рассказала все дочери. Но девушка неожиданно уперлась.— Я не хочу его видеть, — почти что кричала она.Мать, привыкшая к ровному спокойному характеру дочери, перепугалась и позвонила отцу. Тот тут же примчался домой.До пяти часов он исчерпал все свои доводы, убеждения и угрозы, то просил, то орал.Однако, к половине шестого все было готово: и стол, и дочь. Все, горячее, застыло в ожидании.А когда обе семьи сели за стол: все раздосадованные и затаившиеся, оба мужчины и хозяйка с удовольствием выпили водки, чтобы снять напряжение. Потом как-то так получилось, что новые родственники заговорили о свадьбе, а молодые, посидев немного, тихо скрылись в комнате Марины, не договариваясь: сначала она, потом он.Плотно прикрыв за собой дверь, Олег подошел к девушке, стоявшей у окна.— Олег, — проговорила та, разглядывая его лицо, глаза. — Если ты делаешь это… сам понимаешь… лучше не надо. Я не обижусь.Олег уже чувствовал, что любит ее, потому что к дружбе добавилось покровительство и желание защитить.— Мне не нужна жалость, Олег.— Мне тоже.— Ты хороший парень, слишком хороший. Я в этом уже убедилась.— Я люблю тебя, Марина, и если ты согласишься стать женой калеки, я прошу тебя выйти за меня замуж.— Я… Олег…— Ты… не хочешь?— Хочу.— Несмотря на то, что у меня только одна рука?— Да, Олег.— И тебе безразлично, что мой брат — бандит?— Совершенно. А где он сейчас?— Я не знаю, Марин, — Олег сел на стул, а девушка села на свою кровать, посмотрев на него снизу-вверх. — Никто этого не знает.— Ты любишь его?— Он мой брат. Он — единственный мой брат.— А они кто тебе?— В общем-то никто. Дальние родственники, — и Олег смешался, пожалев, что ответ получился небрежный. — Других-то у меня нет, а они такие хорошие люди. Просто чудесные. Оба. А дети, значит, мои племянники.— Папа рассказывал, что у вас большая семья.— Так получилось. Ольга и дядя Костя, они мне вместо родителей. Такого хорошего человека, как дядя Костя, я не встречал. А у Ольги я живу с 14 лет.— Понимаю.Марина сейчас готова была понять все. И словно не было в ее жизни страха, насилия и боли.А счастливый Федор Матвеевич Золотарев подарил им к обручению путевку в турне по Средиземному морю.Ольга и Никитин решили присоединиться к ним, оставив детей на срочно вызванную из Ферганы Ольгину маму.Андрей проснулся с тяжелой после похмелья головой. Он открыл глаза и огляделся. Лежал он на невысокой и очень широкой деревянной кровати, и рядом, свернувшись, лежала девочка. Было ей 15 лет, она была худенькая и тоненькая, с крохотными грудями и смуглым точеным телом.Вторая жена мусульманина Ахмеда Хабиба Азади. Андрей усмехнулся. Вчера закончился его трехдневный свадебный той с племянницей Дадахона. Правда, Андрей сильно подозревал, что это не так, и девчонка вовсе ему не племянница, а «седьмая вода на киселе», но уже одно то, что его женили хоть и на дальней, но на родственнице такого человека, означало, что он далеко продвинулся в жизни. Так далеко, что мог себе позволить две жены, кучу детей и дом в дорогом районе. Детей, к счастью, у него еще не было, но все остальное…Андрей зевнул, потянулся и сел, совершенно не зная, как теперь ему делить свое высокое внимание между двумя малолетками. И как не допустить между ними новой драки. Вчера, когда его старшая жена 17 летняя Медина набросилась на 15 летнюю Айшу, он здорово растерялся.Эти две девчонки, по его мнению, должны учиться в школе, играть на компьютере и ходить на курсы иностранных языков, включая и русский. А то говорил Андрей со своими правоверными на дикой смеси из нескольких языков и жестов.