Перевожу взгляд на Архипова. И вот вроде как он меня жалеет, да вот только ему плевать на меня с первого дня нашего знакомства, и сейчас тоже. Я просто игрушка в его руках, мелкая пешка, которую эти менты все же сделали крысой. Как и хотели изначально, и им неважно, делала я для этого хоть что-то или нет. Я все равно крысой оказалась для того, кого больше всех боялась предать. Теперь же Архипов очень быстро меня везет на машине прямо к Тураеву. Он уже договорился с ним и меня забрал практически сразу после того, как я ему позвонила. Я же не упираюсь больше. Я сама так хочу. Я хочу, чтобы прекратились смерти. – Это ведь вы, да? Вы квартиру мою сожгли? Она не могла сама загореться тогда, – спрашиваю прямо. Карты вскрыты. Нет смысла больше увиливать, и Архипов сам это прекрасно знает, ведь везет меня в один конец. – Не собственноручно, но да. – За что? За то, что не стала делать то, что вы так просили? Что не сдала ту поставку? За это лишили меня дома, да? – Я не люблю непослушных девочек. Я их давлю, как мошек. Я давал тебе выбор, Ангелина, ты его сделала. Не в свою пользу. Ты выбрала бандита, а не правосудие, и смотри, что он сотворил с тобой за это. Я вообще удивляюсь, как Бакиров тебя на ремни не пустил и ты все еще дышишь. – Зачем вы тогда звонили мне два дня назад? Я же не сдавала вам никого. Ни разу! Как те деньги оказались в моем рюкзаке? Это же тоже вы. – Так было нужно, девочка. – Я не понимаю. – Тебе и не надо понимать. Ты просто игрушка, малышка, и ты отлично сыграла свою партию в моей игре. Ты умница, но оказалась слишком упрямой и видишь, к чему это привело. Ты теперь никому не нужна, девочка. Даже своему криминальному покровителю больше не нужна. Держу горькие слезы. Архипов ведь прав. Как никогда. Я не нужна Бакирову больше. Он меня ненавидит и мне не верит. Я теперь крыса для него. Ничтожная, грязная девка, с которой можно делать что угодно. Подарить, отдать парням, сделать больно, наказать, что, собственно, он и делал сегодня ночью. Я уверена, что Миша сначала сам мне сделал больно, а после того, как я отключилась, отдал парням. Он это сделал, чтобы они добили меня, но я не знаю, почему они оставили меня в живых. Наверное, чтобы делать теперь это со мной каждую ночь. Пользовать крысу. Быстро вытираю слезы. Господи. Помоги. Архипов привозит меня на какой-то склад за городом, похоже на старую лесопилку по огромному количеству дерева, но внутрь мы не заходим, и я оказываюсь на огромной заброшенной поляне. О моей квартире этот мент обещает “позаботиться”, и даже документов ему не надо. У него власть своя, а у меня дыра в груди. Пусть забирает уже все. Мне теперь все равно. Все равно уже. Стою на поляне, прижимая руку к себе. Она снова сильно болит, я понимаю, что не могу ею уже шевелить. Ладонь то и дело начинает неметь. Кажется, пошло воспаление, но это неважно. Неважно уже. Почему-то мне даже не страшно. Мне как-то плохо. Лихорадит всю, мне не холодно, но я дрожу. Сильно. Вскоре подъезжают черные машины. Оттуда выходят мужчины. Много огромных и явно вооруженных головорезов в черных костюмах. Из одной из машин выходит грузный мужчина лет пятидесяти и крепко пожимает руку худощавому Архипову, словно он… очень хорошо и давно его знает. – Эта? – Да. – На. Хорошо работаешь. Дает ему толстый конверт, и я понимаю, что это Тураев. Он здесь главный. Архипов берет деньги и уезжает, оставляя меня одну среди этих бандитов. Сглатываю. Я в одной только футболке стою с перемотанной ногой. Даже