опереться на вывихнутую ногу. Распухшая, она болела не так сильно. Потом он перенес на нее тяжесть тела, подтянул вторую и стал подниматься, цепляясь за неровную каменную стену. Подняться он сумел, но едва оперся на поломанную ногу, как тут же снова упал от резкой костной боли. Тогда он, закусив губу, пополз. Полз он, обдирая колени и руки, устремляясь только вперед, к спасительному свету. И свет залил его, обрисовав на полу своеобразную арку.А впереди высились скалы, везде вокруг — одни скалы, и река снова уходила в них, скрываясь в мертвом граните. Андрей сидел у каменной стены, согнув колени и усердно обгрызал на пальцах заусенцы.— Приехали, братан, — сипло проговорил он, уставившись на скалу. — Мы уже в аду. Ты не заметил? Это же чистилище.Никитин испугался одного его тона. Он сел, подтянув ноги.— Андрей… Слышишь, Андрей. Все не так плохо. Здесь просто треснула скала. Там, дальше…— «Дальше» — нет. Я же сказал, это другой свет. Бог дал нам его для размышления и покаяния.Глаза у Никитина слезились на ярком свету, но он все равно увидел, как трясется, прыгает рука Андрея, пальцы которой тот нервно грыз. Тогда Никитин закрыл глаза и тяжело привалился к нагретому камню. Он чувствовал то же, что чувствует загнанный зверь, или, вернее, зверь, оказавшийся в ловушке, из которой нет выхода. И Никитин смирился, думая только, как трудно придется его семье.— Это все из-за меня. Это меня Бог так наказал. Я сильно согрешил в жизни, — голос Андрея трясся, как и его рука. — Я забыл Бога, стал мусульманином…— Что? — Никитин широко раскрыл глаза, ожидая всего, только не этого.— Ну да. Мне сделали обрезание, Костя. Еще тогда я подумал, что это мне так просто с рук не сойдет, и вот тебе, пожалуйста.— Ты что, в религию ударился?— Да не во что я не ударился. Просто жил среди них. В Лашкаре. Слышал про такой город? Лашкаргах, если по пушту.— Где?— В Афгане. На границе, в штате Гильменд. Там раньше военный гарнизон стоял при шахе. Потом американцы город отстроили по-своему. Там, знаешь, улицы широкие, и дома из кирпича, не так, как в других городах. Я им там оружие перекупал. Они мне и паспорт Силенда сделали. Сам знаешь, как их сейчас прижимают в Европе. А я — белый. Вот и стал бизнесменом… типа. А что, платят хорошо. Разница вся мне шла. Очень неплохие бабки. Сейчас я бы уже, знаешь, как при деньгах был, если бы в кабалу не попал к шейху. А Дадахон мне дом подарил, там дорогой район.— Дадахон — это имя?— Нет. Это я его так назвал. Он мне обрезание сделал, женил потом. Эх, пропала моя душа. Я и Аллаха обманул, и от Бога ушел, нет мне теперь спасения.Андрей зажал лицо обеими руками и так и застыл, изредка только покачиваясь. Никитин сидел, откинувшись к скале и разглядывал небо с нависшими сизым облаком, почти что лежавшим на отроге дальней вершины.Горы, скалы и ничего живого. Ни мураша, ни мухи, только голые камни. И рябая бегущая вода.У Никитина стало отъезжать сознание, когда он перевел взгляд на реку. Он словно отплывал, покачивался вслед за водой и бессознательно стал раскачиваться сам. Солнце пригревало камень вокруг, и Никитин плыл, плыл.— Костя!Вздрогнув, Никитин очнулся. Он сел, и летная куртка сползла с его плеч. Андрей стоял над ним и щурился.— Там ход в глубину. Давай-ка, поднимайся, попробуем пойти за рекой. Должна же она выйти на волю.— Да… Сейчас. Знаешь, Андрей, я, пожалуй, уже могу сам ходить. Только костыль бы.— Где я тебе его возьму. Давай, опирайся о мое плечо. Поднимайся.