Конечно же эта малышка, что спала, как мертвая, у него под боком, не слишком-то ему нравилась и порой он с тоской вспоминал белокожую блондинку Ольгу, но русских проституток он мог снимать десятками, так что жалеть не о чем. А жениться правоверному пристало только на правоверной, будь та хоть рабыней. Так написано в Коране, и эту книгу Дадахон любит читать Андрею вслух.Андрей зевнул, встал и вышел из комнаты. Иметь две жены иногда бывает даже полезно. Пока одна дрыхнет с мужем, вторая готовит завтрак.Молодая женщина, совсем девочка, маленькая и худенькая, напевала на пушту, жаря в казане маленькие шарики дрожжевого теста. По сути, она была просто глазастая персиянка из пушнитов. Андрей познакомился с ее братом в Газе, когда привез им оружие, тяжело раненого, привез его домой, остался у него до самой его смерти и не мог уже не жениться на его сестре.Она даже ему нравилась, но совершенно не понимала по-арабски, а Андрей никогда не считал себя полиглотом. Арабский и английский, вот и все, чем он мог похвастаться за два года странствий, да и то с большой натяжкой. Язык пушту он осваивал с трудом, понимал его уже сносно, но говорил плохо, едва мог подобрать слова. В этих местах пользовались только разновидностями иранского языка, вобравшего в себя элементы арабского и индийского. Люди здесь жили одной расы, говорили на похожих языках, молились одному богу, но при встрече готовы были перерезать друг другу горло.Медина, мешая шумовкой в казане, доставала оттуда жаренные раздутые подушечки, кидала на ляган и бросала в казан новые комочки сладкого теста.Андрей обхватил ее сзади за плечи, свободной рукой тянясь к лягану. Обжегшись, он сунул испачканные в масле пальцы в рот, сжал смеющуюся Медину крепче и потащил в рот ее сахарные губы, что были значительно холоднее.— Осторожно, мой муж, — сквозь детский смех проговорила она. — Идите к молодой жене.Она легонько оттолкнула его, придерживая, однако, второй рукой.— Когда ты состаришься, — проговорил, оторвавшись, Андрей, оглядел кухню, взял закупоренную банку «колы», вскрыл ее и стал пить прямо из отверстия, обливаясь и захлебываясь пеной. И у него вдруг кольнуло сердце от воспоминания о брате. Он, словно глазами, увидел, как тот, еще мальчишкой, пьет вечную «колу», так же, из банки и захлебывается.От неожиданности он поперхнулся, сильно закашлялся и, облившись, оторвался от банки.— Аллах милостивый, милосердный, — Медина стала стучать мужа по спине, и тот с готовностью повернулся, задохнувшись до слез. — Кто-то вас плохо вспоминает, муж мой.— Многие, — Андрей отдышался, вытер ладонью слезы и поставил банку на стол. — Что, Дадахон еще спит?— На его половине тихо, — Медина снова повернулась к плите, торопливо мешая надувшиеся шарики.— Пойду, посмотрю.Андрей вышел.Его покровитель, и теперь — родственник, напившись вчера, остался у него ночевать и, видимо, уже проснулся, потому что за закрытой дверью Андрей услышал какое-то движение. Дом у него был не бедный, даже в коридорах, на деревянном полу были постелены ковровые дорожки, и он, волоча ноги в шлепанцах, споткнулся, запутавшись в их крае. Стены и потолок в его доме украшала лепка с национальным орнаментом, вид которой уже надоел ему до чертиков. В который раз матюгнувшись на нее, он наконец постучал в дорогую резную дверь, скорее предупреждая, чем спрашивая разрешения войти. Там внутри что-то ответили, и Андрей распахнул дверь, как всегда, небрежный в движениях.— Доброе утро, отец, — сказал он, глядя, как мужчина на койке зевает и чешется.— Утро доброе, сынок, — привставая и обнимаясь с Андреем, ответил Дадахон. Снова сем на койку, он вздохнул. — Мы пропустили утреннюю молитву.Дадахон говорил с Андреем по-арабски, гордясь тем, что жил какое-то время в Палестине и воевал с израильтянами.