Он стал ощупывать плечо немца, стараясь не смотреть, как он морщится, кусает губу и сжимает здоровой рукой камень.— Держись, генносе, — Никитин уперся ногами в камни и дернул, сам кривясь от боли.Немец громко заорал, откинулся, запрокидывая к небу крупную рыжую голову. Лицо его побелело и вмиг стало мокрым. Никитин, продолжая сжимать его плечо, навалился на него, чувствуя дурноту, накатывающуюся от усилия. Они оба прижимались к камням, тяжело дышали и ждали, когда боль отпустит их.— А что у тебя? — наконец глухо и сипло выдавил баварец.— Не знаю, — Никитин отвалился от камня и посмотрел на товарища по несчастью.— Дай, осмотрю тебя. Сам себе диагноз не поставишь, это точно. Так, нагнись, а лучше сядь на мое место.Никитин послушался, и толстые мясистые пальцы уверенно начали ощупывать его голову.— Черепной травмы нет, возможно легкое сотрясение. Согни руку, так, вторую, теперь ноги. Жить будешь.— Лучший диагноз, — усмехнулся Никитин.— Еще бы.Рука у немца еще плохо слушалась, но он повеселел.— Идем к пилоту. Вот кому досталось, это точно. Разрывы внутренних тканей, переломы, смещения позвонков.— А где остальные?— Не знаю. Я осмотрел все поблизости. Никого нет. Может они выпрыгнули с парашютами, а может — сгорели.Он поднялся и медленно, хромая, пошел по направлению к пламени. Никитин потащился за ним.Пилот лежал за грядой камней, прикрытый кожаным плащом баварца. Был он серый, как кора погибшего дерева, с черной вокруг глаз, дышал тяжело и прерывисто.— У него болевой шок, — прошептал немец, — но он в сознании и все понимает. Ужаснее всего то, что я не могу ему ничем помочь. У меня нет даже обезболивающих.Немец присел над ним, внимательно разглядывая. И тут пилот зашептал что-то на незнакомом языке, быстро и, словно бы, нараспев. Глаза его так и оставались закрытыми, и Никитин, тоже присев возле несчастного, подумал, что он бредит.— Коран читает, — прошептал немец. — Он мужественный человек.— Что будем делать?— Надо нести его. Только как? Вокруг даже нет деревьев, чтобы сделать носилки.— А на плаще?— Боюсь, не выдержит. Попробуем понести на спине. Лучше бы он потерял сознание, было бы легче.— А ты знаешь, куда идти? — спросил Никитин.— Думаю, юго-восток. Так мы летели. Помоги мне поднять его.— Оденешь плащ?— Нет. Накинь на себя, он нам еще пригодится.Никитин помог баварцу положить пилота на спину и подняться. Был тот высоким и ноги несчастного висели над землей.— Потом сменимся, — сказал Никитин.— Как получится, — немец поморщился от боли, сделал неверный шаг и тяжело побрел по едва заметной звериной тропе. — Если подумать, ему еще хуже приходится, хоть он и лежит на моем хребте.Никитин старался держаться рядом, закинув плащ через плечо. Он первым увидел человека, спускающегося к ним по пологому склону.— Генрих, — предупредительно вскрикнул Никитин. — Там кто-то идет.Немец остановился, вздохнул, как загнанный конь, опустился на корточки и спустил раненого на землю. Только тогда он поднял голову.— Эй, — закричал он, с усилием поднимаясь. — На помощь!С горы уже спускались двое, потом появился третий, четвертый.— Эй! — кричали уже одновременно баварец и Никитин. — Помогите.На солнце блеснули стволы. Люди были вооружены.Никитин замолчал первый.— Эй! — продолжал немец. — На помощь!И он тоже замолк и попятился.— Да кто же они?— Вроде местные.— Может пограничники? Пакистанцы?— Наверное военные. А вооружены-то как. Ну и ну.Люди уже подошли так близко, что их уже можно было разглядеть. Они не были военными, но и не были похожи на талибанов или моджахедов. Одетые в кожаные или драповые куртки, они были опоясаны патронташами. Автоматы: обычные или укороченные, производства разных стран, кобуры с пистолетами — автоматами свешивались с их плеч и поясов. Ветер доносил голоса, грубые и гортанные. Видя, что оба потерпевшие крушения остановились, они не спешили, держа автоматы наизготовку.