Савелий смотрит на меня с восхищением, тогда как мне физически больно от этого скользкого мерзкого взгляда. Как я ни пытаюсь повернуться на бок, они мне не дают, и через миг эта сволочь тянет руки к моему бюстгальтеру, раздирая его пополам, оголяя мою грудь. Нежные полушария тут же обдувает холодным воздухом, и я громко вскрикиваю, когда в следующее мгновенье Костя берет бутылку водки и начинает меня ею поливать. По лицу и волосам, по груди, по животу, промежности, бедрам. Вскрикиваю, когда Савелий опять садится на меня сверху и я отчетливо ощущаю его возбужденный член через штаны. Он упирается им мне куда-то в бедро, пока я кричу, но из-за скотча получается какое-то хрипение, визг, истеричное мычание. – Класс, епта, ты пиздец какая классная! Ну что, сучка Бакирова, а давай поиграем? Как он тебя ебет, скажи, как тебе нравится? Мы сделаем лучше. В два ствола всегда больше кайфа. М-м-м… какая ты сладкая. Мычу судорожно, когда этот урод наклоняется и слизывает слезы с моих щек вперемешку с водкой. Кажется, это и есть ад. Не знаю, за какие грехи, но это точно он. Я начинаю гореть, когда чувствую грубые пальцы этого ублюдка Савелия на своей груди. Он самый жестокий из них, он меня развязно лапает, бьет по соскам, намеренно делает больно, пока тот второй поливает меня водкой. Холодной, вонючей, заставляющей уже молиться о гибели, но нет. Кажется, я их игрушка на сегодня, и они не спешат меня так легко убить. Они хотят меня мучить и делают это с каким-то больным жутким наслаждением! Боже, я никогда так не плакала. Я думала, что уже самое страшное пережила, но нет. То, что сейчас творят со мной эти сволочи… я даже описать не могу, и я снова громко вскрикиваю, когда Савелий бьет меня по лицу с размаху, когда я начинаю закрывать глаза, чтобы не смотреть на него. На них. – Глаза открой, сука! Не отворачивайся! На меня смотреть, да блядь! Я снова громко вскрикиваю, разрывая связки. Из легких буквально какой-то вой вырывается, и тогда я слышу какой-то шум. Словно в дверь кто-то ломится, будто ее ногами пинают со всей дури. Она трещит, я слышу какой-то оглушительный звон, словно выстрел, а еще… мужские голоса. Много громких грубых голосов, а после уже и крики. Глава 35 Я услышал ее крики. Сдавленные, но очень сильные даже через дверь, и начал ломиться в нее как ненормальный. Как раз в этот момент по ступенькам поднялись Тоха и Хаммер. Дверь не поддавалась, истошные крики Ангела продолжались, и тогда я просто достал ствол и выстрелил в замок. Была еще цепочка, но ее я вырвал с мясом, толкнув дверь плечом. Я знал, что Серый скользкий, но не думал, что он такая мразь. Я замечаю его у порога комнаты, он округляет глаза, как только видит нас. Троих. – Бакир… ты че? – Сука!!! Я вырубаю его с одного удара, иду на крики, а после просто застываю на пороге комнаты. Блядь, я думал, что уже видел все дерьмо на свете, но такого не видел и никогда бы не хотел увидеть. Ангел. Она лежит на кровати. Голая, в одних только простых белых трусах, с заклеенным ртом. На ней какой-то хуй полуголый сидит, тогда как второй такой же держит ее ноги. Они ошарашенно смотрят на нас, испуганно, как, блядь, щенки сучьи, и вот тогда у меня срывает чеку на хуй. – Скоты… – Мы не… – Сюда иди, щенок! Я хватаю этого щенка за горло и отрываю его от Ангела, укладываю на пол, а после начинаю просто лупить по его башке, брюху, яйцам. Везде, куда попадаю. – Сука, сдохни! – Удар, второй, третий, четвертый. – Сука! Сука! Сука! Что-то