светила, словно таяла, луна. Ниже остро выступали горные вершины, полные снега. Горы, скалы и редкие деревья, все это спускалось, огибало и обхватывало тот небольшой мирок, в котором нашло пристанище его разбитое тело. И рядом, почти касаясь Никитина, сидел человек. Его худощавую спину и широкие плечи обтягивала джинсовая рубашка, темные волосы были коротко подстрижены.Никитин хотел заговорить, обратить на себя внимание. Он слегка шевельнулся. Стон от резкой боли помимо воли вырвался из его груди. Человек тут же обернулся.— Коренев!— Ожил? Добрый вечер.Никитин сцепил зубы и хотел снова шевельнуться, но резкая боль заставила его бессильно застыть.— Что со мной?— Поломана нога. Я привязал ее к палке. На большее не рассчитывай, я не костоправ.— Спасибо.— Да ладно. У нас с тобой непруха на двоих.И тут только Никитин увидел в руках у Андрея глянцевый прямоугольник. Взглянув на этот прямоугольник еще раз, Андрей небрежно бросил его на грудь лежавшего, и Никитин, взяв его, приподнял, поднося к глазам и к уходящему свету. Это была фотография, которую он захватил из дома. Их снимал сосед на цифровой фотоаппарат, снимок вышел четким и качественным. Они стояли в три ряда — сначала дети: Маша, Андрюша и Ира, потом он и Ольга, а позади всех — Олег, самый высокий: он стоял, обняв единственной рукой Никитина.«Семья Никитиных — Коренева», — подписал тогда Олег. Никитин, с трудом шевелясь, начал прятать снимок во внутренний карман пиджака, нащупал там свой бумажник, где раньше лежал этот снимок, удивленно взглянул на Андрея, вытащил бумажник и медленно вложил туда фотографию.— Все на месте, — безо всякого выражения сказал Андрей. — Можешь проверить.Он смотрел на Никитина, и взгляд его в надвигающихся сумерках казался туманным.— Значит: семья Никитиных тире Коренева, — продолжил он грустно.— Так получилось, Андрей.Тот молча кивнул.— Ты же сам сказал, что Ольга не обязана тебя ждать.Андрей опять промолчал, продолжая кивать.— Ты, конечно же, можешь сделать со мной, что угодно…— Ё-моё. Да что я, по-твоему, ливерку тебе выну, что ли? Понимаешь, Ольга… она никогда, по сути, не была моей женой. Она была женой Витьки Дягина. Вот так. А меня, наверное, просто жалела, не знаю. Эх, мужик, влип я конкретно. Честно, жизнь моя: жужжало с погоняло, — Андрей резко встал на ноги, тряхнул головой и тут же беззаботно потянулся. — Поднимайся, кент. Мазурик не мазурик, а топай своими ногами.Никитин сел, стараясь сдержать стон. Так, сидя, он стал ощупывать ноги: обе распухли, одна была привязана к двум ровным палкам.Андрей поднял с земли новый костыль, вырезанный из толстого сука и протянул ему:— Держи.Никитин протянул руку и сжал палку, а Андрей тем временем наклонился ниже, поднял с земли свернутую в комок черную куртку и встряхнул, выпрямляясь и небрежно накидывая ее на плечи.— Ты застегнись, братан, — сказал он, вдевая руки в широкие рукава. — А то холод до костей проберет.Никитин не обратил на это внимание. Он весь напрягся, сцепил зубы, пытаясь встать. Делал он это осторожно, но все равно острая костная боль опрокинула его назад на камни и прошибла холодным потом. Андрей склонился над ним.— Держи костыль, — сказал он и протянул руки, сжимая его под мышки. — Вот подфартило, без обеих ног остался.Никитин повис, обхватив обеими руками крепкие плечи. Андрей чуть качнулся под тяжестью, но выпрямился, озираясь.— Ты, братан, вот что, давай-ка на палку тоже опирайся. Не все же мне тащить.