Что, уже? – Недурно, – заключил инспектор, скользнув взглядом по написанному. До чего, черт возьми, аккуратный почерк у этого Эстратико. Если не перепечатаю на машинке, шеф сразу поймет, что не я это все написал. Впрочем, вряд ли это его расстроит. – Приступай ко второму отчету. Альсада взглянул поверх головы полицейского в окно, смотрящее на помещение для остальных сотрудников. Сквозь горизонтальные полосы жалюзи виднелось редкостное безлюдье – всех отправили в город. Почти всех. Над одним из угловых столиков горела лампа, издали похожая на цаплю, а под ней курили двое полицейских. Их разговор тонул в негромком стрекоте телеграфного аппарата, захлебывающегося новостями извне. Антиреволюционные технологии. Интересно, который час? Встречаться в очередной раз с Долорес вроде рановато. Со своего места инспектор не мог отчетливо разглядеть вход, но видел, как охранник поднялся со своего шаткого насеста. Распорядок дня у Басилио был таким же четким, как у Иммануила Канта, – жители Кенигсберга, говорят, сверяли часы по ежедневным прогулкам философа, а охранник всегда запирал вход ровно в 14:30. Остаток смены он проводил в здании, поглядывая в потолок, – в полном соответствии с программой повышения эффективности работы полиции. Комиссар решил, что коль скоро на подотчетной территории действуют и другие правоохранительные органы, дневное время вполне можно посвятить внутренней работе. Как в банке, за исключением того, что с клиентским сервисом тут были проблемы. Посетителям приходилось обращаться в другие места. Но почему это правило не отменили сегодня, когда большинство сотрудников патрулирует улицы? Либо Галанте напрочь о нем забыл, – что маловероятно, – либо он знает, что объявят осадное положение. И ожидает подкрепления. Альсада подумал, не договориться ли с Басилио и сбегать в ближайшее кафе через улицу. Быть может, сейчас – переломный момент в аргентинской истории, а они отсиживаются внутри. Иные события лучше пропустить. – Сеньор! – Голос Эстратико вывел его из задумчивости. – Кажется, есть у меня одна идея. – Кажется? – Так точно, сеньор. – Что ж, будь так любезен, Эстратико, просвети меня. – Вам она, наверное, не понравится. – Полицейский несмело поднялся. – Эстратико, я не кусаюсь. Полицейский направился к нему. – Утром вы велели мне просмотреть все дела о неопознанных жертвах по Большому Буэнос-Айресу. Держать в голове весь список приказов, которыми он заваливал молодого помощника, Альсада был не в состоянии. И уж точно не ожидал, что Эстратико впрямь выполнит столь бесполезное задание – да еще так скрупулезно. – Описание по меньшей мере десятка жертв совпадает с описанием Нормы Эчегарай. – Полицейский выдержал паузу и продолжил: – И в их числе – женщина, чей труп мы видели утром. А, теперь вспомнил. – Прошу прощения, Эстратико. Я-то думал, мы этот вопрос уже закрыли. – Да, сеньор. Альсада видел – помощник набирается смелости, чтобы продолжить. – Но утром была одна ситуация, а сейчас-то совсем другая. – Эстратико сделал к нему еще шажок. – Утром мы и знать не знали о том, что в деле Нормы Эчегарай найдутся нестыковки. Я положился на интуицию, и она меня подвела. А теперь у нас есть факты. – Не хочется повторяться, но ты, кажется, и впрямь не в силах понять указания, которые нам дали… – Сеньор, я все понимаю. – Эстратико прочистил горло. – Мы в курсе, что Пантера причастен к этой истории. Я не утверждаю, что это одна и та же женщина. Я лишь говорю о том, что такая вероятность есть… и она помогла бы в расследовании. Это же идеаль… Альсада поднял брови. – Это удобный повод продолжить разбирательство. Иначе нам Пантеру не взять. Если он и впрямь за всем этим стоит, понятно, что с его связями замести следы нетрудно. Как бы мы ни старались, мы не сможем прижать его к стенке. И даже если бы у нас получилось доказать, что два этих преступления связаны, Эчегарай мы так и не нашли – ни живой, ни мертвой, а значит, предъявить ему можно разве что незаконное лишение свободы, и то не факт. И тогда он получит от полугода до трех лет… За то, что лишил человека жизни. Нам нужно тело. В последнем он прав. Без тела на приговор рассчитывать не стоит. – Вы погодите, я вам сейчас расскажу, как красиво все совпадает. – Красиво? Я не ослышался? – Нет, сеньор. Альсада был заинтригован. – Ладно, выкладывай. – Время совпадает. Показания консьержа тоже косвенно все подтверждают. Можно подумать, этот паршивец повторит их в суде. – Расстояние между местом, откуда жертву