— Да кто же они? — немец нервно озирался.— По-моему — бандиты.— Влипли что ли? Да?— Похоже на то.Мужчины наконец приблизились, окружили их, по-хозяйски разглядывая, наставили автоматы, обыскали, покрикивая что-то и тыча в них стволами.Потом они повернулись к раненому, присели над ним и, внимательно осмотрев, поднялись. Перебросившись несколькими фразами, они отступили, один из них достал из кобуры пистолет и выстрелил лежавшему прямо в голову. Немец чуть не подпрыгнул на месте и страшно побелел, едва не падая на землю. Один из окружавших их поднял к небу ладони, что-то быстро проговорил и все со словами «аминь» провели ладонями по лицу.— Что это? — бормотал баварец в состоянии нервного шока. — Зачем это?Но тут их подтолкнули дулами в спины, и оба европейца покорно пошли в том направлении. Шли они долго, молча, мрачно, старались только быть достаточно быстрыми и послушными, поднимались по склону, спускались, проходили по каменистым тропам, прыгали через ручьи. И вот когда они огибали скалу, увидели за завалом камней вертолет медицинской службы. Никитин удивился, почему он здесь, а не позади, но он совершенно запутался в направлении, и уже не знал, где они находятся. Он тупо и обреченно смотрел на мужчин, обвешанных оружием, стоявших вокруг вертолета с неподвижным пропеллером. Группа медленно расступилась, выделяя одного и тот со злостью на лице, шагнул вперед. Он заговорил за несколько шагов: быстро, с нажимом на неизвестном языке, чем-то напоминающим таджикский. И Никитин замер от неожиданности сразу же, как узнал его: тот, к кому он приближался, был Андрей Коренев — и ствол автомата с силой врезался ему в спину. Андрей взглянул на него лишь мельком, нисколько больше не интересуясь, и продолжал говорить, вставляя в незнакомые фразы через слово: типа, конкретно и пацаны. Ему отвечали: почтительно, на таком же языке с множеством чужеродных слов. Андрей орал, от него пятились, и наконец он взглянул на пленников внимательнее.— Мать твою ж за ногу. От ментов никуда! — воскликнул он на родном языке. — По мою душу, что ли?— Я и не знал, что встречу тебя, — Никитин даже обрадовался тому обстоятельству, что перед ним стоял свой — россиянин.— Да ну? Лады, идем, — Андрей подтолкнул его вперед.И Никитин послушно сдвинулся с места, оглядываясь на спутника — баварца. И увидел, как один из азиатов приставил к его голове пистолет. Грохнул выстрел, от головы баварца полетели в разные стороны черные брызги, рыжая шевелюра потеряла свой цвет, форма головы изменилась, и человек упал лицом вниз на камни чужой для него страны.И тут земля под ногами содрогнулась, затряслась, и далеко со склонов упал первый камень.— Опять! Мать иху! Идем-ка быстрее, кенток, — Андрей толкнул Никитина к вертолету. — Ты бегать умеешь?Они побежали, и Андрей, бросив громко короткую фразу, подтолкнул Никитина к дверце вертолета.— Лезь в темпе.В салоне они прошли в хвост, и Андрей толкнул Никитина на сидение. За ними полезли азиаты, все крупные, усатые с короткими бородами или щетиной на подбородках. Андрей и сам был весь заросший щетиной, такой же черный и агрессивный.— Ну, рассказывай, как там, мать Москва, не провалилась? — Андрей достал из кармана летной куртки пачку сигарет, вытащил одну и протянул пачку Никитину: — Смоли.— Нет, спасибо, — пробормотал тот, — я бросил.— Это еще с какой радости?— Гастрит.— Да ну. Это от вредной работы.— Может быть.Андрей убрал пачку в карман.— А все-таки может курнешь?— Не стоит.