— После вчерашнего-то…— Да, богу было угодно, чтобы мы веселились.— Да уж. До сих пор голова гудит.— Присядь, сынок.Андрей сел в кресло напротив и в который раз подумал, до чего же этот человек похож на обыкновенного тюремного пахана.— Аллах отнял у меня трех сыновей, чтобы дать мне четвертого — тебя, — проговорил тот, садясь на койке. — И я люблю тебя полным сердцем. Ты стал частью моей печени.Он был очень смуглый, с монголоидными, припухшими веками, скрывающими тусклые покрасневшие глаза, толстый, лысеющий и седеющий. Усы и борода его приобрели сивый цвет.Андрей сам не брился, когда жил дома и старался во всем подражать местным.— И мне жаль говорить тебе неприятное.— Что еще?Дадахон улыбнулся на его реплику.— Ты должен поехать в Порт-Саид. Прямо сегодня. Самолет в 12 часов дня. Там купишь у Ирландца партию по договору и отвезешь в Газу. Шейх платит вдвое. Я понимаю, сынок, у тебя произошло такое событие.— Я поеду, Дадахон.— Вот за это я и люблю тебя, сынок. Только будь осторожнее. Евреи прочесывают внешние воды.— Выкручусь.— Сохрани тебя бог.Андрей кивнул и улыбнулся.— Пошел бриться?— Да, конечно. Ты должен выглядеть европейцем.— Господин Рутсон? Государство Силенд? Проходите. Все хорошо. Все в порядке.— Никитины? Муж и жена? Вот ваша каюта, — стюард, отлично говоривший по-русски, показал на белую дверь и стал отпирать внутренний замок. — А вот ключ, — рука в белой перчатке протянула небольшой блестящий ключ с пластиковой биркой. — Через полчаса ужин. Закажите в каюту или подниметесь в ресторан?— А, Ольга? — Никитин посмотрел на жену.— Может в ресторан?— Ребята?Олег с Мариной, стоявшие за ними, переглянулись.— Ну… — Марина не сводила глаз с Олега, а тот смотрел на нее, поддерживая за талию. — Я не знаю. — Все теперь смотрели только на нее. — Можно и в ресторан.— Значит — в ресторан, — Никитин посмотрел на стюарда.— Хорошо. Столик на четверых, я полагаю? Распорядок вы найдете в каюте.Никитины: Константин Григорьевич и Ольга, вошли в свою каюту. А стюард повел Олега и Марину к следующей двери.Ольга же стала посреди каюты, оглядываясь. Она не привыкла к такой жизни, и все здесь подавляло ее: и белизна, и пластик. Она страшно волновалась о детях, звонила домой из аэропорта, из города, перед посадкой на судно. И только теперь она немного успокоилась и пришла в себя.В ресторан они поднялись, только немного отдохнув и переодевшись. Многие столики были уже заняты, и они вчетвером прошли почти через весь зал, ища свое место.На них не обращали внимания. Каждый был занят своей компанией и своим разговором. Мужчины здесь сидели разного возраста, телосложения и объединяло их только одно — они умели делать деньги. Но женщины их сопровождали чем-то похожие: молодые, длинноногие, с внешностью манекенщиц. Жены и любовницы; бывшие модели и артиски — они все были красивы, ухожены и умели держать себя, чтобы выглядеть сексапильно.Ольга почувствовала себя на их фоне старухой, а Марина — серой мышью.Но среди женщин в зале была одна: толстая, сорока лет, но старающаяся выглядеть молодой и желанной, особа, и при ней был юноша, мальчик, нарциссического вида, похожий на сына, но являющийся мужем. Была и еще одна странная пара. Марина поневоле задержала на них взгляд, видя геев чуть не первый раз в жизни, а Ольга даже не заметила их.Играла музыка. Певица пела что-то латинское и страстное, лицо ее блестело, к гриму примешалась испарина.Есть не хотелось, и все четверо ограничились легкими салатами. Поэтому, когда джаз-бэнд на эстраде заиграл легкое и танцевальное, все четверо встали из-за стола: Никитины легко и быстро, Олег после некоторого раздумья, и Марина — не сводя с него глаз.