Наблюдая за ней, я понимаю… что люблю ее. Если это не то, на что похожа любовь, тогда ее не должно быть. Это не значит, что я могу дать Шарлотте все, чего она хочет, — все, чего хочу я. Это ничуть не облегчает мой выбор, но я чувствую себя свободнее, когда могу признаться в этом самому себе. После двадцати лет ожидания это то, что окончательно разрушило веру в то, что я никогда этого не найду. Никогда не найду свою любовь. Но у меня есть… из-за нее. И я так сильно хочу сказать ей об этом прямо сейчас, но не могу. Я отказываюсь больше давать этой девушке какие-либо обещания, которые я не могу выполнить. Если я скажу ей, что люблю ее, это только укрепит ее надежду еще больше, а я и так уже сокрушаю ее. Крепко схватив ее за бедра, я прижимаю ее к себе еще сильнее, и она откидывает голову назад, наполняя комнату восхитительно звучащими стонами экстаза. — Я хочу кончить в тебя. Я хочу, чтобы ты взял это, — стону я. — Дай это мне. Требуется всего два толчка на моем члене, прежде чем я издаю стон облегчения, мой член входит в нее. Она висит у меня на руках, измученная и прекрасная. Поэтому я притягиваю ее тело к своим губам, целуя то место, где колотится ее сердце в груди. Она задыхается больше обычного, ее сердце колотится от напряжения. На ее спине блестят капельки пота. — Я была хорошей девочкой? — Шепчет она, ее губы в нескольких дюймах от моих. Улыбка расползается по моему лицу когда я заключаю ее в объятия. — Ты всегда была хорошей девочкой. ПРАВИЛО № 31: НИЧТО ХОРОШЕЕ НЕ ДЛИТСЯ ВЕЧНО Шарлотта Когда я слышу его приближающиеся шаги в понедельник утром, меня охватывает чувство спокойствия. В этом звуке что-то есть. Повторяющийся щелк-щелк-щелк вызывает реакцию в моем теле, выброс серотонина, который мгновенно погружает меня в состояние безмятежности. Тревога, в которой я погрязла с тех пор, как проснулась в его объятиях вчера утром, рассеивается, когда я слышу, как он входит в комнату. Он подходит к тому месту, где я стою на коленях, и нежно гладит меня по голове. — Доброе утро, Шарлотта, — говорит он с той же интонацией, с какой сказал бы Доброе утро, красавица. Или Я люблю тебя, Шарлотта. И, может быть, последнее мне только кажется, но в моем сознании оно звучит правильно. — Доброе утро, сэр. Мы вписываемся в эти роли так легко, словно кусочки головоломки встают на свои места. С субботнего вечера не было сказано ни слова о Бо, нашей тайне, о нашем будущем или о наших чувствах. Как будто этот разговор напугал нас обоих и заставил замолчать. Мы были так близки к тому, чтобы положить всему конец, поэтому вместо того, чтобы смотреть в лицо и признать то, что, как мы оба знаем, грядет, мы вернулись к тем ролям, которые играли раньше. Держи это в секрете. Отрицай наши чувства. Не думай о будущем. Само по себе это кажется неправильным, но поскольку я все еще здесь, стою перед ним на коленях, мне кажется, этого достаточно. Две недели назад я сказала ему, что возьму все, что смогу получить, и это по-прежнему так. Пока он сидит в своем кресле, я жду инструкций. Обычно он говорит мне поработать за моим столом или посидеть у него на коленях, пока он работает. Но пока я жду, минуты проходят в тишине. Желание посмотреть, что он делает, очень сильно. Наконец, он бормочет: — Ползи ко мне. Я прикусываю губу, чтобы удержаться от улыбки, и поднимаюсь на четвереньки, глядя на него снизу вверх. Он подпирает подбородок рукой, облокотившись на подлокотник кресла, и наблюдает за мной. На его лице читается едва уловимое одобрение, и я вдыхаю его, как будто это впитывает во мне жизнь. Добравшись до его кресла, я снова опускаюсь на колени. Его пальцы тянутся, чтобы погладить меня по щеке, и я наклоняюсь навстречу этому прикосновению. — Я не хочу сегодня работать, — тихо бормочет он. И когда мои губы сжимаются, сдерживая улыбку, он продолжает: — Я хочу поиграть. — Да, сэр, — сладко отвечаю я. — На стол, — командует он, постукивая по твердой поверхности перед собой. Поднявшись на ноги, я сажусь перед ним, и он мгновенно раздвигает мои