— Хозяин — барин. Так как первопрестольная?— Держится, — ответил Никитин, стараясь придумать что-нибудь для своего спасения, потому что все: и вид и тон Андрея пока что говорили о его благожелательности и хорошем настроении.— Моих там не видел?— Видел.— Давно?— Да не очень.— Как они там? Как мой пацаненок?— Растет. Ходит в ясли.— Это еще с чего? А мать тогда зачем?— Она работает.— Где еще?— В магазине. В своем.— А бабка?— Она еще в Фергане.— А как Олежка?— Поступил в университет. На юрфак.— Молоток, пацан. Адвокатом будет. Да. А, это, самое. Ольга-то замуж поди выскочила?— Да.— Ну что ж. Не на привязи же она. Лады. Ого, высоко поднялись, — Андрей задумчиво посмотрел в окошко, помедлил и повернулся к Никитину. — Пошли, что ли?Сказал он это как-то не уверенно, отводя взгляд и тут же поднялся первым, придерживаясь за спинки сидений. Никитин замешкался.— Поднимайся, — неожиданно сухо приказал Андрей, по-прежнему стараясь не встречаться с ним взглядом.Никитин последовал за ним. Шаг за шагом, от одного сидения до другого.Вот они подошли к дверце. Андрей остановился около нее и взялся за ручку.Пилот от руля что-то крикнул ему, уже на английском, но что, Никитин не расслышал, а Андрей только отмахнулся, повернул ручку и слегка посторонившись, сдвинул дверцу. Поток ледяного вихря ворвался в салон. Никитин слегка отпрянул, вцепившись в скобу на обшивке. Но Андрей с силой рванул его к себе. Никитин уперся, ни на что не надеясь. Пальцы его впились в металл и их разжимали и яростно били прикладами по руке, по спине и по почкам. Сзади что-то кричали. Ветер из дверного отверстия сметал все, и Никитин задыхался, захлебывался, терял рассудок от боли и наконец сдался. Пальцы его разом разжались. На мгновение он застыл перед синей бездной и полетел вниз на скалы и камни в зарослях тута.— Упёртый мент, — выглянул наружу Андрей и закрыл дверцу. — Упокой господи его грешную душу.— Падаем! — закричал пилот, и Андрей обернулся, хотя пилот закричал это на родном ему фарси.— Что случилось? — так и не заперев дверцу, Андрей подскочил к нему.— Управление. Я предупреждал. Еще там бензобак течет.— Не паникуй. Давай, выравнивай.— Мы падаем. Мы горим. Я говорил это.— Выравнивай. Смотри, получилось. Летим. Выбери место и садись. Приземляйся.Но тут перед ними возникла скала, заслонила обзор. Не потерявший рассудок, Андрей схватил штурвал, стараясь развернуть. Лопасть верхнего пропеллера срезала зеленую верхушку тополя. Вертолет качнуло, и в салоне раздались крики. Андрей, подчиняясь предчувствию, бросился к дверце, и тут машина ударилась о скалы. Взрыв, сноп пламени и грохот потрясли древние камни. В воздухе разнесся жаркий запах гари.И в воде мы не тонемИ в огне не горим.Андрей подтянулся на руках и сел на валун, ощупывая себя и с шумом вздыхая. Он бормотал слова старой песни, и голос его срывался, дрожал, и в нем проскальзывали истерические ноты. Чтобы не сойти с ума, он говорил громко, ощупывал себя тщательно и трясся, как в лихорадке.Наконец он собрался с силами, поднялся на ноги и закричал. Эхо разнесло его крик, разорвало его в клочья, разметало, и осколки его рассыпались по каменным уступам.— Кто живой? — снова закричал Андрей по-русски, не думая, поймут его или нет, но его слова вернулись к нему его же вопросом.И тогда он пошел, превозмогая боль и с каждым шагом все больше понимая, что он остался один. Впереди, на камнях лежал искореженный металлический лист, а дальше — тело в джинсовой куртки. Андрей побежал было к нему, но резко остановился — тело лежало на камнях без ног.