От прошлого раскаяния Андрея не осталось и следа. Он снова видел перед собой цель и стремился к ней. Он перекинул руку Никитина через плечо и поволок его, нисколько не соизмеряя шаг больного человека со своим торопливым шагом.Никитин был уже близок к обмороку от бесконечной боли, когда Андрей остановился и тяжело привалился к стене, придерживая товарища за плечи.— Все, падай. Дальше я сам посмотрю.Никитин и не заметил, как тьма вокруг снова сгустилась, свет фонарика исчез за поворотом. Он сел удобнее и, не думая, вытащил из кармана плеер. Сначала он нащупал потерявшими чувствительность пальцами кнопки и включил фонарик, потом, жалея батарейку, выключил его и, довольствуясь светом сигнальной лампы, вставил в уши наушники. Сначала там была тишина, потом, когда стал переключать каналы, мембрана ожила и зазвучал треск, потом опять тишина. Со вздохом Никитин отключил эту игрушку для взрослых, сложил наушники в кулак, но аппарат не убрал, так и оставив в руке.Ждал он долго. И наконец услышал топот и покашливание. Потом вывернулся синий луч.«Уже синий, — подумал Никитин. — Значит фонарик на первой зажигалке перегорел».— Эй! — крикнул Андрей, щупая лучом стены.— Я здесь.Андрей бросился к нему бегом, и луч, мечась, стал быстро приближаться, пока не ударил ему в глаза.— Давай, в темпе, поднимайся, — Андрей безумно оглянулся, будто за ним гнались.— Что-то случилось?— Нет, ничего. Опирайся на меня.Андрей нетерпеливо переминался, поддерживая товарища.— Ты нашел выход?— Ни черта я не нашел. Давай, давай, надо топать.Держа его на весу, Андрей пер, как танк, тяжело дыша и отдуваясь.Приостановившись не на долго, он осветил каменную стену на противоположном берегу реки.— Что ты ищешь?— Тут был проход. Где-то тут. Ага, вот он. Все, прибыли. Надо перебираться на ту сторону.— Подожди, Андрей…— Да тут мелко.— Нет, я не об этом. Лучше, может быть идти за рекой? Она нас выведет к выходу.— Я не хотел говорить, Костя. Выход завален. Там ниже. И течение слабое. Вода копится. А потом выйдет из берегов. Представляешь, что тогда будет?— Мы — как крысы в ведре.— Похоже. Давай. Видишь, как она поднялась? Осторожно, здесь скользко.Андрей поддерживал его изо всех сил, когда они входили в воду. И все-таки Никитин вскрикнул и чуть не упал.— Держись.— Лед вода.— Ну да. Держись.Реку они переходили тысячу лет, скользя и удерживая равновесие. Вытащив Никитина на отлогий берег, Андрей шумно вздохнул и тряхнул головой.— Ничего, — сказал он, оглядываясь. — Там выше пойдет.Он обернулся и скользнул синим лучом по реке.— Видишь теперь, что вода уже до стен расползается. Вот так-то. Если мы не найдем выхода, все, считай, утопленники.— И все-таки она куда-то уходит, — проговорил Никитин, приготовившись идти, но снова оглядываясь на полнейшую тьму. — А то бы давно все затопило.— Может внизу есть какие трещины. Ладно, это не важно.Он снова поволок Никитина, протискиваясь вместе с ним в узкий проход и пригибаясь. Никитин не был готов, что потолок здесь низкий и больно стукнулся головой.— Осторожно, — кратко бросил Андрей, продолжая тащить его за собой. — Все. Тут только ползком. Дуй сам.Никитина отпустили, стараясь, чтобы он сполз мягко. И встав на четвереньки, тот сделал первый собачий шаг. Продвигаясь так, Никитин чувствовал перед собой Андрея, рукой едва не касаясь его кроссовки, но постепенно тяжелое дыхание стало отдаляться, и синий свет фонаря впереди начал меркнуть.— Давай, я тушу фонарь. Один уже кончился, надо экономить, — прошептал свистяще, Андрей, замирая где-то впереди.И фонарь окончательно потух. Все погрузилось во тьму.