— Что не так? Внезапно начинается потасовка, и я оборачиваюсь, чтобы увидеть, как Эмерсон вырывает пульт из рук своего сына. Одним быстрым нажатием кнопки вибрация исчезает. — Что происходит? — Кричит Бо. Я должна уйти. Мне нужно выбраться из этой комнаты, из этого дома, из всей этой ситуации, но я застряла — пойманная взглядом Эмерсона, когда он смотрит на меня с напряженным, извиняющимся выражением лица. Я думаю, это все. Это тот момент, когда он, наконец, может признаться своему сыну, что он облажался, когда он, наконец, может признать, что я что-то значу для него, и что все, что он сказал мне наедине, было правдой. Я, затаив дыхание, жду момента, который, как я уже могу сказать, не наступит. По крайней мере, не так, как я этого хочу. — Кто-нибудь, скажите что-нибудь, пожалуйста, — рявкает Бо после минутного напряженного молчания. Как, черт возьми, мы могли бы объяснить наш выход из этого положения? Нет невинного способа отговориться от того, что я ношу вибратор с дистанционным управлением. И именно в этот момент взгляд Бо переводится с пульта в руке его отца на место между моих ног, где я сжимаю бедра вместе и сжимаю платье в кулаке. — Я так и знал, — бормочет он в гневе, внезапно осознав, что его подозрения с самого начала были верны. — Ничего особенного, — заикается Эмерсон, не сводя с меня своих очаровательных зеленых глаз. Клянусь, я наблюдаю за происходящим как в замедленной съемке, за моментом, когда он пытается на самом деле отрицать очевидное. Когда он пытается отказать мне, вернее, нам. У меня отвисает челюсть, когда я смотрю на него в ответ. — Ничего? — Огрызается Бо, его взгляд мечется между нами двумя. — Да, ничего, — бормочу я себе под нос, прежде чем развернуться на каблуках и выйти из комнаты. С таким же успехом стены могли бы рухнуть вокруг меня. Прямо сейчас мне кажется, что так оно и есть. И, может быть, мне не стоит так злиться. Я имею в виду, это его сын. Я не ожидала, что он так легко это признает, но, шагая по офису, я вижу, как все, что произошло за последние два месяца, разворачивается — только на этот раз в другом свете. Я вижу себя, наивную и полную надежд, такой, каким хотел меня видеть Эмерсон Грант. Я вижу, как меняюсь ради него. Преклоняла перед ним колени. Лгала и жертвовала собой… ради него. Я слышу малейшую похвалу из его уст и то, как легко я уступала и пускала слюни из-за этого, отказываясь от всего, во что верила, только для того, чтобы слышать это снова и снова. Как будто вся моя ценность зависела от этих двух соблазнительных слов: хорошая девочка. Разговор между ними становится все более жарким, но это звучит у меня за спиной в виде приглушенной болтовни, которую я не могу перевести. Я слишком потерялась в своем собственном тумане ярости и опустошения. Я хватаю свой телефон со стола, пытаясь сосредоточиться на окружающем сквозь, затуманенное слезами зрение. Когда я разворачиваюсь и направляюсь к двери за своей сумочкой, теплая мозолистая ладонь сжимает мою руку. Я поднимаю глаза и вижу, как лицо Бо искажается от гнева. — Скажи мне правду. Он прикасался к тебе? — Кричит он, и я не могу ответить. Я даже не улавливаю смысла вопроса. Стряхивая его с себя, я продолжаю свой путь к двери. — Куда ты идешь? — Спрашивает Эмерсон, преграждая мне путь. Когда я наклоняюсь, чтобы забрать свою сумку, слеза падает на блестящую черную поверхность моих туфель на высоком каблуке. И я секунду смотрю на них. Кто я вообще такая? Я потеряла свою личность в ту минуту, когда вошла в эту дверь. Я отдала его мужчине, которому на меня наплевать. Ничего особенного, сказал он. Обо мне. О нас. Каждая обнадеживающая, тоскующая по любви, влюбленная мысль в моей голове внезапно кажется глупой. — Боже, я такая чертовски глупая. Когда я распахиваю дверь, он снова преграждает мне путь. — Не уходи, — говорит он, и я слышу тон, которым он это говорит, ожидая, что я послушно отвечу Да, сэр. Я отвожу взгляд от его лица и упрямо бормочу: — Нет. Нет, к твоим командам. Нет, к