Никитин вздохнул поглубже, отвел от Андрея правую руку с костылем и сунул его рогатину под мышку. Костная адская боль начиналась где-то в затылке и кончалась в распухших, горящих пятках. Но он стоял, стоял на переломанных искалеченных ногах и вокруг даже не было снега, чтобы заморозить и отнять их, как у Алексея Маресьева.Андрей терпеливо ждал, весь напрягшись.— Сейчас, — с усилием расцепил зубы Никитин. — Сейчас… Я пойду… Надо идти…— Это в точку, — Андрей покачнулся. — Двинулись, что ли? Ты как?— Давай.И Андрей, обхватив его под мышки и перебросив левую руку через плечо, сделал первый шаг. Никитин покачнулся, навалился на него, на костыль, перебросил тяжесть тела и переступил ногами, не чувствуя ничего, кроме боли, дикой, разрывающей боли и ужаса перед следующим шагом.— Путем? — спросил Андрей, поворачивая к нему голову.— Да, — Никитин выдохнул это вместе со стоном, с воплем, с плачем, но короткое слово прозвучало глухо и слабо.— Держись, братан.И они пошли.Боль не притупилась, к ней не привыкнешь, просто надо было идти. И Никитин шел, почти без сознания, без памяти и без смысла. Он двигался сквозь красную ночь и боль, и давно бы упал и умер, если бы не Андрей. Железные руки держали его, и ему хотелось избавиться от их объятия, лечь и уплыть в горячую боль одному.Но он двигался, передвигал горящие ноги, шевелился. И даже уже лежавшему на каменистой земле, ему казалось, что он идет сквозь боль, в боли и через боль.— Эй, братан, — Андрей тряс его за плечо. — Братан. Отъезжать еще рано. Встряхнись.— Я дойду…— Это потом.И тут Никитин очнулся полностью. Лежал он во мраке и холоде, вокруг пахло затхлостью. Тогда он протянул руку и коснулся согнутого колена, обтянутого джинсом. Руку его тут же сжала худощавая сильная рука и вложила в ладонь что-то твердое и небольшое, в шуршащей бумаге.— Что это?— «Сникерс». Ешь. Больше у меня ничего нет.— Тогда съешь сам.— Да ешь ты, умник.И от этих слов Никитин почувствовал сосущий голод, почувствовал, не смотря на дергающуюся в костях боль.— Пополам, — неуверенно предложил он.— Ешь.— Где мы?Никитин стал шелестеть обложкой, разрывая ее.— В пещере. Тут переночуем, а завтра дойдем до какого-нибудь селения. Здесь они на каждом шагу.— Ты давно здесь? — Никитин откусил батончик и поперхнулся сладкой слюной.— Ешь молча. Я здесь никогда не был. Так, пролетал только на вертухе.— Сам-то где обитаешь?— Легавая жилка заела?— Нет, не подумай. Не хочешь отвечать, не отвечай.— Да уж, конечно, не под прессом. Я, братан мой, теперь гражданин государства Силенд, подданный его высочества, князя Роя.— Ух ты. Это еще что за страна такая?— Много будешь знать, до старости не доживешь. Есть такая волшебная страна. А вообще-то, вся моя жизнь, как этот Силенд. Вроде и живу, а так, если вдуматься, и нет меня. Пропавший без вести. Или в розыске?— В розыске.— Теперь донесешь. Глядишь, новые звезды на погоны попадают.— Тише, — Никитин дожевал батончик и с усилием сел, прислушиваясь.— Что такое?— Вроде, толчок был.— Да нет. Черт!Андрей вскочил, метнулся вглубь пещеры, потом — к выходу, замер. Земля ходуном заходила под ногами. Андрей бросился вперед, к выходу, но было уже поздно. С грохотом сверху посыпались камни, закрывая темноту, ночь и звезда, еще более черной, глухой массой.Андрей отпрянул, закрывая голову руками, снова кинулся, упал, забыв про Никитина, бросился назад. Камень сбил его, он пополз, задыхаясь в пыли, поднялся и снова упал под камнепадом.Синий свет фонарика лег на камни, скользнул по ним и коснулся человеческой небритой щеки со следами размазанной крови и грязи.