Приняв душ, я слышу, как она просыпается, по ее копошению. Ангел выходит бледная, с красными глазами, хоть я и вижу, что сдерживается при мне. Она греет руки о чай, но так его и не пьет и почти не смотрит на меня. После душа ей вроде легчает, вот только ни на какие вопросы малая не отвечает, тогда как я дурею. Видя эти синяки на ней, ссадины, следы от ударов, я хочу снести башку тем тварям, а потом и ей. За то, что позволила, сглупила, и приедь мы с парнями на пять минут позже, забирать бы было уже некого. Разговор не клеится, девочка вся дерганная просто до предела, еще и про бабло какое-то начинает вспоминать, тогда как я уже ни хрена не понимаю. Гаркаю на нее, хочу, чтоб поняла уже наконец, что я, блядь, охренеть как сильно испугался за нее, но получается херово. Я ее только пугаю. Ангел как-то резко вскакивает и пятится к двери, убегая от меня в моем же доме, наивная. Я догоняю ее в два счета, но тут с ней какая-то чертовщина начинает твориться, так как малая начинает отбиваться от меня. Она дерется, как слабая кошка, и при этом ревет, задыхается, и, черт возьми, я не знаю, как ее успокоить. Я думал, что истерика прошла уже, но хрена с два. Даже близко нет, и тогда я ее просто целую. Не могу уже сдерживаться, я хочу ее безумно, и, на удивление, это работает. Ангел затихает, замирает в моих руках, а я просто кайфую. От ее губ сладких, от нежности кожи, запаха, шелка еще влажных волос – да от всего! Не сдерживаюсь, не могу уже просто. Меня так в жизни ни с кем не накрывало, как с ней. Когда не до тормозов уже и церемоний, когда я забываю, что это, на хрен, такое. Я жду гневных обвинений, слез и ее страха, но, на удивление, девочка молчит, не шевелится даже, замирает в моих руках. Отстраняюсь, ловлю ее реакцию, но Ангел сама тянется ко мне и просит еще. Касается меня осторожно руками, прикрывает глаза, мурчит и просит, мать ее, еще. В голос! Для меня это уже просто зеленый свет, и я понимаю, что все. Не могу больше сдерживаться и не стану. Слишком долго ждал, хотел и сейчас хочу как безумный, вот только понимаю, что Ангел еще девочка самая настоящая, а меня ведет уже от нее. По-крупному. Всерьез. Кроет так, как ни с одной опытной бабой не накрывало, с этой девочкой, смотрящей на меня во все глаза. Как только вкус губ ее ощущаю, у меня встает. Мгновенно просто член каменеет и упирается в ширинку до боли. Хорошо, что Ангел сейчас мне в глаза смотрит, а не вниз, потому что там уже хорошо видно, КАК сильно и долго я ее хочу. Всю и сразу, давно уже, себе полностью и в таких позах, о которых, уверен, девочка еще не слышала. И мне просто крышу сносит оттого, что я знаю: ее сегодня касались чужие руки! Не мои руки ее тело нежное трогали, и хоть малая уже душ приняла, синяки эти проклятые никуда не делись, и мне хочется своими руками теперь ее трогать, клеймить, обозначить, что она моя! Моя только, с первого дня она только моя! Чистая, невинная, ласковая. Мой самый дорогой цветок из всех на земле. Я вжимаю ее в стену собой, сдираю на хрен с нее одежду. Целую, ставлю засосы, кусаю ее и зализываю собственные следы, а Ангел дрожит. Пальцами тонкими за плечи мои хватается, чтобы не упасть, тогда как я хочу облизать ее всю, сожрать, взять себе и едва сам не кончаю, как только впервые настолько открыто касаюсь ее хрупкого тела, маленькой плотной груди с розовыми сосками, нежных теплых складочек аккуратной гладкой промежности. Сладкая она. Там даже сладкая. Как конфета. Мои собственные запреты летят на хрен. Все, девочка. Не до церемоний мне уже, когда я дурею от одного только ее яблочного запаха и хочу ее. Ангел сейчас как куколка в моих руках. Такая податливая, послушная, нежная, отзывчивая, что я просто не могу больше ждать. Подхватываю ее на руки и несу к себе, чтобы сделать своей. Окончательно. Это похоже на какой-то срыв, потому что в этот момент я больше не думаю и не контролирую себя. Наконец-то я делаю что хочу, а хочу я ее. *** Еще никогда в жизни я не испытывала таких разных эмоций. От невыносимого горя до предвкушения, радости оттого, что к тебе просто прикасаются, гладят, целуют, именно он целует. Я месяцами этого ждала и теперь боюсь допустить хотя бы одну ошибку. Михаил Александрович подхватывает меня на руки и, прижав к себе, относит в какую-то большую комнату, оказавшуюся спальней. Он укладывает меня на край кровати, и я машинально руками