Ей тоже не хочется оставаться наедине с собственными мыслями. Хоакин согласно кивнул: – Галанте настоял. – Как по-твоему, введут войска? Хоакин снова кивнул. Какие еще могут быть объяснения? С чего бы еще комиссару закрывать отделение? Он знал, что рано или поздно получит поддержку. – А может, он отправил тебя домой из чувства долга? – Вопрос Паулы вывел его из задумчивости. – Из-за того, что когда-то мне не помог? Спустя двадцать лет? Паула поджала губы: – Да, вряд ли. Тогда точно из-за войск. Хоакин вздохнул. История имеет свойство повторяться, и демократия у него на родине никогда не знала особой стабильности, но сколько еще раз им придется обсуждать перспективы жизни при диктатуре? Когда же наступит предел? – А как там расследование? – Паула не дала ему уйти в рефлексию. – Какое… – То самое. О котором ты днем говорил. Добился, чего хотел? Похоже, легких тем для разговора сегодня не будет. – Нам пришлось его закрыть. – Как жаль. – Да. Жаль. В гостиную вбежал Соролья. – Я пошел, – объявил он. Опыт и Паула научили Хоакина не лезть в дела племянника. Она называла мужа слоном в посудной лавке – Хоакин старался не обижаться. Он взял с кофейного столика Un mes con Montalbano[54]. Может, получится отвлечься на книгу. – Весь Большой Буэнос-Айрес вышел на улицы! – воскликнул Соролья. Хоакину представилось, как племянник пару минут назад стоял у себя в комнате, расправив плечи, и репетировал свою речь, чтобы убедить Паулу его отпустить. Уже ведь совсем взрослый. Какому нормальному мужику нужно разрешение, чтобы выйти из дома? Неужели они слишком привязали его к себе? Тут половина аргентинцев прошла через то же, что и он, и ничего, держатся. – Мы с твоим дядей… Хоакин не возражал, чтобы Паула говорила и от его имени. – …считаем, что тебе лучше сегодня остаться дома. – И уж точно не соваться в центр, – добавил Хоакин, не поднимая глаз. Надеюсь, boludo, ты успел насладиться сегодняшним утром, потому что больше тебе маршей пустых кастрюль не видать. – Да и вообще в Буэнос-Айрес, дорогой, – смягчившимся тоном добавила Паула. – Безо всякой причины? Просто «нельзя» и все? – Не спеши, Соролья. Дай договорить. – Извини, – тут же сказал он. – Спасибо. – Паула выдержала паузу, собираясь с мыслями. Сколько же терпения нужно с этой молодежью! – Так вот. Во-первых, ты нарушишь комендантский час – разве по радио об этом не предупреждали? – Плевать мне на комендантский час, – сказал Соролья. Похоже, почитать книжку тоже не получится. – Да и всем на него плевать, во всяком случае сегодня. На улицах сейчас многотысячные толпы… – И вот мы подошли ко второй причине: мы переживаем, что… что… Хоакин тут же понял, к чему она клонит. – Тебе ведь тяжело находиться в толпе, – наконец произнесла Паула. – Ты сам не боишься? Мы же буквально на днях обсуждали с тобой, что для того, чтобы повысить осознанность, нужно выставить границы. А это означает, что не следует – как это называется? – блокировать обоснованную тревогу, вызванную внезапным импульсом. Как по-твоему? Где она только таких слов нахваталась? Наверное, из тех книжек, которые и ему подсовывала, но Хоакин не признавал популярной психологии. Он покосился на Соролью. При упоминании о своих особенностях парень прикусил губу. – Мы сейчас на военном положении. А это значит, что речь не только о толпах, – продолжала Паула. – Вполне могут произойти… инциденты, querido[55]. – Инциденты? Это точно твои слова? Больше похожи на его. Хоакин не взглянул на племянника, но живо представил, как Соролья гневно кивает в его сторону. – Думаешь, полиция опять за свое возьмется? Применит грубую силу против безоружных граждан? Что-то не припомню, чтобы тебя раньше это тревожило. А сегодня вот напугало, потому что этим безоружным гражданином могу оказаться я? Двойные стандарты! – Соролья, – одернула Паула. Она догадывалась, что Хоакин уже оставил попытки дочитать страницу. – Люди собираются на каждом углу, – упрямо продолжал Соролья. – Все мои знакомые вышли на улицы. – Может, пора сменить круг общения? – язвительно спросил Хоакин. Паула глянула на него. Знаю, знаю. Помощник из меня никакой. Она снова обратилась к Соролье: – Будут и другие марши пустых кастрюль. Соролья раздраженно вздохнул. Видимо, доводы тети его нисколько не убедили. – Вот так и воцаряется диктатура! Сперва – военное положение. А дальше? Нужно все это остановить, пока еще не поздно! Вы что, не понимаете? Речь уже не о том, чтобы колотить по кастрюлям да сковородам! Нужна революция! Сегодня же! – Соролья все больше распалялся, отчасти от собственных слов, а отчасти потому, что этот бесстрашный боец не осмелится ступить за порог без одобрения Паулы – удивительно, до чего он ее боготворит. Пока что победа была на ее стороне: она улыбнулась и кивнула, скрестив руки на груди. Обычно после такого разговор заканчивался, а Соролья возвращался к себе в комнату. Но Хоакин видел: племянник понимает, к чему все идет, и в отчаянии от того, что не может ее убедить. Еще чуть-чуть – и тревога заставит его перейти черту. – Если честно, я удивлен, что вы оба никуда не собираетесь. После всего, что случилось… У Паулы задрожал подбородок. – Отстань от tía, – нарушил молчание Хоакин. Его указательный палец застыл на строчке, которую он вот уже какой раз не мог дочитать. – Ой, ну наконец-то. – Племянник обернулся к нему: – Он решил снизойти до нашего разговора. – А вот и ошибаешься. Никакой это не разговор. Иначе я бы к тебе прислушался. Иначе мне и впрямь было бы важно, что ты хочешь сказать. – Хоакин выдержал паузу, дав Соролье возможность ответить, но парень лишь сглотнул. На супругу он взгляда не поднимал, но и так знал, что сейчас, как и много раз прежде, в глазах ее читается: «Хоакин, por favor»[56]. – Уж не знаю, с чего ты вообще взял, что тут есть повод для дискуссии. Твоя тетя очень терпеливо объяснила тебе, почему ты останешься дома. – Альсада прочистил горло. – А ты останешься дома. – Как авторитарно. И почему я не удивлен? Они с Паулой часто обсуждали эту тему: почему она нашла подход к племяннику, а Хоакин – нет. – Он столько всего удивительного может рассказать, – пояснила тогда Паула, невольно пробудив в Хоакине ревность. – А ты, видимо, даже не понимаешь, какое он питает к тебе уважение. – Скорее страх, – возразил Хоакин, отчасти вызывающе, отчасти уязвленно. – Нет, – тихо возразила Паула. – Он глядит на тебя, как молодой олень на матерого самца во время своего первого гона. Альсада усмехнулся. – А вот ты на него смотришь, как… – Я нисколько не виню его за историю с ПТСР, если ты о ней. – О нет. Я знаю. Ты винишь себя. – Ну что я могу на это сказать, Паулита. Так проще. Хоакин взглянул на жену. Та энергично закивала. – Bien. – Он глубоко вздохнул. – Давай потолкуем.