— Костя… — неуверенно прозвучал среди камней голос Андрея. — Ты что… Костя…Синий свет дрогнул, осветив склеенные кровью волосы, увеличился, приближаясь. Андрей опустился на корточки перед лежавшим.— Костя…Он провел рукой по его волосам, лицу и с силой потряс за плечи.— Не умирай, Костя, слышишь, не умирай. Я же сдохну один, слышишь! Да очнись же! Очнись, очнись!Он смотрел в полном мраке, стараясь разглядеть хоть что-то, пытался нащупать пульс на шее, всхлипывал, вытирал слезившиеся от пыли глаза и кричал, кричал синему пятну на каменистой стене.— Я не останусь один, я не могу остаться один. Я же сдохну от одиночества.Он тряс безвольное тело, тряс, не думая ни о чем другом — только о себе и совершенно пустом мире. Он кричал и тряс обмякшие плечи, пока стон не проник в близкий к безумию рассудок. Тело под руками напряглось и перестало быть податливым.Тогда Андрей застыл, еще не веря, и широкие ладони Никитина сжали его худые запястья, отводя чужие руки от своих плеч.— Живой, — пробормотал Андрей, машинально помогая Никитину сесть. — Ну, братан, ну, ты даешь.Тот застонал, закашлялся, и Андрей тяжело стукнул его по спине.— Ну и мент. Честно. Сам Загиб Петрович тебя не берет.Андрей протянул руку и поднял зажигалку.— А нас завалило.— Здорово?— Черт его знает. Сейчас посмотрю.Андрей осветил завал, подошел, нащупал камни свободной рукой, откатил один, потом другой. Никитин ползком подполз к нему, сдерживая стоны. Андрей повернулся к нему, осветил.— Здорово же тебя треснуло. Лежал бы себе, — сказал он.— Я помочь хочу.— Тогда свети, — Андрей передал ему зажигалку, а сам повернулся к завалу. — Сейчас быстро разберем. На пару-то.Не понятно было, съехидничал он или просто пошутил. Он больше не оборачивался, царапая руки и обивая пальцы о камни.Возился он долго, дышать начал тяжело, с усилием.— Отдохни, — начал Никитин, светя ему старательно. — Слышишь, Андрей. И фонарик выключить надо, а то лампочка перегорит.— Плевать. У меня еще есть.— Отдохни, Андрей.Тот выпрямился, отряхнул руки и сел на камень. По привычке он сунул руки в карман, достал пачку сигарет, и тут только обнаружил, что она пустая.— Ё-моё. Вот непруха, так непруха, — пробормотал Андрей, в сердцах сминая пачку в комок. Никитин погасил фонарик и на звук услышал, как пачка упала где-то в стороне. — Такие бычки выбрасывал, страх вспомнить.— Так кто ж знал, — поддержал Никитин.— В точку. У меня всегда так. Сам не знаю, что со мной случится через полчаса.— Бывает.— У меня это по жизни. Ладно, хорош сечь сеансы, пора пахать. Монтер, зажгите свет.Никитин поневоле засмеялся, сжал зажигалку и включил фонарик. Синий свет скользнул по голове Андрея, высвечивая его лоб и делая похожим на покойника. И уперся в завал.— Поехали, — Андрей картинно поплевал на ладони и снова взялся за камни.Трудился он молча и долго, лишь отдуваясь и сплевывая пыль, попадающую в рот.— Ну что, есть что-нибудь? — не выдержал Никитин, подтягиваясь на локтях.— Свети, — бросил, как сплюнул, Андрей.Через какое-то время, он оторвался, налег на камни, отступил в замешательстве, стал озираться, потом шагнул вбок, к осыпавшейся стене, но вернулся и с хода навалился плечом на завал.— Что там?Андрей оглянулся на голос Никитина, дико посмотрел на него, щурясь на синий свет и открыл рот. Звуки застыли в горле, и Андрей судорожно сглотнул.— Там скала, — наконец выдавил он из себя. — Скала, понимаешь?— Но…— Скала, слышишь? Скала! Нас завалило скалой, — Андрей в ярости ударил ногой в каменную глыбу.