обуви нет у меня. У меня ничего теперь нет. Руку к себе прижимаю. Болит. Сильно. Шевелить ею совсем не могу, но это неважно. Мне должно быть страшно, но нет. Отболело уже все. Я просто хочу прекратить все это. – Ты, что ли, сука Бакира? Его голос скрипучий и противный, глаза серые, безликие, выпученные, явно перебитый нос. – Да. Я. – Ты хотела встретиться со мной. Я слушаю. С чем пришла? – Я… я виновата в смерти вашего сына. Савелия. Кулаки этого мужика сжимаются, он весь напрягается, и я невольно отхожу назад. – Ты или тупая, или слишком умная, забава! Ты понимаешь, ЧТО я сделаю с тобой за это?! – кричит на меня, и я замечаю оружие в руках его головорезов. Пистолеты, огромное количество, и от этого кровь стынет в жилах. Я пришла к опасному зверю, это билет в один конец, но так нужно, у меня нет больше выхода. – Я не хочу больше смертей! Пожалуйста. Я знаю, вы теперь мстите Бакирову за это, ищете его, но прошу, не надо! Он тогда просто защищал меня. Ваш сын Савелий на меня напал. Я виновата, что пошла в ту квартиру, а не Бакиров. Он меня просто защищал! Едкий громкий смех Тураева разливается по воздуху, отравляя его, и я сглатываю, стараясь не выдать безумного страха. – Ахах… забава! Да тебя медведь прислал, что ли?! Сам ссыт прийти ко мне? – Нет. Он не знает, что я здесь. Я не вместо него пришла, а за него! Я хочу…хочу выменять свою жизнь на жизнь Бакирова, – говорю прямо и, подняв глаза, вижу, что уже окружена этими головорезами. Их много… около двадцати тут, и я стараюсь не думать о том, что моя смерть будет долгой. Лучше сразу. Быстро, чтобы не мучили меня. – Стоп. Не приближаться! – велит Тураев, походя ко мне ближе. – Ты отчаянная, смелая, Бакиров не зря тебя своей сделал, но знаешь что, медвежья сука, ты исполнила свою роль сполна. Архипов просто охренительный кукловод! – Роль? Какую еще роль? Сердце пропускает несколько тяжелых ударов, а я обхватываю себя здоровой рукой, стараясь не упасть от слабости. – Роль наживки. Ну-ка, звоните Бакиру! Приглашайте этого черта на парад! – Что?! Нет, нет, пожалуйста! В этот момент я понимаю, что сделала худшее, что могла. Глава 48 – Он не приедет. Я ему не нужна. Я же сказала, что хочу выменять свою… – Завали хлебало! У тебя двадцать минут. Не приедет Бакир, я тебя и так за сына четвертую, сука ты драная, – шипит Тураев, заставляя меня всю сжаться в комок оголенных нервов. Значит, двадцать минут осталось. Хорошо. Так надо. И не то чтобы я не хотела жить совсем, но после всего случившегося думаю, что так просто правильно. Все, кого я люблю, умирают из-за меня, и допустить, чтобы по моей вине еще и с Мишей что-то случилось, я точно не могу. Невольно вспоминаю нашу первую встречу. Я еще совсем девочка – и он уже матерый взрослый бандит. Он мне не понравился сразу, показался очень грубым, прямолинейным, таким большим и некрасивым, руки его эти в татуировках меня пугали, и еще Миша жутко много курил. Но голос мне его сразу очень понравился, и даже сейчас нравится, хоть он и ненавидит меня теперь, презирает свою грязную суку. Наверное, надо было мне Вадика тогда послушать и не идти в этот клуб, но я сама так решила. Пойти к опасному криминальному авторитету вдвое старше себя, попросить его помощи, но я не жалею, ведь я полюбила. Михаила полюбила. Такого строгого, опасного, сильного, жестокого, хотя он никогда не был со мной жестоким. Он меня всегда защищал, а я не оправдала его ожиданий, я его разочаровала. Я видела это разочарование в его глазах, и