Она посмотрела на меня, но промолчала. Это само по себе значило очень многое. Словно мать сразу поняла, что роковой час пробил. — Мне нужна твоя помощь. — Понимаю, сынок. Она была вовсе не так безучастна, как я думал. — Мы никогда не говорили с тобой о том, что произошло осенью, — сказал я. — Разве что обменялись двумя-тремя фразами. Однако мы никогда не обсуждали случившееся. Но я, мама, все это время ни о чем другом не думал. — Я тоже почти все время думала об этом, Мартин. Но я ничем не могла помочь, вот и считала, что нет смысла во время твоих редких приездов в Бакке тревожить тебя разговорами об этой трагедии. Я закурил сигарету и подумал, что был несправедлив к матери. Нет, в ней отсутствовал не интерес, а жажда сенсаций. — Но завтра ты можешь мне помочь, мама. — Дай мне сигарету, мой мальчик, и объясни, что надо сделать. Только не спеши и по порядку. За окнами выл ветер, но большая голландская печь гудела от жара. Мы сидели в музыкальной гостиной, где все годы с тех пор, как я был мальчишкой, собирался семейный совет. Теперь гостиная была уже не такой уютной, как прежде, ее портила бетонная лестница запасного выхода. Но по старой привычке мы все-таки именно здесь обсуждали свои проблемы. — Мне кажется, я знаю, почему убили Свена, — сказал я. — Мне кажется, я знаю также, кто его убил. Но я не вполне уверен. Я должен добыть доказательства. Мать молчала. — Добыть доказательства практически невозможно. Карл Юрген Халл сделал все что мог. Он прочесал всю трассу для гольфа в Богстаде, взял отпечатки обуви практически всех членов гольф-клуба. Все друзья и близкие Свена были подвергнуты тщательной проверке. Более того, вчера я узнал, что Карл Юрген проверил даже сведения двадцатилетней давности. Практически он знает о нас все — кроме того, кто же убил Свена. Что касается Эрика… — продолжал я. — То он умер от сердечного приступа, — закончила мать. Я уже собрался рассказать ей об Эрике, но передумал. — Мама, может быть — слышишь, может быть, Эрик тоже умер насильственной смертью. — Но как же вскрытие?. — Кристиан объяснит тебе как-нибудь в другой раз. Я не хотел тебе говорить, Кристиан сказал это только нам с Карлом Юргеном. Но поскольку завтра мы соберемся здесь все вместе и правда о смерти Эрика может всплыть наружу, я хотел бы на всякий случай тебя подготовить. — Все это будет невесело, Мартин. — Нет, возможно, это будет чертов. ужасно. Она помолчала. — Расскажи, что я должна делать, — наконец произнесла она. — Видишь ли, мама, — начал я, — я составил план. — В чем он заключается? — Я не могу рассказать тебе подробности, мама. Но ты должна сыграть роль. — Что за роль? — Заботливой матери. — Кажется, я и в самом деле заботливая мать, сынок, — сказала она, вздохнув. — Знаю, — ответил я. — Вот почему от тебя не потребуется больших усилий. Так вот, мама. Свет выключают в 11 часов, верно? — Да, и я хочу, чтобы вы отправились спать до того, как его выключат. Я не хочу, чтобы в доме жгли свечи. — Вот-вот! В этом и состоит вся твоя задача, мама. Тебе надо будет настоять на том, чтобы мы шли спать. Ты должна следить за часами — впрочем, ты делаешь это всегда, когда отключают свет. Но в этот раз ты должна быть особенно бдительной. Ровно без четверти одиннадцать ты должна произнести свою обычную тираду. Почти наверняка тебе станут возражать. — Но я не стану обращать внимания. — Вот именно, мама. Что бы мы ни говорили, пусть даже я или Кристиан, ты будешь настаивать, чтобы мы шли спать сию же минуту, но — это очень важно — чтобы я остался и погасил все лампы. Что бы ни говорилось, мама, даже если речь будет идти о жизни и смерти, даже если сам Закон, я имею в виду Карла Юргена, попросит тебя немного подождать, ты должна быть непреклонна. Все, кроме меня, должны разойтись не позднее чем в десять пятьдесят. Сможешь ты этого добиться, мама? — Мне удавалось добиться этого прежде, Мартин, добьюсь и сейчас. — Уверен в этом, только помни, кто бы и что бы ни говорил. Ноябрьский день был серым и туманным. Мы с Кристианом ехали по дороге в Бакке. В машине с нами был Карл Юрген. Ночью подморозило, на дорогах был гололед. Мы поддерживали незначащий разговор. О погоде, о 5-м «английском» классе, о третьем терапевтическом отделении уллеволской больницы и об управлении полиции. Потом поговорили о хозяйстве в Бакке. Просто удивительно, как умело мы обходили главное. Впрочем, главного нам не миновать — рано или поздно настанет вечер. Возле Берумской электростанции мы нагнали маленькую машину Пребена. С ним была Лиза. Мы помахали им и помчались дальше. В ту минуту, когда мы въехали