Тот тут же набрал номер Илоны. – Хорошо, я согласен. Давай встретимся там же, где познакомились. Глава семнадцатая Филипп с Тамарой расположились за угловым столиком и не спеша беседовали, потягивая шампанское. Первеев рассказывал о перспективах, которые встают перед помощницей депутата, если его фирма выиграет тендер на поставку щебня для кольцевой дороги. – Дело даже не в деньгах, которых у тебя будет столько, что ты и представить не можешь. У тебя начнется собственная политическая карьера. Захочешь в Госдуму – легко. В Совет Федерации – без проблем. – Да, – согласилась Тамара, – я и сама об этом думала, только пока не решила, куда именно хочу. Хочу и туда и сюда…По-всякому хочу. В смысле, в политику попасть. Если бы ты знал, я же кручусь в этой Думе, как белка. Всех там знаю и понимаю, что давно переросла свою нынешнюю должность. Ведь кто такой Онищенко? На самом деле пустое место – за него я всю работу делаю. И то делаю, и это. Он же во всех смыслах импотент. А когда в его типа крутой фирме была этим офисом-ремейджером… Тьфу ты – офис-менеджером. Напридумывают же – не выговорить даже. Я же по образованию мерчендранзер, как-то так называется. У меня даже диплом есть красного цвета. Так что я за Онищенко все совещания проводила. Ставила задачи, объясняла, куда и кому, вдохновляла и направляла. – Тамара, слушаю и только сейчас понимаю, что ты – готовый политический лидер! – восхитился Первеев. На самом деле он не понимал, что с ней: вроде и выпила всего ничего – бутылку шампанского на двоих. Часа не прошло, а она уже пьяная. – А теперь о деле, – громко произнесла она, – твоя фирма точно только твоя или есть еще владельцы? – На самом деле, эта фирма принадлежит моему отцу, но я от него избавлюсь. – Избавляйся скорее, – посоветовала Баранова, – как можно скорее. В нашем деле старперы не нужны. – Согласен, – кивнул Филипп и положил ладонь на ее руку. Тамара не отняла руку. Посмотрела на молодого человека и сказала: – Ты, конечно, очень интересный человек. Но не надо спешить. К столику подошел крепкий мужчина лет сорока. Он наклонился и поцеловал Тамару в щеку. – Познакомься, – сказала ему Тамара, – это Филипп. Бизнесмен и очень интересный человек. Возможно, мы с ним будем работать вместе. – Валентин, – назвал себя мужчина и протянул руку Первееву, – а с Тамарой мы большие друзья, да и соседствуем с ней. – Валентин – хозяин этого заведения, – объяснила Баранова. Худайбергенов махнул рукой, подзывая официантку, и, когда та подбежала, распорядился: – Бутылочку шампанского и парочку порций икорки. Филипп достал телефон, набрал номер и стал ждать ответа. Приложил аппарат к уху, потом посмотрел на экран. – Странно, – удивился он. – Звоню, звоню, и все впустую. – Жена, наверное, уже спит, – рассмеялась Баранова. – Нет у меня жены, ты же знаешь, – обиделся Первеев, – звоню адвокату, а он второй день не отзывается. – Адвокатам вообще верить нельзя, – с видом знатока произнес Валентин, – им бы только бабла срубить, а что потом будет – их не волнует. В нашем доме одного такого взяли. – С мальчиками повязали, – пояснила Тамара и засмеялась. – В каком смысле? – не понял Первеев. – В том самом, – спокойно произнес Худайбергенов, – педофилом оказался наш сосед. – Как такое возможно? – удивился Филипп. – Ты, наверное, святой человек, – снова засмеялась Баранова, – у каждого свое хобби. А вообще, у себя дома можно делать все, что угодно. Но только по обоюдному согласию. Или по троюродному. Подошла официантка с подносом и выставила на стол бутылку шампанского и две вазочки с красной икрой. – Что-то еще желаете? – спросила девушка. Тамара молча поднялась, и Филиппу показалось, что она хочет уйти. – Мы же не поговорили еще толком, – сказал он, пытаясь удержать ее за руку. Помощница депутата взяла со стола бутылку, протянула ее Первееву и произнесла деловым тоном: – Мальчики, а чего мы тут сидим? Поехали ко мне, там обо всем и потолкуем. Баранова ехала в «Мерседесе» Первеева, который старался не отставать от «Рендж Ровера» Валентина. Это