Отвернувшись, Андрей пошел назад от пылающих останков. Он привык падать и подниматься снова. Он был жив, и это было главное. И он запел, чтобы окончательно не сойти с ума, первую пришедшую на ум песню:С днем рождением тебя…Пел он на английском языке, ужасно коверкая слова и дико фальшивя. Это даже было не пение, а повторение одной строчки на разные лады. И он даже не заметил, как в его ритм вклинился еще один голос.— Эй! Помогите!Он не осознал, что кричат на английском языке, он просто понял смысл и обрадовался.— Эй, — закричал он, переставая петь и останавливаясь. — Эй!— Я здесь!Он стал озираться и побежал к огромному тутовому дереву. Человек в сером костюме висел на нем, крепко зацепившись за толстый обломок ветки полой пиджака, и сломанные изуродованные голые сучья окружали его.— Ну надо же, — пробормотал Андрей, разглядывая висевшего издали. — Нет, честно, где он купил такой скафандр. Эй!Человек на крик медленно обернулся.— Ох, нет! — воскликнул Андрей, останавливаясь. — Вот непотопляемая армада. Ну и мент! Эй, это случайно не про тебя говорят: бог создал вора, а черт — прокурора?Никитин тоже узнал его, перестал кричать и замер. Тутовник рос на самом уступе, чудом закрепившись мощными корнями за валун. И Никитин висел над кручей из почти что пологого склона обнаженного гранита. А там, внизу, с далеким шумом бежала горная река с каменистым руслом.Никитин молчал. Он старался не шевелиться и следил за Андреем. Тот, после недолгого замешательства вновь стал приближаться, неторопливо и твердо, на ходу доставая из кармана сигареты и зажигалку.Подходя и закуривая, Андрей на глазах возвращал себе всю свою уверенность и наглость. Курил и прятал сигареты со спичками он картинно, рисуясь, и считал себя по-прежнему крутым.Остановившись под деревом, Андрей привалился плечом к стволу. Со вкусом затягиваясь, он смотрел на беззащитного Никитина, висевшего над бездной.— Сними меня, — медленно, делая над собой усилий, проговорил Никитин. — Пожалуйста.— С чего бы? Может я все оставлю как есть? Мне нравится такая видуха.Никитин попытался дотянуться рукой до сука, свисающего над головой, но не достал.— Еще чуть-чуть, — подбадривал Андрей. — Ну, что же ты, мент. Наручники надевать легче?Никитин снова расслабился, надеясь только, что когда-нибудь или пиджак его треснет, или сук обломается к чертовой матери, и тогда он наконец полетит вниз, к черту на рога и на твердый гранит. Андрей смотрел на него, не отводя глаз.— Ну, мент! Там же всего каких-нибудь пара сантиметров.— Заткнись.— Что?— Заткни хавло, придурок!Андрей, вместо того, чтобы прийти в ярость, расхохотался. А Никитин, понимая, в какое дурацкое положение попал, продолжал ругаться, надеясь только на быструю легкую смерть. И наконец Андрей, не сводивший с него глаз, сплюнул окурок под ноги и сунул руку в карман куртки. Никитин тут же замер, внутренне сжавшись. Он все-таки любил жизнь и боялся смерти, но у него хватило мужества посмотреть Андрею прямо в глаза.— Не шевелись, — закричал ему тот, доставая из кармана складной нож и открывая его. — Не двигайся, слышишь.Никитин послушно ждал, вися над обрывом и следя глазами за Андреем. А тот, взяв нож в зубы, подпрыгнул, схватился за ближайшую ветку, подтянулся и полез на следующую, обхватив ствол руками. Ноги его в кроссовках крепко упирались в основание ветвей, и Андрей лез, как по лестнице, пока не оказался чуть выше Никитина. Тогда он присел и полез от ствола, схватившись за ветвь обеими руками, потом повис, подтягивая ее к Никитину, взял изо рта нож, держась за ближайший сучок уже одной рукой, и всей тяжестью пригибая его вниз.— Держи. Осторожнее. Хватайся, — говорил он с придыханием. — Уцепился?— Да.— Теперь держись.