— Подожди, я помогу, — забыв про боль, Никитин продвигался к нему.Андрей не слышал его. Он бил и бил плечом в камень, напрягался, ноги его упирались, скользили по камням, съезжали, срывались с обломков. Он падал на колени, наваливался на камень и давил, давил, давил.— Финиш, — наконец повернулся он на синий свет, и голос его прозвучал неожиданно громко. — Трандец, слышишь. Мы в склепе. Шикарный мавзолей обеспечен.Андрей расхохотался, дико, с надрывом. Синий луч на мгновение поймал его искаженное лицо, и Никитин в испуге уронил руку.— Мы сдохнем, загнемся, слышишь, мент! Мы задохнемся и сдохнем оба: и я, и ты! Мы станем жмурами! И даже бирку привесить к ноге будет некому!Новый дикий смех вперемешку с кашлем потряс пещеру, и Никитин почувствовал приступ острого страха, загоняющего душу глубоко в живот.— Андрей, — неуверенно, позвал он. — Андрей.Руки Никитина задрожали. И он, с трудом поднимая зажигалку, стал шарить по каменистой стене. Андрей стоял, бессильно опустив руки и хохотал, закинув голову кверху. Едва синий свет коснулся его глаз, Андрей вздрогнул, попятился, бросился вбок, ударился о стену, упал. Рыдания потрясли все тело, и он начал биться о камни, словно в припадке.— Андрей…Неуверенный голос Никитина потонул в бессвязных воплях и хрипах.— Андрей.Фигура его металась, билась, каталась, поднимая пыль. Загремел, отброшенный от каменных плит камень, и Никитин не на шутку перепугался. Он сел, беспокойно оглядываясь, подался вперед к мечущему среди камней Андрею.— Коренев, — резко крикнул он.Но в замутненный рассудок не пробилось ни звука.— Андрей!Он не услышал, ударился о камни с силой, громко закричал и с рыданиями покатился по полу к ногам Никитина. И тот бросился на Андрея, чуть не потеряв сознание от боли. Он повалился на бьющееся о камни тело, стараясь теснее прижать к каменному полу и зажимая руками голову, всю в корке из волос и крови.— Андрей, братишка, успокойся. Успокойся, братишка. Так же нельзя. Успокойся. Все будет хорошо, мы выберемся, братишка.Напряженное тело под ним, худое и жилистое, вздрагивало, шевелилось, сотрясалось от хриплых тяжелых рыданий.— Мы выберемся, братишка, вот увидишь, мы выберемся. Закатимся все вместе куда-нибудь в «Лужники», оторвемся по полной программе. Все, все, успокойся.— Отвали.Голос Андрея прозвучал хрипло и невнятно.— Отвали, — повторил он, делая движение приподняться. И тогда Никитин сполз с него, тяжело волоча поломанную ногу.— Ничего, Андрюха, еще не вечер. Поживем, братишка.Андрей как-то с хрипом кашлянул. Слышно было, как он сплюнул, потом еще раз, пожевал, сплюнул снова, с шорохом подтянул под себя ноги и сел, съёжившись.— Врешь, — бросил он со злостью и неожиданно закончил. — Не сидеть мне в «Лужниках», не видать Москвы. Сам же и сцапаешь.Андрей всхлипнул, и, хотя это была не истерика, внутри у Никитина снова все сжалось. Подчиняясь чувству сострадания, он протянул на голос руку и, нащупав плечо в летной куртке, обнял его, успокаивающе похлопывая.— Все будет нормально, братишка.— Пошел ты, — очень тихо проговорил Андрей, но руки Никитина не отбросил, потихоньку расслабившись.Он слегка пошевелился, по-детски вытирая ладонями глаза, шумно вздохнул и резко встряхнулся.— Ну и год у меня этот выдался. Хуже было, когда умерла мать и искалечился Олежка, — слегка сипло, в нос, проговорил он.Этот человек, сколько не падал, не разбивался. Он развернулся на своем месте, устраиваясь поудобнее и привалился спиной к каменному выступу.— Может получится там сдвинуть? — неуверенно спросил Никитин. — Или подрыть где?