колени, перемещаясь между ними. Сегодня на мне платье длиной до колен, черное, с пуговицами спереди и в мелкий белый горошек. Оно хорошо подчеркивает мои изгибы, плотно облегая грудь и бедра. Под платьем на мне пара светло-голубых кружевных трусиков. Руки Эмерсона скользят вверх по моим бедрам, и меня охватывает пульсирующее возбуждение, когда он добирается до подола и осторожно опускает его вниз. Поднося голубую шелковистую ткань к носу, он вдыхает, не сводя с меня глаз. Я прикусываю губу, наблюдая за ним. Затем он открывает ящик своего стола и бросает туда трусики. Я наблюдаю, как он достает что-то еще. Это знакомый розовый силикон, и у меня перехватывает дыхание, когда я узнаю его. — Я нашел это на твоем столе, — говорит он. — Помнишь это? — Да, сэр. Я смотрю, как он начисто вытирает игрушку и сушит ее. Трудно оставаться такой неподвижной в ожидании чего-то столь полезного, как эта игрушка, потому что я знаю, что сейчас произойдет. Когда она чистая и сухая, он подносит тупой конец к моим губам. — Открой. Я открываю приветствуя игрушку, и как только она оказывается у меня на языке, он говорит: — Соси. И я так и делаю, покрывая силикон своей слюной. Затем он осторожно вытаскивает его и приподнимает мое платье. Я едва могу дышать, наблюдая за ним. Подтягивая мои бедра к краю его стола, он медленно работает круглым, покрытым слюной концом, и мне приходится подавить вздох. Вторжение происходит по-другому, когда его вводит кто-то другой, и то, как он это делает, ощущается почти клинически. Это эротическое, почти грязное ощущение — и мне это вроде как нравится. Как только она полностью вошла в меня, он восхищается своей работой, прикасаясь ко мне и проводя пальцами по моим складочкам. Я еще не могу сказать, возбужден ли он, и продолжаю пытаться украдкой взглянуть. Я уже знаю, что сегодняшний день будет мучительно долгим, но в конце, когда он наконец будет у меня, это будет стоить того. Когда он достает маленький черный пульт дистанционного управления, который я помню с прошлого раза, я улыбаюсь. С одним легким щелчком игрушка начинает жужжать у моего клитора и точки G, и я пытаюсь сдвинуть ноги вместе, но он мне не позволяет. — Давай посмотрим, сколько времени ты продержишься, прежде чем кончишь. Я хочу протестовать, но не могу. Сегодня он сэр, немного другой, чем в прошлый раз. Вибрация низкая, но так даже хуже, медленно приближая меня к кульминации. И тот факт, что я почти не могу реагировать, усугубляет ситуацию. Прикусив нижнюю губу, я крепко зажмуриваю глаза и заставляю себя дышать. Затем он начинает поглаживать мои бедра, проводит руками вверх по моим грудям, пощипывая пальцами каждый сосок. — Я вижу, ты приближаешься к цели, — говорит он, и он прав. Мое тело извивается на его столе, а дыхание превращается в прерывистые вздохи. — Прямо… там. Внезапно вибрация пропадает. Как раз в тот момент, когда я была близка к пику своего оргазма, он остановил это. Я чувствую, как у меня на лбу выступают капельки пота, когда я делаю долгий, тяжелый вдох. Когда я оглядываюсь на него, он ухмыляется, довольный собой. — Я был прав? — Да, сэр, — отвечаю я. — Тебя не наказывают, но я собираюсь делать это с тобой весь день. Если ты будешь хорошей девочкой, то в конце дня будешь вознаграждена. Поняла? — Да, сэр. Он наклоняется вперед и прижимается губами к мягкому местечку на внутренней стороне моих бедер. — Я собираюсь оставить твои трусики у себя. Постарайся не испачкать свой стул. Затем он нежно похлопывает меня по заднице и отправляет на работу. Следующие пару часов он дразнит меня постоянными вибрациями, подводя к краю и снова опуская вниз. Хотела бы я сказать, что ненавидела это, но пока все не так уж плохо. В любом случае, мне нравится это. И больше всего мне нравится его внимание, которое я получаю сегодня. — На улице красиво, — говорит он, пока я пишу Мэгги электронное письмо. — Давай вместе прогуляемся до гастронома. О, Эмерсон, думаю я про себя. Конечно, ты хочешь выставить меня на публику с этой штукой внутри меня.