— Он не злится на меня. Я вызываю у него отвращение. Ее взгляд устремлен в мою сторону. — Из-за клуба? Я киваю. — Большую часть своей жизни я проработал в различных сферах развлечений. Когда я начал непристойничать с Гарреттом и остальными, я сказал ему, что это служба знакомств. Затем он превратился в танцевальный клуб. Внезапно ему исполнилось двадцать один год, и он узнал, что я лгал ему всю его жизнь и что танцевальный клуб на самом деле был клубом извращенцев. Что-то, с чем он просто не мог смириться. Она сглатывает. От разговора с ней о моем сыне у меня по спине пробегает холодная дрожь, потому что она знает его так хорошо, возможно, даже лучше, чем я. И прямо сейчас я вижу, какие мысли зреют в ее глазах. Я одновременно умираю от желания услышать, о чем она думает, и боюсь этого. — Что это? — Спрашиваю я, беря ее за руку. — Я просто… Я думаю, Бо не прав, осуждая тебя так строго. Но это просто то, кто он есть. Он отвергает то, чего не понимает, и быстро осуждает других… — Шарлотта, прекрати. Она быстро смыкает губы. Ее брови приподняты, и на лице появляется извиняющееся выражение, которое убивает меня. Но я не могу слушать, как она так о нем говорит. У него есть свои недостатки — я буду нести бремя этих недостатков, и он может злиться на меня столько, сколько захочет. — Я думаю, ему просто нужно побыть одному, чтобы прийти в себя… Я снова бросаю на нее взгляд. Мне кажется, я знаю, на что она намекает. Взяв ее руку в свою, я прикасаюсь костяшками ее пальцев к своим губам, желая поцелуем прогнать подкрадывающуюся грусть. Это потому, что я трус, и у меня не хватает духу убить надежду, о которой, я знаю, она умоляет меня. Поэтому вместо этого я выбираю тишину. Но это Шарлотта… или, скорее, Шарли, и мне нравится все ее юное упрямство и неспособность пускать все на самотек. — Чем скорее мы ему скажем, тем скорее он придет в себя. — Шарлотта. — Мы должны хотя бы попытаться. Если он узнает об этом позже, лучше от этого не станет. — Я не могу, — возражаю я, но она не останавливается. — Что произойдет, когда он узнает об этом до того, как ты ему расскажешь? Это сделает все только хуже. — Шарли, остановись. Мой голос звучит как низкий лающий приказ, и она таращится на меня, мои слова повисают в воздухе. Я не могу больше ни минуты выносить ее обиженное выражение лица, поэтому вскакиваю с дивана и в отчаянии расхаживаю по комнате. Я назвал ее Шарли. И, наверное, от этого ей больнее, чем от всего остального. Как будто я только что лишил ее имени. Оглядываясь на нее на диване, я наблюдаю, как она прикусывает нижнюю губу. Это не та девушка, которую я нашел на полу своего офиса два месяца назад. Неужели я создал ее только для того, чтобы сломать? Почему я так сильно все испортил? Два месяца. Вот сколько времени потребовалось одной девушке, чтобы войти и заморочить мне голову так сильно, что я даже сам себя больше не узнаю. Трудно вспомнить время до Шарлотты. И мне больно думать о том, что будет после нее. — Я бы хотел, чтобы ты просто сказала мне, о чем ты думаешь, — говорю я, глядя на нее через всю комнату. — Ненавижу видеть, как ты сдерживаешься. Ее глаза наполняются слезами, когда она делает глубокий, успокаивающий вдох. — Я не хочу этого делать. — Почему? — Потому что… Я просто хочу сделать тебя счастливым. Мне больно сглатывать ком в горле. — Сейчас я тебе не сэр. Не пытайся угодить мне, Шарлотта. Просто будь честна. Она встает и подходит ко мне, останавливаясь всего в футе от меня. Сделав еще один глубокий вдох, она расправляет плечи, и я не могу не восхищаться ею с этого ракурса. Упрямая, жесткая, красивая девушка, которая отказывается верить, что она абсолютно идеальна. — Ты думаешь, что, позволив Бо узнать о нас, ты станешь плохим отцом, но, Эмерсон, ты уже спишь со мной. Ты уже сделал это, но это не делает тебя плохим отцом. Это делает тебя человеком. Никто из нас не ожидал, что это произойдет, но это произошло. И это намного серьезнее, чем кто-либо из нас ожидал. Ты думаешь, что ты плохой отец, раз хочешь меня, но это не так. На самом деле ты добр к недостаткам, потому что готов пожертвовать собственным счастьем, чтобы избавить своего сына от оскорбленных чувств, но ты должен позволить ему справиться с трудностями самостоятельно. Он переживет это, но… Я не знаю, переживу ли я когда-нибудь. — Не говори так. Конечно, ты это сделаешь. Мое