— Чушь. Везде камень. Там скала метра два толщиной. Я видел этот навес. Дурак я, что затащился сюда. Подумать надо было.— Да кто же знал.— По-любому надо было опасаться. Раз взялось трясти, так когда-нибудь грохнет.— А тряхнуло-то крепко.— Баллов 8.— Все 10–12 будет.— Вчера было 12.— Из официальных сводок передали, что 7,6.— Кто же слушает правительственный треп. Говорю, шкала Рихтера вся зашкалила. Я утром еще звонил домой. Там полгорода снесло. Слушай, в твоей зажигалке фонарик работает?Никитин вместо ответа щелкнул включателем, и синее пятно упало Андрею на грудь.— И правда, так веселее, — сказал Никитин, синим светом скользя по распухшему лицу парня и его склеенным волосам.— Что? Красавец? — Андрей пощупал руками лицо.— Есть немного.— На себя посмотри.— Оба мы хороши, чего уж там.— В точку.Никитин хотел выключить фонарик.— Не надо, — сказал Андрей.— Батарейка кончится.— У меня еще есть.И Андрей начал расстегивать многочисленные карманы, достал плеер с белым светом, фонари с белым и синим светом и еще одну зажигалку с красной лампочкой. Все это загоралось, освещало мрачный камень, гасло и снова загоралось.— Да ты богач, — невольно восхитился Никитин. — А плеер, интересно, работает?— Вряд ли. На, слушай, — Андрей передал ему плеер, а сам достав мобильный телефон, начал включать и отключать его, но, кроме моргающего света, ничего от него не добился.— Ладно, тоже какой-то свет в окне, — усмехнулся он, убирая телефон. — Ты не замерз?— Вроде нет.Андрей привычно застегнул все карманы.— Грейся, — он швырнул куртку Никитину. — Ты вот что, Костя, полежи пока, а я пойду, посмотрю, что там дальше.— Точно, — к Никитину тоже пристало это слово, и он говорил его, не замечая. — Бывает же у пещер два выхода.— Ну да. Туннель тебе пробили. Ладно, не скучай, — и Андрей пошел, освещая себе дорогу белым фонарем.Свет фонаря уже растворился во тьме, когда Никитин услышал беззаботный свист. Незнакомая рвущаяся мелодия то смолкала, то набирала силу. Никитин усмехнулся. Так поют или громко разговаривают маленькие дети, когда остаются одни.Свист то стихал, то усиливался, Андрей ходил взад-вперед по пещере. И наконец вынырнул из темноты его фонарик.— Вот что, братан, там вроде коридор такой есть, правда завален, но разобрать можно. Давай-ка, я тебя перетащу поближе и попробуем пробиться.Никитин начал подниматься на локте, когда приблизился Андрей, наклонился и стал поднимать его, потом согнулся еще ниже и перебросил тело через плечи, потихоньку, с натугой, выпрямляясь.— Все, поехали, терпи, братан.Никитин закусил губу.Андрей сдвинулся с места тяжело, пошел, покачиваясь и крепко сжимая предплечье и бедро Никитина.— Вот здесь. Полежи покуда.Он осторожно опустился на корточки и, согнувшись, помог Никитину сползти на камни.— Сиди, отдыхай. Вот он, завал, — Андрей осветил фонарем камни. — Что? Плеер берет?— Нет.— Пробовал?— Да.— Ну и ладно. Ты давай только не молчи. Ври что-нибудь умное.— А что именно?— Да хоть уголовный кодекс цитируй.— Пошел ты.— Бай! Как ты заговорил.— Хватит задираться, Андрей.— Ладно, просто трави что-нибудь, чтобы не скучать.Никитин молча кивнул, не подумав, что находится в полной темноте.Андрей уже не смотрел на него. Он перекатывал, сдвигал камни, свистел и перебрасывался с Никитиным короткими фразами. Постепенно завязался разговор. Никитин стал рассказывать Андрею про маленького Андрюшу, как он растет, как ходит, говорит, бегает, рисует, падает, смеется. Андрей слушал спокойно, перебивал короткими замечаниями. Поговорили они потом и про Иру, и про Олега. И наконец в завале образовалась большая сквозная дыра.