– А вы? – Хоакин наконец задал вопрос, который крутился у него в голове весь вечер. – Я? – переспросил Вукич самым невинным тоном. – Да, вы. Что вы хотите в обмен на вашу помощь? – Обсудим это позже. Пока что у тебя и так есть о чем беспокоиться. Заеду за тобой через пару часов. – Да, сеньор. – И оденься соответственно. – Да, сеньор, – сказал Хоакин, хоть и не понял до конца, что это значит. Вукич взял свою шляпу с кухонной стойки, слегка поклонился Пауле и вышел. 18 1981 год Суббота, 5 декабря 1981, 23:10 Точно пес, стерегущий свой участок, Хоакин снова устроился у двери, ведущей с кухни во двор. Он где-то читал, что именно здесь безопаснее всего пережидать землетрясения. «Землетрясением» их мать прозвала Хорхе Родольфо, когда он еще был мальчишкой. В один из дней, устав от его бесчисленных проказ, она в очередной раз взмолилась, чтоб он успокоился. «¡Eres un terremoto!»[39] – вскричала тогда донья Альсада, надеясь в глубине души, что он изменится, но умом понимая, что вряд ли. Terremoto. От латинского terra, земля, и motus – движение. Точнее прозвища и не придумаешь. Казалось, младший из братьев Альсада с самого своего рождения ежедневно стремился соответствовать этому эпитету. Он всегда был шумным, резким, безудержным. На крещении двоюродного брата сиганул с крыши дома в фонтан, прямо в праздничном костюме. Хоакин улыбнулся. На каждом из поворотов своего жизненного пути Хорхе сотрясал землю, а потом нетерпеливо и с каким-то болезненным любопытством ожидал последствий. А Хоакину всегда хотелось убежать и спрятаться. Он сбежал, и довольно успешно, из трущобной квартиры у самой железной дороги, где оба росли в такой страшной тесноте, что чувствовали себя сельдями в бочке. Он хотел сбежать и с юрфака, так и не сумевшего его увлечь всерьез. Он вечно сбегал с происходящего в участке. «Искусство допрашивать свидетеля недаром зовется искусством, – говорил профессор Ираола с кафедры, едва закрывавшей его могучие бедра. – Хороший юрист задает только те вопросы, ответы на которые ему уже известны». Юному Хоакину тогда живо представилось, как закоренелые, отъявленные преступники раскалываются перед Ираолой под впечатлением одного только его внушительного вида. Но Хоакину их ответы были не нужны. – Ты так и не поел толком, – заметила Паула с кухни. Иногда он удивлялся, как вышло, что он женился на женщине с таким прозаическим складом ума – казалось, главной целью ее жизни было сделать так, чтобы он не голодал и не мерз. Хоакин заглянул в кухню и увидел, что она накрывает фольгой тарелку с лазаньей. – Всего кусок съел! – возмутилась она. Тревога пробуждала в Пауле страсть к готовке. А в Хоакине – аппетит. Вот почему я женился на женщине с таким прозаическим складом ума. – Большинство диетологов не рекомендуют съедать за ужином более одного кило лазаньи… – Справедливо, – заметила Паула, – но для всех остальных. Он по голосу понял – она улыбнулась. Пререкаться никому не хотелось. Как и находиться в ситуации, в которой они оказались. Уже скоро должен был приехать Вукич вместе с Петакки. Вот бы Хорхе не был таким храбрым, а я был бы похрабрее. Неужели он только что подумал о брате в прошедшем времени? Неужели так оно все и случается? Он что, загодя его оплакивает? К счастью, тут раздался отчаянный рев машины Вукича. Альсада зажег сигарету, поправил галстук и заглянул в кухню, чтобы попрощаться. Но Паулы там не застал. Так даже лучше. Захлопнув дверь машины, он повернулся на переднем сиденье, чтобы лучше разглядеть Элиаса Петакки. В участке инспектор лишь скользнул бы по такому взглядом, как по точке на радаре. Еще и временный сотрудник. Петакки, к счастью их обоих, быстро усвоил, какого именно инспектора лучше не раздражать. И старался не попадаться Альсаде на глаза на протяжении всего их знакомства. До нынешнего момента. Медик заметно нервничал. Он принял позу одновременно неестественную и неудобную – широко расставив ноги, уперся коленями в спинки обоих передних сидений. Черные глаза зорко отслеживали каждое движение Альсады, а инспектор, в свою очередь, пристально рассматривал его. Точеный аристократический нос плохо сочетался с небритым подбородком. Жидкие темные, под цвет глаз, волосы, разделенные прямым пробором, обрамляли лицо, как боковые кулисы, доходя до кожаной куртки и горчичного свитера. Из-под свитера виднелся накрахмаленный белый воротничок и бусы из морских ракушек. Недомужик, право слово. Под пристальным взглядом инспектора Петакки