Он бандит, жестокий, опасный, но мне плевать. Все равно на это. Михаил не обидит меня никогда. Это чувство возбуждения как лавина разливается по телу, и я понимаю, что Бакиров специально так делает, чтобы я еще больше распалилась! При этом сам лежит в штанах и расстегнутой рубашке. Дразнит, ласкает, приручает. Михаил меня трогает внизу как-то по-особому, ритмично, нежно, вскоре делая очень влажной… просто до предела. Я там мокрая, грудь будто налилась, соски стали каменными, живот дрожит, в голове одни только бабочки, не иначе. Я часто дышу, смотрю на него и понимаю, что готова. Я хочу его. Влюблена просто по уши. Невозможно, запредельно, немыслимо. В какой-то момент Михаил Александрович целует меня, а после прикасается языком к моим губам и, когда я разрешаю, распахивая губы, проталкивает язык мне в рот, крепко сжимая меня в своих руках. Так необычно, ново и очень сладко. Он теперь целует меня с языком, прикрывает глаза с длинными черными ресницами и начинает вторить языку движениями пальцами внизу по моей промежности, будто имитирует член, но внутрь не входит. Только снаружи меня касается, заставляя очень быстро стать мокрой и, конечно, всецело одурманенной им. Боже, это что-то дикое, животное и очень желанное. Такое… правильное, необходимое и запретное для меня. Я как цветок раскрываюсь перед ним, вся для него, ему, вся его до последнего вдоха! Мне очень приятно и сладко, совсем не больно, и это чувство желания близости… Оно не затихает, а наоборот, как огонь, распаляется еще сильнее, заставляя меня пылать от стыда и еще чего-то… предвкушения. В какой-то момент прикрываю глаза. Чувствую, что начала расслабляться, Михаил надавливает мне на колени, мягко заставляя шире раскинуть ноги, и я слушаюсь. Позволяю Бакирову касаться меня, как и где он хочет. Я его уже. Окончательно и до мозга костей. Он не сделает больно. Я доверяю Михаилу Александровичу даже больше, чем сама себе. Сама я никогда там себя не трогала. Иногда живот болел, сжималось там все, особенно когда он мне снился, но я тогда лишь подушку между ног зажимала, терпела. Не хотела сама, а теперь хочу, чтобы он меня касался. Откровенно, сильно, приятно, грубо даже, по-всякому. Только пусть касается. Везде. – А-ах! – Чш… Спокойно. Не дергайся, – говорит спокойно, тогда как у меня перед глазами какие-то салюты разноцветные от его ласк. Боже, что он делает со мной, что… С губ слетает стон, какая-то сладкая пытка, и когда я открываю глаза, то замечаю, что Бакиров движения рукой ускоряет, а я бедрами в такт ему вторю! Трусь о его руку, как кошка. Часто дышу, стону, совсем забыв о стыде. Напрочь. Михаил Александрович ладонь мне на низ живота кладет, чуть надавливает, второй рукой не останавливая движения, а меня как током бьет. От него, от того, как мое тело реагирует на него. Тянусь к его шее, целую туда, где у него пульсирует венка. Нежно. Чуть кусаю, отчего мужчина довольно рычит. Ему нравится, и я смелею. Касаюсь его спины, плеч, груди. Если это правда, то я самая счастливая сейчас из всех людей на планете. Михаил не останавливается, а я начинаю дергаться, мне то холодно, то жарко уже, как-то томно, живот так сильно дрожит, сердце колотится, и становится страшно. Я не испытывала этого еще никогда, и там, внизу, все очень пульсирует. От этого желания его, от этого чувства, которое накрывает меня с головой, и теперь я понимаю, что такое отдаться кому-то. Отдать свое тело, душу, мысли, чувства. И я бросаю в этот момент все к ногам Михаила. Все ему отдаю. Все до капли. Всю себя. И это так страшно, потому что себе я ничего не хочу оставлять. Я ему все отдам. Мне без него ничего надо. Бакиров как на скрипке на мне играет, его умелые руки что-то делают с моим телом, отчего оно уже совсем не подчиняется мне, а ему одному только. Как куколка в его руках, и что самое страшное, мне нравится быть его. До последнего вдоха. – О боже… Боже, боже… – Все хорошо, девочка. Расслабься. Он не останавливает движения ни на секунду, тогда как томление становится уже просто невероятно сильным, и я хочу этого! Больше всего на свете сейчас. – Я все делаю так? – Да. Спокойно, Ангел, – усмехается, но его взгляд потемневший, опасный, возбужденный, знающий. – Не дергайся. – Я хочу вас… Очень. – Глупая. Сама не знаешь, о чем просишь. Я тебя и так доведу. Подожди немного. – Нет, я знаю! Я хочу… Не только ваши пальцы. Хочу вас. Всего. Честно. Очень. Грудь ноет, болит от синяков, но я хочу, чтобы он касался ее тоже, и Бакиров это видит, обхватывает огромными руками нежные полушария, сжимает соски, прокручивает между пальцами, делая их очень чувствительными, и, конечно, я сдаюсь первая. И я не претендовала на выигрыш. – Пожалуйста, пожалуйста… пожалуйста. Целую Бакирова снова и снова, куда дотягиваюсь. В шею, в грудь, в губы. Мурчу, стону в голос. Боже, я никогда такой не была, а теперь как кошка мартовская трусь о Бакирова, прошу, умоляю. После этого Михаил Александрович берет меня за подбородок и целует, хотя этот поцелуй больше похож на укус, и я понимаю, что все. Довыпрашивалась. Он сделает это, он станет моим первым и единственным мужчиной, лишит меня девственности, и я ничуть об этом не жалею. Я мечтала об этом последний год как минимум. С ним. Чтобы