Андрей снова сжал зубами рукоятку ножа, уперся ногами в нижнюю ветвь и по обезьяньи перескочил на нее, почти бегом возвращаясь к стволу, нагибаясь и дотягиваясь до того обломанного сука, на котором висел Никитин. Теперь, когда ткань так натягивалась, было видно, что она треснула по шву, и обломок ветки прошел между надпоротым воротником и задней частью, зацепившись за подкладку.— Держишься? — Андрей завис с ножом наготове.— Да.И Андрей просунул острие в шов и с силой полоснул лезвием по ткани. Вскрикнув, Никитин повис на руках на той ветви, которую ему просунул Андрей, качнулся от рывка, и стал болтать в воздухе ногами, пытаясь перехватить ветку ближе к стволу.— Сюда, сюда, — Андрей схватил его за рукав. — Держись. Наступай сюда. Иди за мной.Уже уверенно обогнув ствол, Андрей спрыгнул на землю, всю в опавшей листве и сухой траве, присел, выпрямился и отступил, уступая место.— Валяй, мент, приземляйся.Никитин последовал за ним, но неудачно, потому что у него онемели ноги. Он попал на одну правую ногу, тут же упал на бок и схватился за щиколотку, коротко вскрикнув.— С приездом, мусор. Ты что, в детстве занимался парашютным спортом?— Я кажется подвернул ногу. Андрей, помоги вправить.— Да, обезьяны не были в числе твоих предков.— Андрей, прошу тебя, — Никитин посмотрел на него, медленно краснея от сдерживаемой ярости.Коренев стоял и смотрел на него, сидящего, с высоты своего роста.— Ну, помоги. Не стоит сейчас сводить счеты.— Знаешь, мент, я вот все думаю, а как бы ты разговаривал со мной на допросе? Я уже побывал под таким прессом.— Андрей, тебе ведь тоже будет трудно одному.Коренев молча смотрел на него и лицо его ничего не выражало. Так и не сводя с Никитина глаз, он стал отступать, пятясь, потом картинно повернулся и пошел от него, вразвалочку и неторопливо. Никитин молчал за его спиной. Отойдя метров на пятьдесят, Андрей остановился и повернулся. Никитин продолжал сидеть, схватившись за ногу. Тогда Андрей полез в карман за пачкой сигарет, уже изрядно опустевшей и помятой.Никитин продолжал сидеть, даже не поднимая глаз. Он успокаивался, и краска постепенно сходила с его щек. Андрей курил и смотрел на него, но не испытывал уже прежнего куража от вида его слабости. Сочувствие уже готово было шевельнуться в его груди, и Андрей усердно глотал дым и плевался, чтобы заглушить его.Наконец Никитин пошевелился, поднялся, стараясь опираться только на здоровую ногу, сделал один падающий шаг, и его словно подрубили. Лежа на боку и держась за больную щиколотку, он старался сдержать крик, потом перевел дыхание и ползком стал возвращаться к дереву и к обрыву.Андрей, не поняв его, стал быстро возвращаться.Никитин же, опершись плечом о ствол, протянул руку и, достав обломанную при падении ветвь, с силой ее дернул. Ветвь поддалась, и от больно покарябали Никитину щеку. Андрей остановился на полушаге, следуя за ним, хмыкнул и качнул головой. А Никитин, сев, стал обламывать с ветви сучки. Это было не легко, он трудился, тяжело дыша и обдирая пальцы в кровь.Андрей уже в открытую усмехался, со вкусом затягивался и сплевывал под ноги, и чем чаще он это делал, тем чаще у Никитина срывались от злости пальцы, и он обдирал руку о неподатливую древесину. Наконец Никитин закончил, оставив лишь наверху пару не до конца обломанных сучков. И тогда он упер получившуюся палку в землю, схватился другой рукой за ствол дерева и, весь напрягшись, поднялся на одной ноге. Вторую он согнул в колене, как искалеченная собака, уперся палкой в землю покрепче, засунул ее себе под мышку и сделал первый шаг.Андрей попятился, продолжая наблюдать.Никитин перевалился на палку всей своей тяжестью и прыжком последовал за ней, отдышался, перенес палку вперед, опять прыгнул.