Никитин полз в этой темноте и уже не знал, чье шумное горячее дыхание окружает вместе с тьмой: его или его друга, и даже силы не было позвать Андрея, окликнуть или что-нибудь спросить.Вот наконец он словно споткнулся, коснувшись рукой чего-то более теплого, чем камень. Ощупью он тронул джинсовую ткань и кожу кроссовок.— Передохни, — проговорил впереди голос Андрея. — Считай это привалом.— Как ты?— Приход поймал.Нога под его рукой вытянулась, коснулась локтя и замерла.— Ты ляг, расслабься.И Никитин последовал его совету, растянувшись прямо там, где стоял на четвереньках. Все его тело горело от напряжения, и холод от каменного пола был даже приятен:— Слушай, братан, — прошептал Андрей. — Если живым выберешься, снова вернешься в ментовку?— Ну да. А что?— Не надоело?— Нет. Должен же я где-то работать.— А что, жена не прокормит?— Ну, я все-таки мужик, как ты думаешь?— Не знаю, — Андрей вздохнул и повернулся на бок. — Слушай, а зевластика совместного завести не желаете?— Ты о чем?— Да о ребенке. Или Ольга от тебя не хочет?— Да нет. Оба, наверное, не хотим. Их у нас и так трое. Олег еще, по сути такой же ребенок.— Что, не ко двору?— Что?— Да Олег, говорю. В тягость, что ли?— Нет, что ты. Олег — парень мировой.— Это точно. Не такой, как я — братан из подворотни.— Да нет, ты, в сущности, не плохой парень. Что-то человеческое в тебе есть.— Как надгробное слово.— Ты не обижайся, Андрей. Держался бы ты в рамках закона, самому легче было бы.— Я бы держался, да не получается. Бабок вечно не хватает. И ладно, Кость, хорош проповедь толкать. Живу, как живу, по-другому уже не сумею, наверное. Да и не получится. Пока деньги шейху не выплачу, шагу от него отойти не смогу.— И много ты ему должен?— Полтора лимона. В баксах. А тут еще пара лимонов стали пеплом. Сколько-то из них он по-любому на меня повесит, хоть как. А может и не повесит, это не моя ходка была. В общем, как не кинь, полтора лимона тоже ничего себе сумма, правда?Никитин кивнул согласно.— Ну у тебя и замах. Это куда ты столько потратил?— Да было дело. За оружие со мной в Газе не расплатились, помнишь, когда в прошлом году они в осаде были? Потом я еще брал на операцию.— Ты болел что ли?— Я-то? Я здоровый, как бык. Так, человеку одному надо было. Не будем вспоминать, до сих пор больно. Он умер уже, а я ничего не смог для него сделать. На его сестре я и женился. Шейх все долги мои перекупил и зажал меня крепко.— Дадахон, это тот шейх?— Нет, конечно, чуть мельче рангом. Думаю, это он меня шейху сосватал. А то откуда бы тот обо мне узнал. Под этим шейхом здесь три страны, вся наркота и оружие через него.— Ты боишься его?— Пока живой, да. А так, подумать, что он мне может сделать? Только убить. Я и без того уже раз сто, как умереть должен был. А раз жив пока, чего мне бояться. Меня даже здесь считают самым безбашенным. Шейху я нужен. Не так уже много белых на него работает. А кто есть, такие отморозки, что еще поискать. Он таким не доверяет. Они за бабки и наркоту кого угодно сдадут.— А ты сам наркотиками баловал?— У меня что — ломка? Нет, конечно. Я и не пью так уж очень. Только для вида. Чтобы из кучи не выделяться. Хлебну раз, для запаха, а потом просто выпендриваюсь, в тему типа. Это я с Москвы привык, чтобы Дягина с Кореневым не перепутать. Ладно обо мне. Тебе-то самому ментовского жалования хватает?— Хватает.— И взяток не берешь?— Ты же знаешь.— Да, братан. Это я крепко просек. Злишься на меня, наверное?— Тогда сильно злился.— Попался бы? Да?— Вроде того.— А сейчас злиться, себе дороже? Да? Ладно, подъем, герои — пластуны.