– Да так просто, Лизок, – ответил он, – почудилось что-то. А ведь как бы было прекрасно вернуться сейчас домой, лечь в постель, закрыть глаза, потом открыть и оказаться вновь в объятиях Лушкиной. За стеной шумит веселая компания, надо возвращаться туда, где ждет меня девушка, от которой я без ума. Когда-то я вышел с перекошенной от счастья рожей. А сейчас ни за что бы этого не сделал. Остался бы с Иркой, и мы были бы самыми счастливыми людьми на свете. Долгие-долгие годы, да и потом. Удачи тебе, Елизавета. Он направился к лифтам, потом обернулся и помахал Сухомлиновой рукой. И теперь уже молча скрылся за углом стены. Отворились двери лифта. Охотников шел к своей квартире, остановился, достал ключ, хотел войти внутрь, но тут же рядом оказались двое молодых мужчин и втолкнули его внутрь. – Господа, – обратился к ним Юрий Иванович, – вы ничего не попутали? И тут же в квартиру зашел не старый еще человек в генеральской форме. – Простите, что так, Юрий Иванович, но у нас ордер на обыск вашей квартиры. Он тут же достал из кармана сложенный вдвое листок, развернул и хотел показать. – Верю, – отмахнулся Охотников, – только что вы рассчитываете у меня найти? – Не принадлежащие вам вещи, которые были в разное время похищены из квартир коллекционеров. – Возможно, что-то и было похищено, но я честно приобретал свою коллекцию. Если вы хотите учинить обыск, я не возражаю, но только с соблюдением всех формальностей. Нужны двое понятых, а лучше на каждую комнату, потому что, пока вы будете рыться в одной, в другой мне подбросят что-нибудь. – Что вам могут подбросить? – Ну, не знаю: наркотики, оружие, экстремистскую литературу… Евдокимов не успел ответить, как в квартиру толпой ввалились двое прокурорских, вслед за ними заслуженный артист Евгений Вертов с женой, консьерж Нина Николаевна и Сухомлинова. Именно к ней обратился Евдокимов: – Елизавета Петровна, я бы просил вас поприсутствовать в качестве эксперта-искусствоведа. Вы должны установить подлинность всех этих вещей. Картин и прочего… – Я ничего не должна, я поднялась лишь для того, чтобы попрощаться со всеми эти полотнами и увидеть в последний раз бывшего сокурсника. – Спасибо, Лизок, – сказал Охотников, – другого от тебя не ожидал. Спасибо за дружбу. – Юрий Иванович, – обратился к нему заслуженный артист, – мы тоже не собирались, нас с Юлечкой на входе взяли и предложили. Я не хотел, но Юлия Сергеевна… Он обернулся к жене, и та уверенно поддержала его: – Мы поднялись, чтобы самим убедиться, что всё тут на законном основании. Елизавета Петровна прошла вдоль стен, глядя на картины. – Вы или оставайтесь, или уходите, – обратился к ней прокурорский работник. Елизавета Петровна подошла к двери и посмотрела на Охотникова: – Прощай, Юра. – И ты меня прости, – ответил тот. Когда за ней закрылась дверь, Евдокимов обратился к собравшимся: – Господа, сейчас здесь будет произведен обыск в рамках возбужденного уголовного дела по фактам многочисленных хищений произведений искусства, произошедших в разное время с разбойными нападениями и убийствами законных владельцев этих вещей. – Гражданин Охотников, – продолжил прокурорский работник, – имеются ли в вашей квартире не принадлежащие вам вещи, предметы, попавшие в ваши руки преступным путем, а также не принадлежащие вам крупные суммы денежных средств? – Здесь все мое, – ответил Юрий Иванович. – Есть ли в квартире наркотики, оружие? – Оружие имеется, – признался Охотников. – Эспадрон конца восемнадцатого века, произведенный во Франции, кортик, принадлежащий адмиралу Грейгу, арабский кинжал с рукоятью, украшенной сапфирами и бирюзой. – Огнестрельное оружие есть? – поинтересовался Евдокимов. – Сейчас нет, а раньше была дуэльная пара, но я продал ее недавно. – Мы приступаем, – объявил прокурорский, – у нас есть список похищенных вещей с указанием картин, фамилий художников и