Танцевать с одной рукой было трудно, и Олег делал это с нарочитой ленью, слегка согнув протез в локте. Марина легко подделывалась под него, тоненькая и гибкая, а Никитины просто обнялись и покачивались в такт.Танцевальная площадка стала наполняться парами. Темп музыки усилился. Толстяки затряслись под музыку, и щеки их дрожали от быстрых движений, окрашенные мигающим светом в разные цвета; молодые и гибкие двигались хорошо и ритмично.Никитин сдался первый, слегка задохнувшись. Ольга тоже с непривычки запыхалась и, возвращаясь к столику, тяжело дышала.— А Олег и Марина молодцы, — проговорила Ольга, садясь лицом к площадке и расправляя платье.— Хорошая пара. Они стоят друг друга, — Никитин оставил ее стул и прошел к своему.— Олежка заслужил счастье.— Конечно. Вполне. Марина славная девочка.Никитин повернулся на стуле, глядя на них.Все гости туристического лайнера «Есфирь» были русские, судно зафрахтовала российская туристическая компания, и странно, а, впрочем, уже привычно было слышать русскую речь здесь на средиземноморье. Все эти новые русские вели себя по-хозяйски, всячески показывая израильтянам, обслуживающим их: кто есть кто. Но многие из гостей лайнера были евреями по национальности, а многие из обслуги — русскими по рождению.Поев, Никитины решили спуститься в каюты, и Олег с Мариной присоединились к ним. В каюте Константин Григорьевич развалился на своей постели, Ольга и Олег с Мариной расселись где придется.— Ну, как первое впечатление? — Никитин обвел всех взглядом.— Ничего.— Пойдет.— Мне нравится, — последней отозвалась Ольга.— Ничего, поживем недельку, как белые люди, — усмехнулся Олег, ставший в этот миг очень похожим на своего старшего брата, каким Андрей был до пластической операции.Катер «Сипай» отплыл от океанского грузового «Эль-Гиза» имея полный трюм огнестрельного оружия и взрывчатого вещества. Его капитан из понтийских греков Георгий Афанасиади, эмигрант из России во втором поколении, покачал головой, глядя в бинокль на морские просторы. Был он рослый, с большим тяжелым носом, нависавшим над бритой до синевы верхней губой. Смуглый и просмоленный, он был достойным потомком листригонов, бороздивших моря тысячи лет назад.— Словно на бочке с порохом. Мы с тобой еще хуже камикадзе, дружище. Появись сейчас евреи — и мы в воздухе. Так и полетим к богу вместе с релингом.— Что? — Андрей вскинулся на него, не понимая.Капитан красноречиво стукнул рукой по деревянному заграждению, на которое опирался.— А. Прикуси язык, братан, не каркай, — Андрей был всегда суеверен. — Доедем.— В конце концов, риск — это наш хлеб.— В точку.— Израильтяне!Андрей, бывший, как натянутая струна, вздрогнул.— Лево руля, — закричал грек. — Если мы попадемся — мы трупы! Живее, ребята, живее, не облажайтесь.Андрей бросился к своим сопровождающим: крепким, отважным и фанатичным, привыкшим к морю и опасности. Все они схватились за оружие: автоматы и гранатометы.— Их много, черт! Со всех сторон идут.— Маневрируй, маневрируй.Раздались первые взрывы. Постепенно они участились, приближаясь к катеру.— Обложили! Акулы!— Давай, давай, — Андрей встал рядом с капитаном, держа наготове автомат.Два катера израильской таможни подходили с двух сторон и военное судно поддерживало их огнем.«Сипай» вильнул в одну сторону, в другую, уходя из-под обстрела, и снаряд, пущенный военными, врезался в обшивку таможенного катера.Дружный вопль раздался на «Сипае». Матросы и люди Андрея обнимались, палили и яростно хохотали в лицо противнику.— Скорее, — только Андрей и грек сохраняли хладнокровие. — Что там? Таможня?Капитан навел бинокль.