Андрей, сев на пятки, включил фонарь. Осветив синим светом дорогу впереди, он оглянулся и перевел фонарь на Никитина.— Хорошо выглядишь, братан, — хмыкнул он.— На себя посмотри.— Предполагаю… Смотри назад…Никитин оглянулся. Вода тянулась за ними тонкой рябой пленкой.— По-моему, мы вверх поднимаемся, — неуверенно проговорил Никитин.— Уши заложило? Как в самолете?— Да нет.— Давай-ка, двинулись.Синий луч фонаря убежал вперед, подрожал немного и погас. Никитину или только казалось, или это была правда, но дорога шла на подъем, и ощущение это не покидало его.Он уже чувствовал, что кружится во тьме, когда рука Андрея сжала его плечо.— Не двигайся, — прошептал он. — Впереди трещина.Щелчок фонарика показался Никитину пистолетным выстрелом. Синий свет выхватил край расколотой породы и утонул в глубине.— Что делать?— Видишь, — луч скользнул к каменистой стене. — Там уступ. Я перейду.— А я?— Проблема. Не бзди, не брошу… Знаешь, что… я встану вон туда, а ты сядешь на край, и я тебя перетащу. Фонарик только закрепить надо, чтобы все видеть.И Андрей, сев удобнее, стал крепить к брючному ремню фонарь.— Не ссышь?— Не с чего.Андрей засмеялся.Первый раз Никитин испытывал страх перед препятствием. Сердце его колотилось, когда он подполз к трещине вплотную и ощутил, или ему так показалось, что из нее пахнуло могилой.— А трещина-то свежая. Поди, в этот раз и образовалась, — вполголоса предположил Андрей. — Специально для нас с тобой, братан.Никитину было не до шуток. У него внутри тряслись мелкие противные жилки, давили на горло. Он задыхался.— Садись сюда, — Андрей уперся в уступ и прижался спиной к граниту. — Не бойся, полетим, так на пару. И вообще, Костя, я хотел тебе сказать. Я рад, что сейчас со мной именно ты. Ты — мировой мент. А теперь держись.Андрей обхватил его за спину, прижимая обеими руками, покачался и плотнее притиснулся к стене, ища противовес.— Отталкивайся, братан! Оп!Сила зашвырнула Никитина на ту сторону. И он, весь мокрый от страха, перевалился дальше от края. Секунду он приходил в себя, ничего не видя и не слыша от дикой боли, и, когда боль стала притупляться, понял, что синий свет фонаря исчез, и только слабый блик виднелся откуда-то снизу. Рванувшись туда на локтях, Никитин нащупал ледяные костяшки человеческих пальцев.— Отвали, — голос Андрея прозвучал мучительно глухо и откуда-то снизу. — Назад. Я стяну тебя.Тут только Никитин понял все. Он, стараясь не давить на пальцы, ощупал край камня и сжал сухое запястье.— Я помогу тебе.— Отвали… зачем… вместе…Никитин лег пластом и постарался найти вторую руку. Теперь он, не очень надежно, но сжимал оба запястья, слишком прижатые к камню.— Давай, Андрей, — он, отпустив одну его руку, нащупал локоть, предплечье. — Я держу. Давай.Они хрипели от натуги, сосредоточенные в одном усилии. И Никитин, таща куртку, плечо, ворот, стал отползать: медленно, назад, одно движение, другое. Он забыл боль, усталость и голод, помнил только страх: за него, за себя, и еще за тех, кто остался в Москве.Так, потихоньку, они ползли от пропасти. И вот уже сидели оба и осматривали, ощупывали себя, свои вещи, одежду.— Что? — Никитин посмотрел на Андрея. — Цел?— Фонарик треснул. Ничего, работает. Сейчас бы самое время покурить.— А еще поесть.— И попить.— Водки.— Шампанского.И два жеребца заржали на все подземелье.— Да, завалиться бы куда-нибудь в баньку, да поляну накрыть. Слышишь, брат, ты был на «Елисейском»?— Нет.— А в «Арагви»?— Так, однажды. А ты?— Сто раз.Андрей ощупью отключил фонарь и вытянулся, ногой нащупав свободное пространство.