именно он. Никто больше. Никто, кроме него. Бакиров поднимается с кровати, снимает с себя одежду. Когда он остается в одних только черных боксерах, опускаю взгляд, замечая огромный бугор его возбуждения. Я жутко стесняюсь его, но одновременно с этим мне хочется смотреть на него бесконечно. – Мне будет больно? – Да, – честно отвечает Бакиров, но я храбрюсь. Знаю, что он не обидит. Он никогда меня не обидит. Смотрю на него внимательно, он большой, как медведь, широкоплечий, высокий, крепкий. Когда Михаил Александрович снимает боксеры, я опускаю глаза ниже и открываю рот от шока. Ох, он очень большой и там… и я даже не представляю, как эта штука поместится в меня хоть на треть. Глава 40 Осторожно опускаю голову и вижу его. Боже, у Бакирова огромный член, как удав, большой… Он покачивается у него между ног, как монстр, и я даже не представляю, как это поместится в меня. Хоть на треть. Нереально же. – Ох-х… – вздох сам с губ слетает, и я замечаю недовольный взгляд Бакирова. – Испугалась? – Нет, я… то есть просто не видела раньше. Вживую. Теряюсь как-то, в своих мечтах я немного иначе себе это представляла, и теперь ощущение реальности происходящего быстро отрезвляет, накатывает волна страха. Сажусь на кровати. Сглатываю. Я хочу его, просто немного страшно. Боже, я испугалась огромного члена Михаила Александровича. – Все нормально? – Да. Идите ко мне. Мужчина подходит ближе, а я не знаю, куда деть глаза от стыда, но пытаюсь выглядеть уверенной. Я видела тогда немного, как Марина ласкала Бакирова, и сама не хочу быть совсем неумехой. Осторожно руку тяну вниз и кончиками пальцев едва касаюсь мужчины там, внизу, проводя по огромному теплому члену. – Чш… не надо. Михаил Александрович перехватывает мои руки. Сплетает наши ладони. Смотрит так, что я просто таю, дышать даже сложно. – Я хочу, чтобы вам нравилось! Скажите, что сделать. – У тебя руки дрожат, Ангел, – усмехается своей фирменной красивой улыбкой. – Не надо пока. Ляг, не бойся ничего. Я всему тебя научу, малыш. Бакиров садится рядом, подкладывает мне подушку под попу зачем-то, а после опускается ниже и накрывает мою промежность губами. Опасно, запретно, на пределе. Я же стараюсь выглядеть спокойной, тогда как внутри просто ураган уже бушует! Это случится очень скоро, я стану женщиной, его женщиной! Не знаю, что делать и как вести себя, поэтому просто отдаюсь эмоциям и делаю так, как чувствую. Откидываюсь на подушку, касаюсь пальцами широких плеч мужчины. Осторожно, медленно, нежно. Таким я мечтала испытать свой первый раз, и, кажется, Бакиров это как-то понял, так как не делает мне больно. Наоборот. Ох, мамочка, он распаляет меня, делая все для того, чтобы я была очень-очень возбужденной от него. Его большие руки крепко держат меня за бедра, тогда как языком он касается меня там… Проводит по нежным складочкам, бьет по клитору, прикусывает и целует, так развязно и по-взрослому, заставляя меня просто трепетать в его руках. Грудь тяжелеет, соски очень быстро становятся грубыми, как камушки, когда одной рукой Михаил Александрович обхватывает нежное полушарие, прокручивая сосок между пальцами и не прекращая меня ласкать между ног. Внизу живота скручивается пружина до сладкой боли. Я не знаю, что это, но это напряжение от его ласк как лавина разливается по телу, мне очень стыдно… но я хочу этого. Я так сильно хочу его. В какой-то момент я чувствую, что уже вся мокрая, аж течет из меня. От него. Его прикосновения грубоватые, но я вижу, что Бакиров очень старается быть нежным со мной. И я ценю это. Больше всего на свете ценю. – Простите, что тогда обманывала вас! Я просто хотела вам понравиться, танцуя, – выпаливаю. От нервов развязывается язык напрочь. – Знаю. Ты мне и так нравишься. Без всяких масок, – басит, открываясь от меня. – Правда? – Да. Я хочу тебя, девочка. Сильно. – Я тоже вас хочу… Ловлю его темный, почти черный взгляд, после чего Бакиров медленно кивает. Кладет огромную руку мне на низ живота, чуть надавливая. А я дрожу, каждая мышца трепещет от его прикосновения. Как током меня бьет. Сильно. – Не бойся. Не напрягай так сильно живот, – отвечает мужчина, после чего подается вперед, заставляя меня лечь, очень широко разводит мои бедра и вклинивается между них. Ложится на меня, чуть придавливая, но все же опираясь на локти, иначе бы раздавил, как мошку. Я же даже не дышу. Он так близко, так приятно пахнет. Голым животом чувствую его стальной пресс. Слушаюсь его, подстраиваюсь, стараясь не выдать безумное дикое волнение. Михаил Александрович большой, горячий, голый… и вскоре промежностью я ощущаю его твердый член, которым он проводит по моим влажным складочкам. – Ты моя теперь. Моя, Ангел. Моя! – говорит и подается вперед бедрами, а я впиваюсь ногтями Бакирову в широкие плечи, когда чувствую невероятно сильную боль между ног! Огненную, такую острую, раздирающую меня, запредельную. Она разрывает, разбирает на части, растягивает, и вот уже я чувствую соленые слезы на губах. – А-а-ай! – скулю, не выдерживая, это оказалось намного больнее, чем я думала, но Михаил Александрович не останавливается. Опустив глаза вниз, я вижу, что он еще даже на треть не вошел, на треть! Пошевелиться не могу, он такой большой, очень!.. Ох, мамочки… – Больно…