похитили, и местом, где обнаружили тело, не так велико. Можно сказать – с вашего позволения, конечно, – что сегодня утром Норма Эчегарай проснулась в мусорном баке. В результате у нас будет одним неопознанным трупом меньше, мы составим отчет, который устроит семейство Эчегарай, а сами займемся Пантерой. Хоть бы одно разумное соображение, но нет! Альсада взял фотографию, которую принесла сеньора Эчегарай. Девушки и впрямь были поразительно похожи. Возможно ли, что девчонка, которую ждало безоблачное будущее, окончила свои дни в буквальном смысле на помойке? Где она, а где задний двор муниципального морга? Речь ведь о самой Норме, блин, Эчегарай! Нет, исключено. Но ведь Альсада не понаслышке знал, что реальность порой куда причудливей вымысла. Взять хотя бы его родных: Хорхе, убежденный revolucionario[32], не сразу встал на путь борьбы. В юности он читал отъявленного реакционера Хайдеггера, а изменить свою жизнь – и бороду – по лекалам Че решил значительно позже. Зато Хоакин в годы диктатуры Онганиа принимал активное участие в студенческом движении и горячо поддерживал революционеров в других странах Латинской Америки. Именно Хоакин привел младшего брата на студенческие собрания в Национальном колледже. Именно Хоакин подделал документы Хорхе, чтобы тот смог участвовать в этих встречах, несмотря на юный возраст. Именно Хоакин предложил ему съездить вместе в Пампу, на ферму, где якобы должна была состояться конференция по стратегии местного самоуправления. Там они научились стрелять и, главное, уворачиваться от пуль. Причем какова ирония! Как раз когда Хоакин, удрученный наступившим в стране разгулом насилия, разочаровался в революции, младший Альсада обрел в ней свое призвание. Опыт работы учителем в трущобах укрепил его в убеждении, что перемен можно добиться лишь пресловутым насилием; он все глубже и глубже погружался в подпольную работу. Учитель стал революционером, а бунтарь превратился в полицейского. Так почему бы и этим двум женщинам не оказаться одной? Версия дурацкая, конечно, и все же с ней можно поработать. Внешнее сходство, совпадение по времени… Нам нужна не правда, достаточно правдоподобия. Вероятнее всего, Нормы Эчегарай уже нет в живых. Ну и что с того, если под надгробной плитой в семейной усыпальнице на кладбище Реколета окажется богом забытая наркоманка? Альсада нахмурился. Неплохое решение. Хотя, пожалуй, чересчур циничное, даже на его вкус. – Сеньор? – Эстратико ждал с нетерпением собаки, которая послушно выполняет команду «стоять», но мечтает лишь о том, чтобы сорваться с места. – Да-да. Погоди минутку. Надо обдумать практическую сторону этого плана. Сладить с семейством Эчегарай будет непросто. Чтобы их родственницу нашли в таком виде? Они не смогут с этим смириться, невзирая даже на хаос, который воцарился в городе. Но предложить им всего лишь гипотезу, подкрепленную уликами… Скажем, наркозависимость. Банально, да, отвратительно, кто спорит. Но выглядит правдоподобно, а кроме правдоподобия ничего и не требуется. Работать придется тщательно: доказательства нужны железные. И не только из-за того, что жертва принадлежит к известному семейству, но и потому, что сестра у нее на редкость въедливая. Наверняка начнет с жаром возражать, когда ее вызовут в участок и объяснят причину странного поведения Нормы и ее последующего исчезновения. Она ни за что не согласится принять на веру протокол о вскрытии. Завтра – даже если сегодня улицы Буэнос-Айреса заполонят танки, а государство провозгласит новый порядок, – в 15:30, как и в каждый прочий четверг на протяжении десятилетий, Madres выйдут на площадь Мая. Они никогда не сдаются. Сестра закажет независимое токсикологическое исследование. Потребует предъявить тело. Большинству людей довольно и того, что им есть кого хоронить. Но ей явно этого недостаточно. К счастью, обходные пути существуют и тут. Им понадобится помощь Петакки. К судмедэксперту уже не раз обращались с подобными просьбами. Альсаде придется убедить его внести необходимые коррективы в протокол, ввести в кровь следовые количества легких наркотиков, подправить некоторые другие моменты, чтобы не было расхождений в данных. «С чего бы это?» – спросит Петакки. Послушный, но любопытный. Инспектор в ответ скажет что-нибудь вроде: «К нам пришли и стали расспрашивать о женщине, которая подходит под описание нашего трупа. Надо все чуть-чуть подправить, чтобы семье было легче смириться с потерей. Понимаете, к чему я клоню?» – «Да, сеньор», – скажет