— Что, братан, рискнём? Была бы веревка, — как ни в чем не бывало, стал прикидывать Андрей.— Зачем?— Нить Ариадны, типа. Помнишь мультфильм.— А что нам здесь терять?— Тоже верно. Продуктовый склад мы что ли бросаем. Пошли?— Поможешь встать?Андрей пристально посмотрел на него.— Ну ты, братан, прямо в натуре…Он подошел к нему и присел.— Лезь на горб.— Да я сам попробую.— Лезь, сказал. Скромник какой.Через завал Никитин переполз сам, с огромным трудом. Поломанная нога его страшно распухла, и Андрей заботливо развязал и снова затянул палки, чтобы не нарушилось кровообращение. Болела нога уже меньше и не острой болью.Они с Андреем, отдыхая, вспомнили все случаи искалеченных ног и даже у животных, попавших в капкан. Они часто отдыхали, сидели, говорили много и по-дружески. Пробираясь вперед по естественному туннелю, Андрей заметил в сплошной скале трещину.Оставив Никитина, он пролез в нее, и вскоре тот услышал его крик.— Андрей, — Никитин весь напрягся, приподнимаясь. — Андрей!Тот вбежал, протискиваясь боком.— Слышь, братан, щель только что открылась, там и пыли нет. И вода течет, сечешь? Вода! Братан!Он стал поднимать Никитина под мышки, держа его почти навесу…Вода растекалась по каменистому полу, и людям, мучимым жаждой, сам звук ее казался райской музыкой.— Где-то подземная река, слышишь?— Или озеро.— Какая разница?— Никакой.Река текла чуть дальше, образуя широкую пойму, и когда Андрей, опустив Никитина на берегу, осветил все вокруг, они увидели прозрачную воду и обилие рыб, плавающих в ней. Рыбы были какие-то блеклые, толстые, ленивые и совсем не реагировали на свет фонаря.— Они слепые, — напившись и наблюдая, проговорил Никитин.— Тем лучше.С лица Андрея, разбитого и синего, капала вода, но выглядел он победителем.— А сырую рыбу едят? — спросил он.Никитин протянул руку, погрузил ее в воду, но поймать рыбу не смог, только неловко стронул ногу и застонал.— Наверное, едят. Не отравимся же мы.— А отравимся, плакать некому.Андрей беззаботно стал раздеваться.Рыба оказалась костлявой, и пахло от нее аквариумом. Наевшись и вытянувшись в полной тьме, мужчины заснули, съежившись и прижавшись друг к другу как можно теснее.Никитин проснулся, одетый сверху летной курткой. Андрей насвистывал, и его фонарик плясал где-то вдалеке. А когда он вернулся, то увидел, что Никитин, раздетый по пояс, сидит на краю каменного берега.— Ты что?— Да обмыться хочу, ты-то искупался.— Смотри, не простынь, вода ледяная. Я ко всему привык.— И я привыкну.— Тоже мне, морж. А там, между прочим, свет.— Что?— Свет, братан, понимаешь? Мы вчера его не видели, потому что была ночь.Никитин торопливо обмылся и стал натягивать рубашку.— Мобилку мою не раздавил? — спросил Андрей, берясь за куртку.— Вроде нет. Посмотри.Андрей только беззаботно махнул рукой.— Давай-ка, одевайся, быстрее.У Никитина подрагивали и срывались руки. Он торопился, засовывая их в рукава пиджака. Андрей присел, на этот раз уже лениво и поднял Никитина на спину. Фонарик он привесил к брючному ремню, поправил его, подтянул Никитина повыше и пошел, покачиваясь, вдоль подземной реки. Свет от фонарика плясал впереди него. Он, яркий вначале, мерк, и другой свет постепенно затмевал его. Свет, к которому стремится все живое, лился, звал, манил и начал слепить, когда Андрей разжал руки, сбрасывая ношу, и бегом сорвался с места.Никитин сдержал стон, когда ударился о землю. Приподнявшись на руках, он попробовал