названиями сюжетов. Услышав эту фразу, Охотников улыбнулся и сказал: – Подписи авторов в нижнем правом углу почти на всех полотнах. Или на оборотной стороне. Так что сверяйте. Если что-то будет неясно, то я помогу. Полицейские, пришедшие с Евдокимовым, начали снимать картины со стен. – Не могу смотреть на это спокойно, – произнес Юрий Иванович и посмотрел на Евдокимова. – Господин генерал, я могу выйти на кухню покурить, чтобы нервы успокоить. Иван Васильевич кивнул и приказал одному из полицейских держать хозяина квартиры под постоянным наблюдением. – Крамской «Портрет крестьянской девушки в красном сарафане», – зачитывал прокурорский. А второй сверял со списком похищенных вещей. – Есть такая. – Александр Иванов «Две итальянки в оливковой роще». – Есть такие. – Карл Брюллов «Влюбленные в лодке». – Есть, но тут еще какая-то лодка… – Погоди… А, это, наверное, «Итальянские рыбаки в заливе Санта-Лючия» Сильвестра Щедрина. – О-о, а тут баба голая… Только как ее определить? В комнату с кухни вернулся полицейский. – А где Охотников? – удивился Евдокимов. – Ты что, его одного оставил? – Так он в гальюн отпросился. Сказал, что приспичило ему… – Ломай дверь! – крикнул Иван Васильевич. – Не надо здесь ничего ломать, – произнес хозяин квартиры, возвращаясь в комнату, и посмотрел на прокурорских. – Господа, это не голая баба, это «Юдифь» Генрика Семирадского. – Есть такая, – отозвался радостный голос прокурора. Охотников отошел в сторону от всех и прислонился к стене. – А вот еще одна… – Господа! – немного повысив голос, обратился к собравшимся Юрий Иванович. – Я немного устал от всего этого. И хочу поскорее закончить. Все, что вы обнаружите в моей квартире, это моя жизнь. Возможно, что это и жизни других людей, которых уже нет на этом свете. Раз вы пришли ко мне, значит, вам известно, кто я такой. Да, признаюсь, что я – Канцлер. Да, мои люди грабили квартиры, на которые я им указывал, а теперь эти люди сдали меня. Честно скажу, я давно ожидал этого. И потому немного слукавил, когда вы спросили меня на предмет наличия огнестрельного оружия. У меня есть заряженный «браунинг», в отличном состоянии и прекрасного боя… – Где вы его храните? – спросил Евдокимов. – А вот здесь, – ответил Охотников и выдернул из-за спины небольшой револьвер. – Теперь прошу присутствующих не дергаться и выслушать меня до конца. Кто шевельнется, получит пулю: стреляю я хорошо. Да и расстояние до вас всего ничего. Просто выслушайте. Дело в том, что я безумно люблю искусство, вы даже представить себе не можете, насколько люблю. Картины для меня – это самые лучшие друзья, потому что люди могут надоесть или предать, а картины великих мастеров никогда. Я даже Тарасевича приказал убить в наказание за то, что он однажды отнял у меня маленькое полотно. Но сегодня я прощаюсь с ними со всеми… – Охотников, пожалуйста, опустите пистолет, – попросил Евдокимов, – зачем вам стрельба, зачем портить холсты? На них будут дырки, а еще, не дай бог, кровь попадет… – Вы меня не дослушали, господа. Так вот, меня осудят, дадут, скорее всего, пожизненный срок. Но это сущая ерунда, господа, – жить можно во дворце, в хижине, в собачьей будке, это не важно… Душу не запереть в клетку… Но только пусть моя душа останется здесь со всеми этими полотнами. Я уже давно простился с миром, а теперь прощаюсь и с вами. Удачи вам всем, господа. – Стой! – закричал Евдокимов, начинающий уже понимать. – Не надо! Охотников подмигнул Вертову и приставил револьвер к своей груди. Иван Васильевич бросился к нему, но не успел. Грохнул выстрел. Так громко он прозвучал, что на несколько секунд все замерли и стояли в оцепенении. Тело Охотникова сползало по стене, оставляя на ней алую полосу крови. И только теперь, прижав ладони к глазам, истошно закричала Юлия Сергеевна – жена заслуженного артиста Евгения Вертова. Глава двадцать первая