— Знаешь, Костя, я что подумал. Случись сейчас чудо, и мы вернулись бы домой, я бы, наверное, завязал. Веришь, нет, сам бы сдался в ментовку. Много бы мне дали, как ты думаешь?— Много, Андрей.— Да…Андрей замолчал. «Вообще-то подданным Силенда жить тоже не плохо», — подумал он, закрывая глаза.— Андрей…Он, наверное, задремал, потому что вздрогнул всем телом и стал приподниматься.— Скорее, посмотри.— Что случилось? — Андрей ощупью нашел фонарик и нажал кнопку.— Кто-то прополз по мне. Свети сюда.— Змея!Андрей подскочил, как на пружине, выхватывая фонарем из темноты шуршащее тело гада. Бросившись было за ним, он уперся в нависшую каменную стену. Змея исчезла, словно растворилась в камнях.— Там трещина, — Никитин тоже подался на локте.— Вот она. Уползла, гадина.— Ладно, плевать. Еще укусит.— Тебя не тронула? — Андрей сразу обернулся к другу, садясь на корточки возле него. — Где она ползла?— Не знаю. Где-то по руке.— Не больно?— Да нет.Андрей упер луч фонаря в большую, серо-синюю в его свете руку Никитина, и стал внимательно изучать ее.— Да нет, не укусила.— Подожди, с этим шутить нельзя. Вот тут какая-то царапина.— Да это старая.— Думаешь? — Андрей выпустил его кисть и с облегчением отстранился. — Слушай, а змея-то была зрячая. Вон она как вильнула от света.— Ну и что?— А рыба была слепая.— Ну да.— Выход где-то здесь, Костя, понимаешь.— Понимаю. Маленькая трещина.— Это будет плохо. Знаешь, Костя, что я подумал?— Ну?— У меня пистолет. Если уже и тут облом, мы с тобой просто застрелимся.— Да, перспектива.— Я тоже люблю жизнь. Только всему есть предел.— Наверное, есть.— Последняя попытка?— Давай.Андрей сделал движение вперед, вытягиваясь и становясь на четвереньки.— Двинули, брат?— Двинули.Андрей включил фонарик, ощупывая лучом проход. Вскоре он так сузился, что Андрей прижался грудью к камню и пополз по-пластунски, задыхаясь от спертого воздуха. Наконец он остановился, и Никитин, коснувшись его ноги, тоже замер.— Стой. Чувствуешь, воздух стоячий. Прохода нет.— Другого пути тоже, — прохрипел Никитин.— Тогда вот что, Костя. Ты подожди здесь. Я один попробую. А нет, так застрелимся прямо здесь. Лично я в пропасть больше не полезу.— Попробуй, Андрей.— Попробую.Андрей замолчал, но фонарик больше не отключал. Слышно было, как он тяжело дышит.— Ну ладно, я пошел, — наконец он зашевелился, вытянулся. — Молись, Костя, если умеешь. Дай Бог, выберемся.И он пополз с шуршанием и шорохом.— Дай Бог, — прошептал в ответ Никитин.И остался один. Он хотел достать плеер, но не стал этого делать, решив приберечь батарейки. Он сложил руки под головой, опустил на шершавый рукав пиджака горячий лоб и задумался. Да больше ничего не оставалось, только думать, лежать и вспоминать.Андрея не было долго, бесконечно долго. Никитин почти забылся, медленно отключаясь. Жар окутывал его, и сквозь жар он почувствовал легкое дуновение. Разгоряченное лицо уловило это мгновенное овеение, стоячий воздух только слегка колыхнулся, принимая свежую струю, и мороз прошиб все большое истерзанное тело. Никитин приподнял голову. Его снова бросило в озноб, по коже пошли мурашки. Широкие ноздри мужчины раздулись, вздыхая. И уши уловили шум, далекий, приглушенный.— Андрей! — закричал он, стараясь держать голову выше.Вдали раздался глухой ответ, потом странный звук, тишина и приглушенный, далекий грохот. Луч дневного, солнечного света скользнул на камни. Никитин зажмурился, и свет тут же исчез, оставив только слабые блики.С шорохом, ногами вперед, к нему полз Андрей. Никитин стал задыхаться от волнения, стараясь найти снова ту свежую струю.