во двор, у ворот появилась машина Карен. Странная штука — как ни в чем не бывало сидеть за обеденным столом с ближайшими родственниками и друзьями и знать, что среди них сидит убийца. Трудно сказать, в который раз я подумал об этом, но меня пронзила мысль, что, по сути, не так уж важно, кто именно этот убийца. Главное — Свена и Эрика больше нет. То, что я сделаю в этот вечер, на всю жизнь оставит рану в моем сердце. А как сильно будет болеть эта рана, зависит от того, что вскроется этим вечером. Что бы ни вскрылось, удар будет тяжелым. Но все равно, я сам выбрал этот путь — отступать некуда. — Я немного вздремну после обеда, — сказала мать. Карен и Пребен пошли прогуляться, Лиза с книгой свернулась клубком в кресле. Кристиан устроился неподалеку от нее. Карл Юрген был не прочь осмотреть усадьбу, и я увел его с собой. Потом мы все вернулись в дом, чтобы выпить кофе. После кофе моя мать, Карл Юрген, Карен и Лиза затеяли играть в карты. А Пребен подсел к роялю. Сначала он сыграл одну из рапсодий Дохнаньи11, потом менуэт Генделя соль-минор. Выбор пьес был слишком изыскан, как все и всегда у Пребена. И, как всегда, вызвал у меня раздражение. Поэтому я сам занял место у рояля, а Пребен возвратился туда, где сидел прежде. Я сыграл вальс из «Веселой вдовы» и «Где фьорды синеют», надеясь, что Пребен страдает от моего исполнения так же, как я от его. Пробило десять. Я повернулся на табурете. — Мне хотелось бы кое о чем поговорить со всеми вами, — заявил я. Голос прозвучал слишком громко и жестко. Все уставились на меня. — У нас игра в самом разгаре, — возразила моя мать. — Извини, мама. Ничего не поделаешь. Они отложили карты — отложили довольно неохотно. Я оглядел всех присутствовавших в гостиной. Четверо за карточным столом обернулись в мою сторону. Кристиан и Пребен расположились на диване. За спиной Карла Юргена, сидевшего за картами, висели старинные часы. — Мы все участвуем в игре, — начал я. — В игре не на жизнь, а на смерть. Это прозвучало довольно напыщенно, но как-то надо было начать. — Говорили мы об этом немного, но, уверен, этой осенью никто из нас ни о чем другом и не думал. На табурете у рояля сидеть было неудобно, но стратегически место было выбрано правильно: циферблат за спиной Карла Юргена был все время у меня перед глазами. — Должен признаться, я пригласил вас в Бакке не для того, чтобы приятно провести вечер, — боюсь, вечер будет далеко не приятным. Но я хотел, чтобы мы собрались все вместе и вы услышали, что я скажу. Все заерзали на своих местах, но я не мог уловить ничего необыкновенного в выражении шести обращенных ко мне лиц. Я рассчитывал на рентгеновские глаза Карла Юргена. Потому что я вовсе не был так уверен в себе, как старался показать. Я вообще ни в чем не был уверен. Кое-что я знал, но я не знал самого главного. Однако я составил план, как это узнать. — Свена застрелили 12 августа, — продолжал я. — В тот самый день он побывал на похоронах старого консула Халворсена. Свен был в плохом настроении, он сказал мне, что кто-то должен защитить Карен. — Я сама могу себя защитить, — возразила она. — Я тоже так думал, Карен, — вначале. Но, как оказалось, Свен считал угрожающую тебе опасность настолько серьезной, что нанял специального человека следить за тобой. Вначале я не мог понять, что за опасность он имеет в виду. Потом мы узнали, что у тебя со Свеном в его кабинете вышла ссора. Карл Юрген обнаружил это почти сразу. Я подумал, это сообщила ему фрекен Хансен, которая сидела в приемной у Свена и Эрика. Я сделал паузу. Мне было трудно дышать. — Но вчера мне вдруг пришло в голову, что не фрекен Хансен рассказала об этой ссоре Карлу Юргену. Вначале я подумал о ней потому, что наутро после убийства Свена, когда мы пришли в контору, в приемной сидела она. Но это ты, Лиза, находилась в приемной в тот день, когда Карен поссорилась со Свеном, и, хотя плотные двери были закрыты и ты не разобрала, из-за чего они ссорились, услышала ссору ты. И ты рассказала о ней Карлу Юргену. Лиза молча смотрела на меня. — Лиза, — сказал я. — Ты вызвала очень серьезное подозрение против Карен. Зачем ты это сделала? — Я считала, что должна была рассказать, — упрямо заявила она. — Инспектор Халл спросил меня, я ответила. Я не виновата, что ты подумал, будто фрекен Хансен каждый день сидит в приемной. — Из-за чего вы ссорились, Карен? — Из-за пустяка, — ответила Карен. — Я уже говорила об этом. — Говорила, — подтвердил я. — Но Свен умер и не может рассказать, из-за чего вышла ссора. А твои слова противоречат словам Лизы. Она сказала, что слышала бурную ссору.