— Гражданское. Скорее туристы. Сейчас их сезон.— Гони к ним. Прикроемся. Катер поднимется на борт?— Да, можно. А можно и просто зацепиться.— Тогда вперед.— Рисковая ты голова. Видно и вправду ты русский, как про тебя говорят. Русская рулетка, да? Пан или пропал?— Пан, Жорж, пан, я по-другому не играю.— Но ведь заложники, Ахмед, это всегда плохо кончается.— Не всегда, Жорж, не всегда. Я по жизни победитель.Никитин сел на койку, тянясь к тарелке с фруктами. Ольга посмотрела на него и осталась лежать, закинув за голову руки.— Хочешь? — Константин Григорьевич показал ей апельсин.— Нет. Я просто подумала…— Что?— Хорошо, что ты не «новый русский».— Почему? Потому что я честный, что ли?— Нет. Тогда бы я была для тебя стара.— Брось. Зачем мне эти тощие девчонки?Ольгу немного обидело, что он не ответил, что она молодая, красивая и так далее. Она резко села.— Ну, честности у тебя не больше, чем у любого другого милиционера. Насмотрелась я на них, пока не получила гражданство. Встречают Андрея, отводят в сторону и говорят: жить в Москве хочешь, гони деньги. 300–500 рублей сразу в карман.— Не давал бы.— Тогда депорт. У нас же не всегда прописка была.— Вот интересно: парень в розыске, а его за 300 рэ отпускали.— Так в свой же карман. И что стало бы со мной и с Олегом, если бы его посадили?— Да ладно тебе. Давай уже не вспоминать неприятное.— Как раз сейчас это в голову и лезет. Здесь все такие сытые, обожравшиеся. А мы с Андреем голодали, бывало. Мы с Олегом еще ели, а он — не всегда.— Что-то часто мы стали вспоминать парня.— Не знаю. Наверное, все-таки, он часть нашей жизни.— Знаешь же, Оль, я ему многим обязан. Давай, просто не будем об этом говорить.— Хорошо. Я напрасно завелась.— Вот именно. Мы же за всю нашу семейную жизнь еще ни разу не поругались.— Правда. Не сейчас же начинать.— Тише.— Что случилось?— Мы стоим.— Кажется…— Точно, стоим.В дверь постучали.— Я открою, — Константин Григорьевич встал и быстро обув шлепанцы, прошел к двери.Едва он щелкнул замком, как на дверь навалились, оттесняя его вглубь каюты.Несколько мужчин: смуглых до черноты, с заросшими лицами и, с белками темных глаз, отдающими желтизной, ворвались в каюту, наставили автоматы.— Ком, ком, бек.Никитин попятился, Ольга, сразу побледнев, вскочила. Мужчины схватили их с грубой силой и вытолкали в коридор, повторяя, как заклинание:— Ком, ком.Никитин потерял сначала один тапочек, потом другой, а Ольга с самого начала оставалась босой, были они оба одеты легко и по-домашнему. В коридоре уже были люди, испуганные и трясущиеся. Обросшие, смуглые, вооруженные автоматами мужчины толкали их, швыряли, направляя к сходням, ведущим на верхнюю палубу. Она уже была полна пассажирами, и все новые и новые поднимались наверх, падали, сбиваемые с ног, вставали и замирали, перепуганные насмерть. Их поставили близко к борту, построили, как смогли, ударив с ходу несколько человек из тех, кто обычно оказывает меньше сопротивления, ударили зло, ногами, в самое больное место.— Хаш!И для убедительности дали сразу несколько очередей в воздух. Кто-то в толпе ахнул, сомлел и упал бы, только падать было некуда. После этого мужчины окружили толпу, скаля желтые зубы. Одеты все они были в футболки, джинсы, спортивные костюмы и просто пиджаки с рубашками. Только двое из напавших держались отдельно от всех, стоя рядом с капитаном судна. В руке одного из них были наушники с микрофоном, а колонки были подвинуты к самому борту. Одеты и эти двое были в футболки и легкие джинсовые брюки по случаю жары и один из них был грек — капитан, а второй — Андрей. Он, не торопясь, надел на голову наушники, кивнул и грек подкрутил что-то в колонках. Тогда Андрей кашлянул, проверяя, поправил микрофон.