— Костя, ход, — горячо зашептал Андрей, приближаясь. — Правда, узкий.— Спаслись!— Слушай, — Андрей замер возле него, поджимая ноги. — Там высоко, метра четыре. Слушай сюда. Я спрыгну первым. Там есть деревья. Тополя. Я свалю пару, и ты слезешь по ним. Только сам не прыгай, Костя, слышишь? Я скоро. Ты пока подгребай потиху.И Андрей скользнул вперед, стремительный и снова полный жизни. А Никитину показалось, что то взаимопонимание, которое появилось между ними, вдруг оборвалось. И они снова стали каждый сам по себе и каждый сам за себя. Бандит и мент. И выбираться теперь надо самому.Сцепив зубы, Никитин пополз вперед, видя, как свет снова появился в конце туннеля. Свежий ветер теперь бил в лицо, морозил и освежал. Никитин полз упорно и целеустремленно, полз долго, и наконец светлый мир гор и зелени раскрылся ему. Судорожные руки нащупали край, Никитин навалился грудью, подался вперед и посмотрел вниз.Было не так уже высоко, со второй этаж, не больше. И вокруг росли деревья. Тополя. И еще что-то. Скользили ящерицы. Летали птицы. Только Андрея нигде не было. И это-то как раз было естественнее всего.Однажды ведь он уже выбросил его из вертолета. Хорошо еще, что не пристрелил напоследок. Никитин посмотрел на синее до рези в глазах небо, на сизые низкие облака, далекие белые вершины, вздохнул, подтянулся и стал медленно вылезать. Высунувшись по пояс, он сел, схватившись за нависший камень, обнял его, повис и стал медленно вытягивать ноги. Боль, тупая и дергающая, усилилась, но он продвигался упорно.Андрей появился из-за уступа, таща за собой длинный ствол с завядшей редкой верхушкой.— Черт! — он бросил дерево и закричал: — Костя! Не смей!Но Никитин не слышал, в голове его горело и гудело, лицо стало багровым.— Не двигайся!Никитин сделал еще одно, последнее движение и рухнул вниз. И Андрей, стремглав сорвавшись с места, бросился к нему.…Жар и боль, боль и жар. Было тяжело дышать, тело то тряслось от холода, то задыхалось. Никитин бессознательно метался, кричал, рвался и дрожал. И смутно чувствовал, как его держат чьи-то руки, пытаясь облегчить боль. Он рвался, ему было тесно, душно. Жар окутывал его, он задыхался и медленно угасал.Глаза Никитин открыл, когда солнце зависло над горной грядой. Мир подёрнули сумерки то ли заката, то ли рассвета. Никитин вздохнул, повернул голову и увидел, что находится у подножия скалы, в каком-то странном полусидящем положении, с ногами, покоящимися на бурой увядшей траве. Руки Андрея крепко обнимали его плечи, тесно прижимая к себе. Сам Коренев спал сидя, прислонившись спиной к камню и держа на груди голову друга. Разбитое, заросшее щетиной, лицо его было спокойным и расслабленным.Никитин слегка шевельнулся, и Андрей от этого движения открыл глаза, вскинул голову и весь напрягся.— Доброе утро, — проговорил он, сдерживая зевок. И его живые карие глаза внимательно и тревожно посмотрели в голубые, воспаленные, мутные от жара глаза Никитина. — Как ты?— Живой.— Здорово же ты меня напугал. Зачем ты прыгнул-то, скажи мне на милость?— Я думал, что ты бросил меня.— Вот чумной.И Андрей крепко обнял его за плечи, прижимаясь лбом к пылающему виску.— Какой ты горячий. Как печка. Не змея тебя все же цапнула?— Кажется — нет. Укус бы распух.— Да ты и так весь распухший, как бревно.Андрей осторожно, за плечи, положил его на траву, поправил на его груди летную куртку, подтягивая молнию выше, к подбородку и поднялся.— Вот что, Костян, давай, собирайся с силами, надо двигаться дальше.— Где мы? — с жаром выдохнул