прикрываюсь, потому что голая перед ним… Полностью. Благо длинные влажные волосы спадают на плечи и прикрывают грудь, однако ноги и живот у меня голые, да еще и в синяках. Бакиров опускается у кровати напротив меня и руки мои берет в свои, осторожно отодвигает их в стороны, открывая меня. Полностью. Для него. – Не смотрите на синяки… Пожалуйста. – Ерунда это. Заживет. Вздрагиваю, когда Михаил Александрович руку свою огромную подносит к моим губам, чуть надавливая, и морщусь. Там губа разбита. Все еще болит. Бакиров рычит, а я от тембра голоса его кайфую. Сиплый, такой низкий, он как бальзам для меня, струны моей души будоражит эта присущая только ему хрипота, бас. И мне прямо физически приятно, когда я слышу его голос, и я ничем не могу это пояснить. По коже только бегут безумные мурашки. От пальчиков ног до макушки. Вздрагиваю, когда Михаил за подбородок меня берет, поднимает лицо, заставляет посмотреть в свои строгие темные глаза. Карие. С зеленой радужкой. – Никогда. Никогда больше не делай так, девочка! Не садись к малознакомым хуям в машину, никому не доверяй, кроме своих. – Вы правда переживали за меня сегодня? – Думал, с ума сойду, когда видел тебя там такую, – серьезно отвечает Бакиров, а у меня глаза слезами наполняются, но плакать я больше не хочу. Михаил Александрович ко мне приближается, и я сама тянусь к нему, касаюсь его лица, обхватываю сильную шею руками. Трусь щекой о его колючую скулу, прикрывая глаза. Слов нет, только безумная нежность, мое вселенское уважение, любовь к нему и его такая манящая мужская ласка. Мы словно понимаем друг друга, наконец мы отпускаем себя. В комнате полутьма. Я слышу, как он дышит. Глубоко, спокойно, тогда как я хватаю воздух, сердечко мое колотится как безумное в груди, и еще немного потеют ладони. Я чувствую его сильные руки на свое голой спине, а после наши губы соприкасаются, Михаил Александрович меня первый целует, я только отвечаю. Я особо еще целоваться не умею… пробую только. Мне нравится. Внутри настоящий восторг и счастье. Он целует меня, а я не шевелюсь. Мне так приятно, и я тихонько провожу ногтем по коже до боли, чтобы понять, что это не сон. Это происходит сейчас на самом деле. В этот момент я чувствую трепет, его тепло, будоражащий меня запах, его сильные руки. Мне немного страшно, но очень приятно и волнительно, сладко, и еще очень сильно тянет живот. Между ног аж пульсирует, когда он прикасается ко мне. Вскоре я чувствую теплые руки Бакирова на своей талии. Он осторожно подхватывает меня и укладывает на подушку, подтягивает к себе ближе, при этом немного разводя мне ноги. Не сильно, поглаживает мои бедра, а я ловлю стаю мурашек. У Михаила Александровича грубые крупные руки, мужские, волосатые, но мне нравятся. Он такой сильный, он такой… мой. Сердце стучит как маленький молоточек, мы как будто приручаем, открываемся друг другу. Я боюсь сделать хоть одно лишнее движение, очень внимательная, напряженная, и, кажется, Бакиров это видит, потому что не спешит. Он гладит меня по бедрам, животу, груди, целует в шею, а после отстраняется и костяшкой руки нежно проводит по щеке, смотря прямо на меня. – Что такое, Ангел? Ты что, боишься меня? Напугал тебя там? Кажется, он все же заметил, как я дрожу. Напряжена просто до предела. Как струна натянута, аж мышцы болят. Так сильно хочу ему понравиться, но не знаю, что делать. Бакиров же опытный взрослый мужчина, ждет от меня каких-то шагов, а я не знаю, какие эти шаги. Что сделать, чтобы ему было хорошо со мной? Встречаемся взглядами. Какие красивые у него карие глаза. Страшные, да, но все же красивые. Бандитские, опасные, любимые. Так давно. Поджимаю губы. Выдавливаю глупую улыбку. – Нет, я не боюсь вас, мне просто немного стыдно. Я ничего не умею. Скажите, что делать. Научите. Всему. – Я тебе все покажу, Ангел. Расслабься. Просто чувствуй. Михаил Александрович наклоняется, убирает волосы с моей шеи и касается кожи губами. Очень нежно, немного царапая щетиной, а у меня от этого просто за секунду крошечные волоски на бедрах просто дыбом встают, я покрываюсь гусиной кожей. Не от холода вовсе, а от этого чувства… трепета, заполняющего все мое тело. – Что ж ты так дрожишь? Тебе холодно? Огромная рука мужчины ложится мне на бедро, поглаживает как раз по моим мурашкам, разгоняя их и провоцируя новые. Осторожно тянусь к его рубашке, провожу через нее руками, касаюсь