это хуже ножа меня теперь бьет, наотмашь. Бакиров никогда не был хорошим, но впервые в жизни и навсегда я отдала ему свое сердце, оно уже в его руках, и оно же оказалось ему не нужным. Этой ночью Михаил исполосовал мое сердце своим же ремнем, но я не жалуюсь. Я сама виновата. Я не призналась сразу – и вот результат: его друзья в могилах лежат, а я… предательница для него, ничтожество, крыса. Какая страшная штука любовь. Обманчивая, злая, жестокая. Сначала из-за нее у меня выросли крылья, но теперь их вырезали с мясом без анестезии, и еще никогда до этого я не испытывала такой страшной боли, как сейчас. Сейчас мне хочется кричать от этой боли в голос, но я стою и молчу. Я жду, когда они сделают то, что обещали, и все прекратится. Для меня. Скорее бы! Невыносимо. Я хочу, чтобы это закончилось, чтобы просто перестало болеть. Любовь к взрослому бандиту обернулась для меня невыносимой болью, но она точно была и есть. Не прошла она никуда, а превратилась во что-то страшное для нас обоих, заразилась ядом, озверела, поломала меня. Я оказалась слишком слабой, а слабым не место в этой жизни, и мне тоже теперь места здесь нет. Так надо… Так правильно. Я хочу этого очень. Пусть теперь думает обо мне, что хочет. Я знаю, Михаил презирает меня, как и все в клубе, все до единого, но жить с этой болью я уже не могу. Как и быть его собственностью на поводке. Я лучше умру, чем буду видеть ненависть к себе в его красивых карих глазах с зеленой радужкой. Только не после того, как Бакиров смотрел на меня с уважением, заставлял смущаться, гладил меня, целовал. Для меня теперь этот его взгляд презрения хуже смерти, по живому, без наркоза режет. Люди Тураева то и дело поглядывают на часы, но я знаю: он не приедет за мной. Не после всего. Бакирову все равно на меня, он меня ненавидит и, наверное, уже хочет, чтобы я поскорее умерла. Ему станет лучше. Я знаю, знаю. Двадцать минут проходят быстро, и, наверное, я должна была бы уже биться в истерике, но я с места сдвинуться не могу, видя, как опускаются тучи, небо темнеет, становясь черным. Слезы лишь катятся по щекам. Я жалею только об одном. Что не призналась, что очень сильно люблю его. Все это время, кажется, с первого дня нашей встречи, с первой секунды. Так ни разу и не произнесла, не могла, боялась, что не ответит тем же, что выкинет меня, как ненужного щенка, которым я, наверное, всегда и была для него. Конечно, Бакиров бы уже не поверил мне, но все равно. Надо было сказать, потому что любовь эта теперь и меня убьет, но я не жалею. Ни о чем. Я не успеваю заметить, в какой момент кто-то кричит, а после… я вижу летящий мимо меня топор! На огромной скорости он врезается прямо в держащего меня охранника, застревая в его в груди, после чего тот оседает на землю, и я вскрикиваю. Страшно. Вот теперь я словно просыпаюсь и ощущаю этот дикий ужас происходящего. Крики, вооруженные люди, выстрелы. Пули проносятся буквально в сантиметрах от моей головы, пока кто-то меня не хватает с силой в охапку, прикрывая собой. Я не вижу его сразу, но слышу по запаху. Это он. Михаил. Почему он пришел за мной? За предательницей. Я не понимаю. Не понимаю уже. – Зачем… – Ангел, пригнись!!! Бакиров быстро заводит меня за свою крепкую спину, и в этот момент я вижу, как в него целится из пистолета Тураев. Он стоит напротив, наводит на него черное оружие и уже нажимает на курок, тогда как я понимаю, что он выстрелит и я снова стану причиной смерти. Его смерти, а вынести это я уже не смогу.