едва удавалось делать, потому что Тамара гладила его колено, а потом ее рука скользнула выше. – Валентин женат? – спросил Филипп только затем, чтобы не молчать, как дурак. – Женат, конечно. Светка моя подруга. Если хочешь, и ее позовем, но лучше не надо: она, когда расслабляется, орет как резаная. Первым в ворота паркинга въехала машина Валентина, а следом «Мерседес» Первеева. Тамара показала, где гостевая парковка. Поставили машину, направились к дверям, ведущим во двор. Из будки вышел охранник и поинтересовался, на какое время оставлена машина. – До утра, – ответила Баранова и повернулась к Филиппу. – Дай ему пятьсот рублей. У нас такая такса здесь. Бывший директор ТСЖ установил. За это его и грохнули недавно. – Какой у вас интересный дом! – удивился Первеев. – Здесь, как я думаю, скучно не бывает. Они зашли в подъезд, Тамара протащила гостя за руку к лифтам и, не боясь, что ее могут услышать, сказала: – Консьержек ненавижу! Одна тут вообще стукачка – на ментов в открытую работает, об этом все знают. У лифтов их поджидал Худайбергенов. Когда оказались в кабине, он спросил: – Насколько я понимаю, Светку звать не будем. – Не-а, – ответила Баранова и засмеялась. Лифт остановился. Вышли из него и остановились у дверей квартиры. Она протянула ключ соседу: – Открывай давай! Первой вошла внутрь и включила свет. За дверью оказалась огромная гостиная – вернее, просторная студия, посреди которой на помосте высилась широкая кровать. Баранова шла к ней не спеша, повиливая бедрами и снимая одежду. Когда на ней остались только стринги, Тамара произнесла: – Мальчики, мне сегодня очень грустно. Утешьте меня. Глава восемнадцатая Она не стала подниматься на лифте, шла по ступеням, считая этажи. Когда оставался всего один пролет, задержалась, чтобы перевести дух. Сердце стучало быстро и гулко. Зря, конечно, она сюда пришла. Кому нужна она здесь, где ее не помнят и не ждут. Да и не узнают, как в прошлый раз. Она поднялась на площадку и подошла к двери, из которой вышла ровно тридцать лет назад. Подняла руку, чтобы коснуться кнопки звонка, но не решилась. Рука безвольно упала вниз. Не стоит! Все зря – все годы прошли впустую, их нельзя вернуть. Жизнь уходит, не оставив ничего, кроме любви к дочери, к внуку и к человеку, который, скорее всего, предал ее. Думать об этом не хотелось, потому что сами собой наворачивались слезы. Зачем человеку дается жизнь – такая короткая и такая безжалостная? Она пролетает стремительно, не оставляя ничего, кроме горестных воспоминаний. И даже те, кто все отведенные им годы считали себя счастливыми, чаще всего уходят не с улыбкой, а со слезами на глазах. Рады лишь те, кто избавляется от боли и страданий, на которые обрек их этот бессердечный мир. Ничего не было, ничего и не осталось. Надеются на вечный покой только те, кто уходит из жизни вместе, обняв друг друга и прижимая к себе самое дорогое, что у них было, – любовь. Но любовь к пространству, любовь к небу и солнцу, к полям и просторам, к птицам и цветам – ничто по сравнению с любовью к одному-единственному человеку, подаренной коротким мгновением, которое становится вечностью. Елизавета Петровна отошла от квартиры, остановилась у перил, обернулась на дверь и начала спускаться. Сделала два шага, а потом услышала, как открывается дверь. Оглянулась и увидела его в проеме, освещенном солнцем, которое рвалось из-за его спины. Он был таким же статным, как и тридцать лет назад. Смотрел на нее и улыбался. – Ты куда это собралась? – улыбнулся он. – Я ждал тебя, заходи. Но она стояла, не решаясь сделать шаг. Хотела что-то сказать, объяснить, но слезы не давали говорить. Тогда она тряхнула головой и закрыла лицо ладонями. Потом почувствовала, как сильные руки оторвали ее от земли, и она полетела туда, в ослепленную солнцем неизвестность. – Зачем ты меня бросил тогда? Зачем? – прошептала Елизавета Петровна, когда пришла в себя после этого полета. Она сидела в кресле, а он стоял перед ней на коленях. – Я не бросал тебя. Я просто не мог. Меня не было полгода.