под кулаком хрустит, тварь уже даже не дергается, но мне, честно говоря, похуй. Я хочу, чтобы он сдох, сейчас, немедленно, чтобы он просто, сука, сгнил за то, что посмел ее тронуть. Мой цветок, мою девочку, мое неприкосновенное и самое ценное на свете, которое я сам себе даже трогать не разрешал, блядь! В глазах красная пелена, кулаки не разжимаются, а злость пульсирует ядом в башке. Мне хочется орать за то, что тронули ее, мне хочется отрезать им хуи вместе с яйцами и затолкать им в пасть по самую глотку! Второго Тоха укладывает, но легче мне не становится. Еще ни разу в жизни я так остервенело не жаждал чьей-то смерти, притом в муках. Мне хотелось их просто разорвать на куски, сломать им кости и повесить их на собственных кишках. Сначала этот урод пытается отбиться и как-то дергается, но после его вырубает, и безвольной тряпкой он лежит у меня под ногами. – Бакир, хорош, ты его убьешь на хрен! Твою мать, не здесь! Кто-то с силой оттаскивает меня от него. Кажется, Тоха. Я вытираю кровь со сбитого в мясо кулака о простыню, поднимаю глаза и вижу Ангела. Моего Ангела. Она упала с кровати и забилась в угол комнаты. Ее руки связаны за спиной, разорванное платье валяется на полу тряпкой. Девочка крупно дрожит, ее длинные русые волосы мокрые, и ее аж подкидывает от истерики. – Забирай ее, дальше мы сами! – гремит где-то Хаммер, я слышу, как ломается чья-то кость, сопровождаясь диким визгом, но не вижу больше никого, кроме нее. Я подхожу к девочке, в руке щелкает бабочка, и Ангел сильнее дергается. Слезы горошинами катятся по ее лицу. Избитому, с заклеенным скотчем ртом. – Тихо-тихо. Чш… Девочка. Наклоняюсь к ней, но Ангел дергается и буквально вбивается спиной в стену. Так, будто боится меня, будто думает, что я тоже к этому причастен. Сжимаю зубы и быстро развязываю ей руки, отбрасывая ремень в сторону. Сдираю этот чертов скотч, видя, как дорожки крови струятся по ее подбородку с разбитой губы. Невольно осматриваю ее. Грудь, живот, бедра… суки! Синяки по всему телу, и ссадины красные от пальцев уже проступают. Черт возьми. Опускаю взгляд ниже. На промежность, бедра, ноги. Крови вроде нет, белые трусы ее не разорваны, и я так хочу надеяться, что они не успели. – Не надо… Не бейте! Не н… надо! Не… надо. Не надо… – Ангел шепчет, судорожно дыша, крупно дрожит, всхлипывает и волчонком смотрит то на меня, то на парней, прикрывая дрожащими руками голую грудь, и я понимаю, что она стыдится своей наготы, и предо мной в том числе. Беру ее за лицо пятерней, заставляя посмотреть на себя. Она дергается от этого, боится. Меня, блядь, боится! Ловлю ее ошарашенные огромные изумрудные глаза, полные ужаса и слез, шока, истерики. – Ангел, посмотри на меня, я тут. Тебя никто больше не тронет, слышишь? Чш… не бойся, парни не смотрят, и я тоже, спокойно. Давай прикроемся. Снимаю с себя куртку и закутываю девочку в нее. Она тут же натягивает ее до шеи, а после прикладывает пальцы к разбитой губе, судорожно всхлипывая. Чертыхаюсь, как только могу. Какой черт ее понес сюда, как она могла сесть к Серому в машину? Но об этом спрошу ее позже. – А-а-й, больно-о! Твари! Я не хотел, не хотел! Хватит! А-а-а! – где-то хрипит Серый, и я слышу, как трещат его ребра, но мне уже, честно, похуй на то, сдохнет он сейчас или нет. Лучше пусть сдохнет, либо я и так вернусь, чтобы его задавить. – Иди ко мне, маленькая. Тебя никто не тронет. Подхватываю Ангела на руки и, прижав к себе, выношу из этой хаты. Она не упирается, но