— Кузнечик, — пробормотал Андрей презрительно, повернулся и медленно, словно на прогулке, пошел вперед. Он слышал, как Никитин, тяжело прыгая, передвигался сзади и этого было достаточно, чтобы не чувствовать себя одиноким.Впереди дорогу пересекала трещина и через нее кто-то перебросил тонкий ствол молодого тополя. Андрей остановился перед ним, наступил ногой, покачал, заглянул вниз.— Метра три будет. Мелочи, — вслух пробурчал он, не думая, оглянулся и быстро перешел на другую сторону.Там он отступил подальше и остановился, глядя, как к этому месту приближается Никитин со своим самодельным костылем.— Давай, давай, — крикнул Андрей, — прыгай с разбега.Никитин остановился возле бревна и стоял, слегка раскачиваясь и сжимая губы. Он снова начал краснеть, теперь уже от напряжения.— Давай, чемпион, покажи класс, — продолжал веселиться Андрей, снова доставая из кармана сигареты.Никитин матюгнулся вполголоса, отступил и повернулся, наваливаясь на костыль.— Ты куда? — Андрей внимательно следил за ним, разминая в руке сигарету. — Эй, путешественник?— Пошел ты, — Никитин стал передвигаться, подпрыгивая и наваливаясь на костыль, вдоль трещины.— Ты еще эскалатор поищи.— Поищу.Андрей не услышал, он прикурил от зажигалки, затянулся и, оглядевшись, подошел к ближайшему камню. Сев на нагретую солнцем поверхность и слегка ссутулившись, Андрей стал курить и изредка поглядывать, как ковыляет тот, кого он называет мусором, его вечный враг и преследователь. Ветер смягчился, только слегка трепал волосы и обвивал лицо. Андрей чувствовал себя примиренным со всем и со всеми. Он конечное, много потерял, но он жив, и он на свободе. Андрей бессознательно улыбался, подставлял лицо ветру, и ни о чем не думал, только блаженно жмурился. В конце концов, его-то ноги остались целые.— Черт, — наконец сказал он, словно проснувшись, выпрямился и огляделся.Никитина нигде не было.— Ё-моё, — Андрей, не понимая, говорил с собой вслух.Он поднялся и оперся одной ногой в камень, глядя по сторонам. Трещина тянулась от обрыва до почти отвесной скалы, но Никитина нигде не было.— Вот в натуре.Он не торопился, со вкусом докурил сигарету, бросил бычок в трещину и медленно пошел вдоль нее, время от времени смачно сплевывая.— Ну, валет и валет по жизни, — ворчал Андрей. — Угораздило.Никитина он увидел внизу, у самой скалы. Там трещина была не такая глубокая, и руки человека почти что доставали до края, но срывались, и он падал, снова поднимался и тянулся, сбивая пальцы.— Слушай, мудак, а свалиться там тебе помешало чувство долга? — Андрей наклонился, закрывая собой солнце. — Обязательно было сюда тащиться?— Дай руку.— Это в приказном порядке, что ли?— Тогда убирайся, сволочь!— Это кто здесь сволочь? Ты, типа, того, следи за базаром. Я не подписывался вытаскивать тебя.— Уйди.— Ты тут мне вола не вправляй.— Уйди, бандитская морда, чтобы я тебя не видел.— Да я болт на тебя положил.В ярости став слепым, Никитин рванулся вверх, подпрыгнул, схватился за каменный выступ, стал подтягиваться. Израненные руки его тряслись от напряжения, лицо исказилось и заблестело от пота. Он почти что навалился на выступ грудью, когда что-то с ним случилось: лицо помертвело, руки ослабли, и с хриплым стоном он сорвался вниз.Андрей машинально подался за ним, присел и заглянул в трещину. Никитин лежал там на боку, безвольно обмякнув.— Эй, — неуверенно позвал Андрей. — Эй! Мент! Ты живой? Или хвост откинул?Он тут же вскочил и стал нервно озираться; увидел в стороне растущее дерево и бросился к нему.Никитин очнулся от холода. Смеркалось. Он лежал, вытянувшись. Холод пробирал снизу, со спины, лез за расстегнутый воротник, за пазуху, везде. Только голове и плечам было тепло и спокойно. Зеленеющее небо нависало над ним, и в самом его центре бледно