заерзал. Что, не привык, чтобы тебя изучали, а? Скользкий тип, таким невыгодно привлекать к себе внимание, они держатся в тени. И все же медик уселся поудобнее, сказал: «Добрый вечер, инспектор» – и осторожно протянул Альсаде костлявую руку. – Скажите, – начал инспектор, игнорируя его жест, – вы не думали уложить свою гриву гелем? А то и подстричь, чтобы достойно представлять организацию, в которой состоите? – Альсада, – одернул его Вукич. Пускай кабинет комиссара и находился на другом этаже, ничего в участке не случалось без его ведома. Он прекрасно знал, что по меньшей мере половина его подчиненных недолюбливает Петакки, а благодаря своим вечерним подработкам доктор приобрел не только защитников, но и критиков. Впрочем, все готовы были признать, что скорее согласятся работать бок о бок с ловчилой-медиком, чем с леваком. От него хотя бы понятно, чего ожидать. Альсада наконец пожал протянутую ладонь. В голову тут же пришло сравнение с когтистой лапой. Инспектор расплылся в широкой улыбке. Когда не можешь их убедить, сбивай с толку. Петакки ответил невнятной гримасой. Но играть в гляделки было некогда. Вукич надавил на педаль газа, и обоих пассажиров вжало в спинку кресла. Комиссар игнорировал светофоры, точно непрошеные советы, а на перекрестках закладывал крутые виражи, словно на гоночной трассе. На великолепном, совсем недавно открытом шоссе имени 25 Июля им встретилось несколько машин, и каждой из них Вукич садился на хвост так плотно, что те в испуге уходили на соседнюю полосу. Сосредоточенно выудив из одного из множества карманов своего безупречного двубортного костюма, который он так и не переодел, жестянку с лакричными конфетками, он принялся настойчиво предлагать их спутникам. До места они добрались втрое быстрее, чем рассчитывал Альсада. Его укачало. Впереди показался комплекс ESMA[40]. Впрочем, на то, что они на месте, указывали не столько очертания корпусов, сколько чувство пустоты, разверзшейся внутри. На Авенида Хенераль Пас еще светило несколько фонарей да редкие окна ближних многоэтажек. За ними, как и за домами по правую руку, свет обрывался, уступая место непроглядной тьме, тянущейся до самого побережья Рио-де-ла-Плата. – Петакки, скажите, как будете готовы… – начал Вукич. Петакки что-то пробормотал в ответ, невнятно и запинаясь. – Ну? – нетерпеливо спросил комиссар, когда они поравнялись с комплексом. Альсада понимал: даже при наличии разрешения на то, чтобы поставить машину так близко, она точно привлечет внимание. Впрочем, если проскочить мимо и потом развернуться, эффект будет таким же. Петакки прочистил горло и механическим голосом ответил: – Я бы предложил свернуть направо на Либертадор и въехать через главный вход. Он на углу с Комодоро-Ривадавия, в самом конце квартала. Там движение пооживленнее, так что на нас даже в такой час никто внимания не обратит. Альсада сообразил, что означают слова медика, и его пробил холодный пот. Никто внимания не обратит. Пока они ехали вдоль южной ограды, инспектор разглядывал поверх головы комиссара величественный комплекс. Альсаде уже доводилось ездить мимо него, но еще до перепрофилирования. Изначально тут в самом деле располагалась Школа механиков ВМС. Но обширные территории, удобная планировка и безупречное расположение – вроде и близко к центру города, и в то же время достаточно далеко – в годы диктатуры сослужили комплексу плохую услугу: тут обустроили самую большую тайную тюрьму в стране. Кладбища – и те не нагоняли такой жути. Величественность комплекса, освещенного несколькими прожекторами с датчиками движения, выставленными вдоль забора, поражала: за пустой эспланадой с аккуратными лужайками высились десятки кипарисов, кедров и сейб в пышном цвету, не давая взгляду сосредоточиться на зданиях позади них. Затем в окне показались Cuatro Columnas[41] – центральный павильон, украшенный ионической колоннадой в античном стиле, которая отбрасывала на двор пугающую тень. До чего похоже на тюремную решетку. Впрочем, внутри, подозревал Альсада, никаких решеток нет. – Сюда, – скомандовал Петакки. Они свернули влево – именно здесь находился главный въезд. За воротами их поджидал безмолвный гигантский монстр, широко раскинувший свои щупальца. Инспектор успел насчитать восемь-девять построек на территории площадью порядка четырнадцати гектаров. Все здания были беленые и крытые красной черепицей. Неужели в каждом из них держат заключенных? Медик похлопал Вукича по плечу. Комиссар как раз