твоим обещаниям. Нет, к твоей похвале. Между ними происходит еще одна потасовка, и мне удается обойти Эмерсона. Все, что регистрирует мой разум, — это необходимость уйти. Поэтому, как только дверь открывается, я исчезаю за ней и не осмеливаюсь оглянуться. В следующую секунду я уже в своей машине, а мгновение спустя мчусь по шоссе в сторону своего дома. Мне удается дойти до своей кровати, прежде чем я истерически рыдаю в подушку. ПРАВИЛО № 32: ВО ВРЕМЯ ТЯЖЕЛОГО РАССТАВАНИЯ РУКОВОДСТВУЙТЕСЬ ПРАВИЛОМ № 4. ТАКО И МАРГАРИТА — ЭТО ВСЕГДА ВЫХОД Шарли — Вставай, — говорит Софи, захлопывая за собой дверь, когда входит в комнату. Прошло восемь дней, четыре часа и тридцать две минуты с тех пор, как я в последний раз видела Эмерсона Гранта. И я не сделала нечего, кроме как сделала глубокую вмятину на своей кровати с размером Шарли, проглотила целый криминальный сериал Netflix и наелась рыбы по-шведски. И плакала. Много. Когда я оглядываюсь назад, на последние два месяца, я чувствую укол горя и стыда. Я не могу не скучать по тому, как все было, и по тому, что я чувствовала, когда была с ним, но все это было иллюзией. Я буквально сыграла свою роль, и сыграла ее хорошо. То, что я делала для него только для того, чтобы привлечь его внимание, — это унизительно. Но потом я вспоминаю ощущение его рук, обнимающих меня, когда я просыпаюсь, и выражение его глаз, когда он смотрел на меня сверху вниз. Та потрясающая ночь в субботу, когда он признался, как сильно обо мне заботится… Трудно не чувствовать, что я выбрасываю эту любовь на ветер. Но он любил Шарлотту, а не Шарли. — Сегодня вторник с Тако. Давай наедимся чипсов и сальсы и будем есть до тех пор, пока едва сможем ходить. Я ворчу в подушку. — Ты платишь? У меня нет работы, помнишь? — Если ты украдкой принесешь мне глоток маргариты, я это сделаю. Я выдавливаю из себя смешок. Как бы сильно мне ни хотелось перевернуться на другой бок и проигнорировать ее приглашение, я не могу так поступить с Софи. Это не ее вина, что я неудачница, которая влюбляется не в тех парней. — Хорошо… Позволь мне принять душ. Мой голос звучит как гравий, а в голове стучит от бутылки белого вина, которую я уничтожила прошлой ночью. Может быть, маргарита поможет мне почувствовать себя лучше. Час спустя мы с Софи поглощаем Карне Асада из говядины. Я имею в виду, что это точно не решит всех моих проблем в личной жизни, но это определенно помогает. Вы не можете быть несчастливы в мексиканском ресторане. Примерно в середине ужина я замечаю кабинку напротив нас. Это семья с двумя мальчиками-подростками, и я сразу замечаю, как они пялятся на Софи. Когда я слышу, как они перешептываются друг с другом, сопровождаемые смехом, я так сильно сжимаю свой бокал с маргаритой, что боюсь, он разобьется. Софи, должно быть, замечает, потому что она смотрит на меня поверх своей газировки и шепчет: — Просто не обращай на них внимания. Глядя на нее снизу вверх, я понимаю… разве не я должна говорить ей это? Я имею в виду, мы уже привыкли к этому, и мы все научились игнорировать невежественных придурков этого мира, но почему моя младшая сестра каким-то образом храбрее и увереннее в себе, чем я? — Хотела бы я, чтобы у меня была хоть капля твоей уверенности, Софи. Я допиваю остатки своего напитка и переключаюсь на воду. Софи замирает и смотрит на меня, нахмурив брови. — О чем ты говоришь? Как ты думаешь, где я научилась насрать на то, что думают люди? — Язык, — шучу я. — И что ты имеешь в виду под мне насрать, что думают люди? Я всегда беспокоюсь о том, что подумают люди. — Ну, ты этого не показываешь. Когда я пришла к тебе, ты помнишь, что ты мне сказала? Я смотрю в свой стакан и пытаюсь вспомнить. Я чувствую, что сказала ей миллион вещей в тот год, сказала все, что могла, чтобы помочь ей пережить это. — Напомни мне. — Ты сказала, что, то что люди думают в своих головах, — это их проблема. Не делай это своей. — Черт. Я это сказала? — Ага. Я думала, ты самый уверенный в себе человек в мире. — Ха!