— Эй, там, на катерах! — закричал он на английском, подойдя к борту, и двое его боевиков застыли рядом с ним с автоматами. — Слушай меня. Или вы уходите, или мы начинаем отстрел заложников. Разговаривать мы будем с вашим правительством.На таможенных катерах хранили молчание. Военный корабль застыл с наведенными пушками.— Даю вам пять минут, — закричал Андрей. — 5 минут. Слышите? И мы убиваем четыре заложника.Невольно он сам после этой фразы обвел взглядом толпу людей, близких к обмороку.— Не реагируют.— Среагируют, Бен-Рашид, как миленькие. Отбери четырех — два на два.Очень крупный мужчина в черной, наглухо застегнутой джинсовой рубашке и таких же брюках, с иссиня-черными усами и короткой бородой, глянул на своего начальника, согласно кивнул так, что ему на глаза упала черная прядь волос, быстро пошел к толпе, бросая на ходу несколько слов своим. И те, как послушные пастушеские собаки, стали отгонять людей от борта.— Ком, ком. Бек.Люди зашевелились, передвигаясь. Никитин, придерживая Ольгу за плечи, старался оставаться в середине толпы. И он все время высматривал Олега и Марину, сильно за них переживая. Наконец ему показалось, что он увидел их, мелькнула темная, коротко стриженная голова парня, а рядом прямые, более светлые волосы девушки.— Стой здесь.— Что? — Ольга, перепуганная насмерть, не отпускала рукава мужа. — Не ходи.— Там Олег.И Никитин оставив наконец жену, стал пробираться в ту сторону, проталкиваясь сквозь толпу вопреки общему движению. Он увидел юношу: испуганного, растерянного, нервно озирающегося и закрывающего собой Марину, и стал двигаться уже направленно.Люди молчали, слышно было только тяжелое дыхание, невольные всхлипы и громкие выкрики экстремистов. То, что их взяли в заложники, Никитин понял с первой минуты. Он слышал слова Андрея, но не узнал его голос, и не видел его самого из-за людских голов. Олег с Мариной держались с краю, и один из экстремистов направился к юноше. Тот, встретившись с ним взглядом и поняв все, толкнул Марину в толпу, шагая вперед, чтобы прикрыть ее, и тут между ним и черноволосым мужчиной встал Никитин. Хоть он и был высокий и плотный, в спортивном трико и рубашке навыпуск, опасным не казался. Экстремист, более низкорослый, схватил его за руку, рванул на себя. Никитин хотел было провести бросок через бедро, но мужчина был настороже и, отступив назад, нанес боковой удар коленом в живот. Никитин охнул и согнулся. Олег рванулся к нему, и его схватили сразу двое.Андрей тоже нервничал, глядя на часы и на застывшие суда.— Пять минут истекло, — закричал он в микрофон. — Четыре жизни будут змеями на вашей совести в судный день. Видит бог, мы не хотим убивать.Он посмотрел туда, где застыла толпа. В нескольких шагах от них, у самого борта беззащитно замерли четыре фигуры — две женские: одна в домашнем золотистом халате, другая в вечернем платье; и две мужские: Олега и Константина Григорьевича. Их Андрей узнал сразу.— Дьявол! — Андрей почему-то не удивился, рванул с головы наушники и бросился к ним. — Стой! — хрипло закричал он. — Бен-Рашид, стой!Мужчина в черном что-то крикнул, его помощник отступил, и Андрей, задохнувшись от страха, подскочил к ним.— Отбери других мужчин, Бен-Рашид, — сказал он, переводя дыхание и становясь между братом и экстремистом.— Почему?— Не спрашивай. Я так хочу. Эти двое — мои!— Почему?— Я так хочу. Ты слышишь?— Не понимаю.— А тебе и не надо понимать. Жорж, возьми микрофон, продолжай переговоры. Эти бараны не знают английский.— Ахмед?— Ахмед-ага?— Все, Бен-Рашид. Будет по-моему.И Андрей бесцеремонно повернулся к нему спиной, кидая микрофон