вел машину к шлагбауму, похожему на железнодорожный, но с той разницей, что его охраняли вооруженные люди. – Помашите им, только скорость не сбавляйте. Как часто он тут бывает? Шлагбаум покорно поднялся. – Нужное нам здание – в самом конце аллеи. Вукич нарочно не стал спешить. Мимо проплывала вереница платанов. Справа тянулась кирпичная стена. Под шинами ритмично шуршал гравий. Когда они поравнялись со сторожевой башней, Альсада инстинктивно пригнулся. Она представляла собой два бетонных цилиндра, поставленные друг на друга. В каждом имелась горизонтальная щель, из которой с любопытством поглядывало дуло. Мышь не проскочит. Вукич, не останавливаясь, ехал в сторону последнего здания у ограды. – Тут нужно будет, наоборот, зайти через черный ход, – спокойно проинструктировал комиссара Петакки. Точно речь шла о кинотеатре. Вукич не стал сворачивать на круговую подъездную дорогу, а съехал в проулок и нырнул во тьму. Впереди показались два симметричных патио, придававшие плану задней части здания очертания трезубца. Они тут же ощутили себя под прицелом несчетного множества окон, смотрящих на них под разными углами. Вряд ли там держат заключенных, подумал Альсада: их было бы нетрудно заметить снаружи. Впрочем, мало кому хватает храбрости приблизиться к комплексу настолько близко, чтобы разглядеть в здании людей. К тому же окно – это шанс выпрыгнуть и со всем покончить, никто его не даст. Так вот, значит, куда они приехали. Вот эта неприглядная военная постройка и есть ответ на поток вопросов, которыми их засыпают в участке, на просьбы о пересмотре меры пресечения, которые подаются вновь и вновь без всякого результата, на отчаянные мольбы, обращенные к всевозможным знакомым, когда в ход идут любые посулы, лишь бы разузнать хоть что-то. «Нет, ну правда, Хоако, как можно быть таким наивным? – прозвучал в голове у инспектора голос брата. – Когда “матери” каждый четверг встречаются у канцелярии президента и требуют сообщить, где их дети, дело вовсе не в том, что они не знают, где их искать. Нет-нет, они знают. А в том, что они понимают, что те уже не вернутся». – Альсада, не желаешь ли к нам присоединиться? Инспектор с удивлением заметил, что и Вукич, и Петакки (в руках последнего поблескивал безупречный черный кожаный портфель) уже вышли из машины. Комиссар стоял на пару шагов впереди и жестом указывал на вход в здание. Хоакин похолодел. Он застегнул две пуговицы на пиджаке, точно это могло согреть, и, нагнав шефа, оглянулся на подъездную дорогу. Серебристую «ауди» Вукича, припаркованную на гравии, окружали фургоны без номерных знаков и маркировки, разбросанные по территории как попало, точно батарейки в ящике со всякой мелочовкой. Ну здравствуй, Рубикон. За одностворчатой дверью черного хода, на которую им указал Петакки, оказался просторный холл, похожий на пещеру. Альсаде живо представилось, как он выглядел в былые дни: кругом людно и шумно, курсанты торопливо сбегают по лестнице из дортуаров, чтобы не опоздать на занятия. Кто-то придумал направить тусклые светильники к потолку, видимо желая добавить элегантности. Но это лишь вызывало в памяти обшарпанные отели 1920-х годов. Тоска. Прямо посреди холла стоял одинокий стол, за которым сидел усталый военный. Небольшая настольная лампа освещала термос, папку и переполненную пепельницу. Вукич во главе своей команды устремился вперед, точно рассекая морские волны; вплотную за ним шли Альсада с Петакки, сопровождаемые тревожным эхом собственных шагов по полированному камню. – Добрый вечер. Мы приехали допросить семью Альсада, – надменно рявкнул комиссар. К горлу Хоакина подкатил ком. Семья Альсада. Это вполне могли оказаться они с Паулой. Здесь. В этом самом здании. Если бы они сделали иной выбор. Если бы не везение. Или если сегодня все пойдет не по плану. Военный даже не поднял глаз от стола. – Имена. Вукич кивнул Альсаде, стоявшему слева. – Хорхе Родольфо и Адела, – ответил Альсада, словно извиняясь. – Нет таких, – отчеканил военный, даже не заглянув в папку. Альсада огляделся. Повсюду двери: слева, справа, спереди, сзади. А за ними – бог весть что. Разве возможно выбраться отсюда живыми? Вукич повернулся к Петакки. Тот одновременно пожал плечами и поднял брови. Комиссар разочарованно сжал губы и снова сосредоточил внимание на человеке, сидящем за столом. – Младший капрал… – Вукич склонился ниже, чтобы лучше разглядеть именную нашивку. – …Монтальво? – Старший. Старший капрал Монтальво, – поправил тот.