израненное, ноющее сердце жаждет хоть какого-то облегчения, которое я мог бы ей предложить. — Тебе всего двадцать один, Шарлотта. — Я не буду, — возражает она, и эти угрожающие слезы наконец-то проливаются. Вот уже две ночи подряд я вижу, как она плачет, и я не могу этого вынести. Мои руки находят ее талию, притягивая ближе, как будто одно мое прикосновение могло решить любую из этих проблем. — Мне сорок, детка, — нежно шепчу я ей в волосы. — У тебя нет будущего со мной. — Мне все равно, сколько тебе лет. Для меня это не имеет значения. Теперь она всхлипывает всерьез у меня на груди. Прежняя ноющая тревога в моем животе превратилась в зияющую, кровоточащую рану, но так лучше. Выплеснуть чувства. Никаких секретов. И мы пройдем мимо них. Я поднимаю ее лицо так, чтобы она могла видеть мои глаза. — Ты же понимаешь, это не потому, что я тебя не хочу. Ты ведь знаешь это, верно? — Тогда скажи мне, что ты хочешь меня, — кричит она. — Я хочу тебя. Конечно, я хочу тебя. Она протягивает руку, отыскивая мои губы для отчаянного поцелуя, и я знаю, что не должен, но целую ее в ответ. Я думаю, мы установили, что я не принимаю мудрых решений там, где замешана эта девушка, и я не хочу этого делать. Она обвивает руками мою шею, и я притягиваю ее к себе за бедра, позволяя ей обхватить меня ногами. Я закончил разговор. Все, что мы установили, — это то, что мы оба не можем получить то, чего хотим, но, по крайней мере, у нас может быть это. В этом доме, где больше никого нет, есть только мы. Она и я, и эта необъяснимая связь. Мне повезло иметь что-то подобное хотя бы раз в жизни, так что, если этот краткая, горячая фаза моей жизни — это все, что я получу, то я собираюсь выжать из нее все до последней капли. Я несу ее к дивану и опускаю на подушки. — Ты нужен мне, — кричит она, вцепляясь в мою рубашку. Садясь, я быстро стаскиваю с себя рубашку и занимаюсь своими штанами, срывая их, пока она вылезает из своих. Как только мы обнажаемся, я накрываю ее своим телом, опустошая ртом ее драгоценную, бледную кожу, покусывая и целуя каждый квадратный дюйм. Когда я достигаю вершины ее бедер, она извивается подо мной, постанывая и пощипывая свои соски. Этого недостаточно. Отрывая свой рот от ее идеальных розовых складочек, я хватаю ее за талию и переворачиваю нас, так что я ложусь, а она сверху. Затем я хватаю ее сзади за шею, притягивая к себе для страстного поцелуя, и шепчу: — Я хочу, чтобы ты была у меня на лице. Ее глаза расширяются, и я вижу, что она собирается запротестовать, но я не даю ей шанса. Приподнимая ее за бедра, я располагаю ее лицом к себе и тяну вниз, пока ее киска не оказывается у меня во рту. Она вскрикивает от восторга, когда мой язык скользит глубоко в нее. И я смотрю на нее снизу вверх, пока она находит свое удовольствие, прижимаясь к моим губам. Глядя на нее снизу вверх, поглощая ее, чувствуя себя полностью поглощенным ею, я на мгновение задумываюсь, не делает ли это меня монстром. Развращать эту идеальную молодую девушку, делая ее своей и гублю ее, чтобы она никогда не смогла испытывать подобных чувств к другому мужчине. Но мне все равно. Если я монстр, значит, я монстр. Я могу с этим смириться. Она сильнее прижимается ко мне, отказываясь от парения и, наконец, перенося свой вес на мой рот. Я жадно посасываю ее клитор, и она вскрикивает, костяшки ее пальцев белеют, когда она вцепляется в диван. — О Боже мой, Эмерсон. Не останавливайся, не останавливайся, не останавливайся. Ее позвоночник изгибается внутрь, когда она кончает, ее киска пульсирует у моих губ, а ее бедра сжимаются вокруг моей головы. Я впитываю каждую прекрасную каплю, как будто это последний раз, когда я могу пожирать ее таким образом. Я отказываюсь в это верить. Даже если нам не суждено быть вместе вечно, я еще не закончил с ней. Как только ее мышцы расслабляются и она падает, я снова поднимаю ее. Мой член жаждет ее. Принимая сидячее положение на диване, я направляю ее влажную сердцевину к своему члену, наблюдая за ее лицом, когда она скользит вниз по мне. — Черт возьми, Шарлотта, — стону я, хватая ее за волосы и притягивая ее губы к своим. Она стонет от нашего поцелуя, пробуя себя на вкус у меня на языке. — Оседлай меня. Устремив на меня свои завораживающие карие глаза, она держит меня сзади за шею и насаживается на мой член жесткими, глубокими толчками. Она трахает меня так же, как я трахаю ее.