и не жмется ко мне. Как маленький ежик, застыла и трясется только. Сильно. *** Этот звук выбиваемой двери – я его никогда не забуду. Грохот стоял на всю квартиру, а после… я услышала его грубый голос. Михаил Александрович. Это был точно он, кто-то закричал, что-то щелкнуло, а после, наконец, я смогла вздохнуть, когда этого зверя Савелия Бакиров буквально оторвал от меня. Началась какая-то суматоха, крики, были слышны звуки от ударов, и я не понимала, что происходит. Мне казалось, что Бакиров пришел, чтобы добить меня, и кажется, это было правдой. Бежать мне было некуда, я была практически голой, с завязанными руками, потому все, что смогла, – упасть с кровати и забиться в угол, содрогаясь от истерики и слез. Боже, я никогда еще не видела Бакирова ТАКИМ. Как он бил этого Савелия, как дикий зверь, безжалостно, со всей силы, этот парень сначала орал от боли, а потом он просто заткнулся, но Бакиров не останавливался, пока его с трудом не оттащил Анатолий. Бакиров словно озверел, боже, я даже не знала, что он может быть таким жестоким, но парней этих мне не было жаль. Совсем. Вскоре крики стихли, кажется, кто-то упал, а я плакала и все никак не могла успокоиться. Я вздрогнула, когда Михаил Александрович наклонился ко мне с ножом в окровавленных сбитых руках. Он посмотрел на меня страшно, и я не понимала, почему тогда он не добивает меня. Я уже вообще ничего не понимала. Через миг Бакиров развязал мне руки и снял скотч с губ. Все тело болело, я не чувствовала половины лица, и еще у меня немного кружилась голова. Освободившись от ремня, я тут же прикрыла голую грудь руками и тогда заметила, как взгляд Бакирова еще сильнее потемнел, причины этого я не знала. Здесь были одни мужчины, такие опасные, жестокие, злые, и я… практически без одежды, без защиты, словно просто кусок мяса, который они все могут взять, если только захотят. Михаил Александрович что-то говорил мне, вроде даже успокаивал, но от истерики я даже ответить толком ничего не могла. Вздрогнула только, когда он снял свою куртку и осторожно накинул мне ее на плечи, прикрыл грудь. Его куртка была огромная для меня, поэтому я замоталась в нее, точно в покрывало. После Бакиров подхватил меня на руки, крепко к себе прижал и вынес из этой чужой квартиры. Краем глаза я заметила лежащего на полу Савелия. Он был весь в крови и не шевелился. Костя скулил рядом, держась за ребра. У входа кричал Серый, которого ногами бил Хаммер. Кажется, он плакал, но мне было все равно. Анатолий и Хаммер даже не смотрели на меня, пока Бакиров со мной на руках выходил из квартиры, словно специально отводили глаза. Кажется, они это делали нарочно, чтобы не смущать меня, за что я им была безмерно благодарна. Все, что я могла в этот миг, – замереть в сильных руках Михаила Александровича, слыша его быстро бьющееся сердце, пока он выносил меня из этого ада. Только оказавшись на улице, я начала сильнее плакать прямо у него на руках, прижимаясь к мужчине, вдыхая его запах, ища защиты и так боясь понять, что он мог тоже быть причастным к этому. Сил на то, чтобы вырваться, у меня не было, и я все еще не знала, куда Бакиров меня несет и что теперь со мной будет. Глава 36 Кажется, на меня все смотрят. На мои голые ноги, выглядывающие из-под куртки Бакирова, и я утыкаюсь носом ему в грудь, как только мужчина выносит меня из подъезда. Вдыхаю его запах через черную рубашку. Приятный очень, сильный, вот только не должен мне он нравиться. Только не после всего.