торса, поднимаю на Бакирова глаза. Вдыхаю его запах, дурманящий меня, заставляющий каждую мою клетку хотеть к нему. – Нет, вы просто так действуете на меня. Постоянно, – смущенно улыбаюсь, пожимая плечами, и признаюсь в самом сокровенном ему. – Давно уже. Сначала думала – заболела, а потом поняла, что нет. Это вы, Михаил Александрович. Вы причина. А я… хоть немного нравлюсь вам? Не вру, немного стыдно, но не хочу скрывать. Мое тело как инструмент в его руках. Может сыграть, а может сломать. С легкостью. Замираю, когда в следующий миг Бакиров палец указательный подносит к моей щеке, нежно ее касаясь, смотря прямо на меня. – Нравишься… Это не так называется, ты мой воздух, девочка. И эти твои ямочки на щеках, когда улыбаешься. Запрещенный прием. Дурею я от них, девочка. Давно уже. Боже, как он смотрит на меня, прямо, открыто, опасно. Я чувствую, что щеки начинают гореть огнем, свожу ноги вместе, но Бакиров не дает, положив огромную руку между них. – Испугалась, Ангел? – Нет. Я тоже хочу вас увидеть. Можно? Осторожно руки к нему тяну. Касаюсь рубашки, тогда как хочу тела коснуться. Посмотреть на него. Впервые так близко. – Можно, – бакиров говорит хриплым голосом, позволяет мне дрожащими пальцами коснуться пуговки, начать расстегивать рубашку. Получается не очень ловко, я так переживаю, но, когда полностью его рубашку расстегиваю, сглатываю, видя красивый смуглый подтянутый торс. Не мальчика вовсе, взрослого мужчины, с проработанными мышцами, густой порослью черных волос на груди и ниже, уходящих дорожкой вниз под ремень. Разглядываю его тату. Больше всего на руках, постепенно переходящих на широкие крепкие плечи, но грудь и торс чистые, без рисунков. Кожа бронзовая переливается, и, честно говоря, мне очень хочется сейчас прикоснуться к его торсу. – Нравится то, что видишь? Вопрос вгоняет в краску еще сильнее, коротко киваю, дико смущаясь. Бакиров заметил, как я пялюсь на него, и коротко усмехнулся. – Вы такой красивый. Он и правда безумно красивый, такой… завораживающий! Как хищник. За таких умирают, за таких грызут себе вены и подкидывают телефоны в рюкзак. – Прикоснись ко мне, девочка. Сглатываю и тянусь руками к широкому торсу Михаила. Подтянутому, твердому, мышцы одни там, будто высеченные из камня. Пальцами осторожно провожу по матовой смуглой коже, чувствуя, как тело мое реагирует. Живот начинает еще сильнее тянуть, невольно ближе подбираюсь к Бакирову и вдыхаю его запах. Боже, он как наркотик для меня… Сильнодействующий. Не шевелюсь даже, когда в следующий миг Михаил Александрович опускает руку и накрывает ею меня между бедер, касается грубыми пальцами нежных складочек, поглаживает сверху, но не входит, смотря на меня потемневшими глазами. Почти черными в этот момент. Я же даже не шевелюсь. Смотрю на него во все глаза. Раньше я думала, что смелая и все такое, но нет. Сейчас как кролик рядом со львом. Но мне очень, очень хочется познать это с ним. С ним одним только. Бакиров касается меня откровенно, нежно, не больно для меня, но жутко волнительно. Я там жутко влажная становлюсь, и мы оба это замечаем. – Извините, – бубню, дико смущаясь, но Бакиров ни на секунду не прекращает меня ласкать, а наоборот, касается меня все более быстро и настойчиво. Я чувствую его большие пальцы там, внизу. И боже, как он ласкает меня… нежно и страстно одновременно, сладко, умело, не входит внутрь, но снаружи делает мне очень-очень приятно. – Так надо. Нормально все с тобой. Ты просто возбудилась, девочка. Прикусываю губу. От страха и предвкушения. От неизвестности и такого сладкого опасного греха. – Скажите, что нужно делать. Я все сделаю сама, правда. – Моя маленькая “сама”. Иди сюда, – усмехается так красиво… Мамочка, как же я сразу не увидела, какой Михаил красивый. Не мальчик вовсе, взрослый мужчина, к которому меня тянет уже просто невыносимо сильно. И мысли мои о нем вовсе не подростковые. Я хочу его как женщина. Да, пока без опыта, но все же женщина. Его всего хочу, ближе, максимально близко. Чтобы он делал со мной… все. Мы оба знаем, что я неопытна, вот только дурочкой в постели быть я не хочу. Бакиров ускоряет движения ладонью, отчего я начинаю испытывать еще более сильное томление между ног. Приятное, обволакивающее, такое сокровенное и тайное, это сейчас между нами. И я хочу этого. С этим взрослым мужчиной, которому открываю всю себя и даже больше.