне на самом деле не нравится эти истории с нытьем, Шарлотта. Мой рот приоткрывается. — Нытьем? — Да. Где ты намеренно плохо себя ведешь и заслуживаешь наказания за мое внимание. На этот раз я громко ахаю и поворачиваюсь на стуле. — Ты не можешь быть серьезным. Он скрещивает руки на груди, стоя передо мной, как разъяренная статуя. — Я серьезно. Ты провернула это вчера в клубе, флиртуя с Дрейком просто назло мне. По какой-то причине я встаю. Он по-прежнему возвышается надо мной, но, по крайней мере, на этот раз я не кажусь такой съежившейся. — Я могу флиртовать с кем захочу. Это не имело к тебе никакого отношения. Знаешь что… может быть, тебе тоже стоит заполнить анкету, чтобы я точно знала, чего ты хочешь, и мы могли бы уладить всю эту путаницу прямо сейчас. — Так вот в чем дело, — отвечает он, кивая головой. — Ты не хочешь заполнять анкету. Шарлотта, я не заставляю тебя делать то, чего ты не хочешь. Форма предназначена для твоей защиты. Я с усмешкой вскидываю руки вверх. — Да, я понимаю. Ты хочешь, чтобы я выложила перед тобой все свои карты на стол, но как насчет тебя, сэр? — Я делаю такой саркастический акцент на его титуле, что у него сжимается челюсть. — Где твой бланк? Почему ты не обязан признаваться во всем, чего хочешь, даже если это означает сделать себя уязвимым? Давай, Эмерсон. Я топаю в кабинет и беру блокнот со стола и ручку из ящика. Прижимая их оба к его груди, я рявкаю: — Вот. Запиши все, что ты хочешь со мной сделать, просто чтобы между нами все было ясно. Мой тон дразнящий, полный сарказма, и я ожидаю, что он накричит на меня в ответ или швырнет бумагу на пол. Чего я не ожидала, так это того, что его тело внезапно прижимается ко мне, пока моя задница не оказывается прижатой к столу. Он прижимается к моим ногам и откидывает меня назад, так что я оказываюсь беззащитной, издавая вскрик, когда его лицо оказывается всего в нескольких дюймах от моего. — Ты думаешь, я хочу сделать это именно так? — Мрачно бормочет он. — Ты думаешь, я не умираю от желания узнать, как бы ты оценила эти вещи в этом списке, хотя я знаю, что был бы худшим отцом в мире, если бы когда-нибудь сделал что-нибудь из этого? Его рука обхватывает мою поясницу, когда он наклоняется ко мне так близко, что я чувствую его между своих ног. Когда я смотрю ему в глаза, мой пульс учащается. Он хочет меня. По сути, он говорит это сейчас. Прежде чем я успеваю придумать ответ, он продолжает: — Я заполню эту анкету за тебя, если хочешь, но мне это не нужно. Ты хочешь, чтобы я сказал тебе, что хочу попробовать тебя на вкус, Шарлотта? Потому что я этого хочу. Я хочу прикасаться к тебе, дразнить тебя, трахать тебя, перекинуть тебя через свое колено и сделать эту хорошенькую попку красной. В этом списке нет ничего такого, чего бы я не хотел с тобой сделать, так что можешь отложить бумагу и ручку, малышка. Каждая вещь получила бы от меня пять. Тихий звук срывается с моих губ. — Ты не представляешь, как это тяжело для меня, Шарлотта. Чтобы ты была моей, но не так, как я хочу. — Я…Я не знаю, что сказать… — Вздыхаю я в ответ. — Просто заполни эту гребаную анкету, — рычит он, его рот всего в нескольких дюймах от моего. И вот так просто он отступает и позволяет мне снова дышать. Я набираю полные легкие воздуха, наблюдая, как он выходит из комнаты, оставляя меня стоять здесь одну, размышляя о том, что он только что сказал. Все это время я так боялась признаться, что хочу с ним большего, и он, по сути, просто признал, что тоже хочет этого… но также и то, что он никогда не уступит этому желанию. В течение следующего часа от него не было никаких признаков, так как я беру список с собой на кухню, нависая над каждым пунктом. Рой бабочек порхает у меня в животе при одной мысли о том, чтобы испытать это с Эмерсоном. Эксгибиционизм… пять. Оральный… пять. Секс-игрушки… пять. Анал… глубокий вдох, Шарли… пять. Не перегибаю ли я палку? Проставление пятерки, по сути, говорит о том, что я не только хочу этих вещей, но и практически требую их. И это не значит, что я говорю пять за все. В этом списке есть несколько вещей, которые попадают глубоко в отрицательный диапазон — жесткая передача фистинга и золотой дождь. Но как я могу передать ему эту бумагу с этими пятерками повсюду? Я специально искушаю его, и, конечно, может быть, я веду себя немного по-дурацки. Это так же плохо, как если бы я использовала свои сиськи и красную помаду, чтобы купить сестре экземпляр ее книги в магазине. Я целенаправленно манипулирую Эмерсоном, чтобы получить то, что я хочу… и это жестоко, но я не чувствую себя виноватой из-за этого. Есть так много забавных вещей, которые он мог бы сделать со мной, как с его покорной служанкой, если бы речь шла о сексе, и я не хочу быть PG-версией Моники. Я хочу всего этого. После обеда я кладу список на стол Эмерсона и возвращаюсь к работе. Что ж, я стараюсь. Не могу точно сосредоточиться на чем-либо, имея письменное подтверждение, в котором, по сути, говорится, что я буду твоей игрушкой для траха. Бонус: с аналом! И я должна быть здесь, когда он это прочтет. Это совсем не должно быть неловко. Уже почти два, а Эмерсон все еще отсутствует. Я ничего не успела сделать, и я чувствую, что нам нужно поговорить, поскольку он только что оставил меня с той бомбой правды, что была у него ранее. Итак, поставив кофейник, чтобы сварить ему послеобеденную порцию кофеина, я набираюсь смелости и отправляюсь на разведку. Дом Эмерсона огромен, но по-настоящему я видела только нижний уровень, где расположены офис, кухня, ванная комната и гостиная. На второй этаж ведет большая деревянная лестница. По одному тихому шагу за раз я пробираюсь наверх. Левая сторона ведет в другую зону отдыха, и на ней есть явные признаки того, что он действительно пользуется этой зоной. На кожаном диване видны следы износа; есть огромный телевизор с плоским экраном и пара книг на прикроватной тумбочке. Его здесь нет, поэтому я бесшумно крадусь на цыпочках направо, где есть дверь, приоткрытая чуть-чуть. Это похоже на массовое вторжение в частную жизнь, но я ничего не могу с собой поделать. Подойдя к щели между дверью и косяком, я замечаю его спину, когда он сидит на тренировочной скамье, опустив ноги на пол. Так вот как он поддерживает свое идеальное тело. Похоже, он превратил свободную спальню в свой личный тренажерный зал. Там есть гантели, беговая дорожка, огромное хитроумное приспособление, предназначенное для тех, кто знает. И Эмерсон без рубашки. Загорелая кожа, натянутая на мускулистые плечи, привлекает мое внимание и не отпускает. Судя по тому, как его локти опираются на колени, а голова низко опущена, Эмерсон глубоко задумался, и что-то в этом меня беспокоит. Как и в тот день, когда я опустилась на колени рядом с ним и сняла его стресс, я хочу снять его сейчас.