Элиас. Любопытный, но послушный. Разговор Альсада завершит какой-нибудь ободряющей репликой: «Мы нашли совпадение! Представляете? Такая удача!» Инспектор расхаживал вокруг стола, на котором лежала папка с делом. Удача тут вообще ни при чем. – Получается… – Альсада ждал продолжения от Эстратико. – Именно, – подхватил тот. – Получается, мы все же доберемся до Пантеры. Альсада глянул на Эстратико. Ага, быстро же у тебя сбился нравственный компас! Любопытно, осознает ли юный коллега последствия таких действий. Участь двух женщин окажется решена единым росчерком синей шариковой ручки, зажатой в правой руке полицейского. Одну перестанут искать, а вторую никогда не найдут. Человека осудят за преступление, которого он не совершал. До того захотелось «справедливости», что ты не понял, во что вляпался. Незаметно, без шума и церемоний. Подправить одну-единственную деталь, чтобы все сошлось. С этого все и начинается. Альсада решил надавить сильнее. – Пантера ответит за то, чего не совершал. – Хм… Теоретически – да. Ответит за другую женщину. Но это уравновесит чаши весов правосудия, так сказать. – Эстратико откашлялся. – Догадываюсь, о чем вы сейчас подумали… Сомневаюсь. – Что правосудие должно вершиться иначе. Честно. Четко. А вот и нет. От правосудия он ждет лишь пристойного разрешения отвратительной ситуации. План был не без изъянов. Взять хотя бы Галанте. Ему это точно не понравится. Впрочем, если комиссар утратит доверие министра, то заручится расположением влиятельного семейства. В какую позицию это поставит его в эквилибристических играх темных сил Буэнос-Айреса? Трудно сказать. Другая сложность – Пантера. Человек, обладающий двойной неприкосновенностью. Как конгрессмен он пользуется парламентским иммунитетом – его нельзя будет допросить и сделать фигурантом расследования без разрешения Конгресса, а шансы на то, что там соберут внеочередное совещание, ради того чтобы бросить на растерзание одного из своих, близки к нулю. Мало того, речь идет о человеке, не побоявшемся похитить саму Эчегарай. Эчегарай! Он что, не знал, кто она? Исключено – они были знакомы, иначе она не села бы в машину. Он наверняка понимал все последствия. Это какую безнаказанность надо ощущать, чтобы решиться на подобное? А может, все случилось непредумышленно. Хотя риск чересчур велик, чтобы совершить такое даже в аффекте, да и что могло стать триггером? Из-за чего потенциальному кандидату в президенты прийти в такую ярость? Cherchez la femme, как пишут в старых детективах. – А он симпатичный? – Сеньор? – Он симпатичный, а, Эстратико? Красавчик ли этот конгрессмен Пантера, или он один из тех семидесятипятилетних мумий, которые засыпают в своих кожаных креслах во время заседаний? – Он довольно молод… Если по статистике… – У тебя что, глаз нет? Давай, не стесняйся. – Ну… Думаю… Да, его можно назвать красавцем. Но я не понимаю… – Благодарю. Роман. У них был роман. Они встречались. Но зачем ему убивать свою возлюбленную? Бритва Оккама: самая простая гипотеза и есть верная. Она забеременела. И тут началась настоящая древнегреческая трагедия: позор именитого семейства, конец многообещающей карьеры, неизбежный вопрос «что же нам делать?». А следом и неизбежный ответ на этот самый неизбежный вопрос. – Сеньор? – Эстратико, мы никогда не закончим, если продолжишь мне мешать. Если во власти Пантеры сделать так, чтобы исчезла сама Эчегарай, что он сотворит с нами? Два простых полицейских точно не станут для него преградой. Он будет биться с ними не на жизнь, а на смерть, словно крыса, загнанная в угол. Он ничем не побрезгует. Раздавит их, как мух. Альсада заметил, как у него задрожали руки. Даже комиссар их не спасет. – Эстратико, – наконец произнес Альсада, – лучше нам во все это не лезть. Полицейский помрачнел. Где же я уже видел такое разочарование? Ах да – я его вижу каждый вечер за ужином в глазах Сорольи. «Тебе безразлично», – всякий раз попрекал его племянник. При чем тут безразличие? А может, наоборот, только в нем и дело. В том, что мне не безразлично. – Идея неплохая, Эстратико. Совсем неплохая… И все же сегодня мы и без того потрудились на славу, тебе не кажется? А Норма наверняка скоро вернется, – уверил он скорее себя, чем помощника. – Но, сеньор… – Послушай, – сказал Альсада. – Я все обдумал. Сам не любитель подобных решений, но выбора у нас нет. Есть ситуации, над которыми мы не властны, и сейчас мы столкнулись с одной из них. В понедельник всем этим займется Флорес.