– Не-е-ет! Все случается быстро, и я не думаю, а делаю так, как чувствую, как велит мое сердце, которое еще стучит. Пусть в его руках, но все же стучит. Я выбегаю из-за спины Михаила и становлюсь перед ним, прикрывая собой. Раздается громкий выстрел, и я тут же чувствую, как в груди слева что-то жжет. Очень сильно, словно в меня попал раскаленный прут, не давая дышать. Ноги сразу подкашиваются, дыхание сбивается, и боль миллионом ножей пробивает грудь. Я чувствую его руки. Сильные и такие чужие теперь, ненавидимые. Миша подхватывает меня за талию, не давая упасть к его ногам. Я поднимаю голову и встречаюсь с ним взглядом. Мое лицо мокрое от слез, а карие глаза Михаила сейчас почему-то тоже блестят. Да, он меня ненавидит все так же сильно. Ненавидит свою предательницу. – АНГЕЛ, НЕ-ЕТ! – Я не крыса. Не крыса… – шепчу это тихо, но он слышит. *** – Где она, Алена, я тебе башку снесу! – Михаил Александрович, я не знаю, честно! Дверь была закрыта! Я стою в кабинете, держа в руке раскуроченную шину. На ней ремень сверху так и остался висеть. Ангел сняла эту чертову повязку со сломанной руки, лишь бы свалить от меня! – У кого еще были ключи?! Вы издеваетесь, Влад! – Я не видел ее. Я на парадной стоял. Ключи только у вас. Это же ваш кабинет! – Черт возьми! Провожу рукой по лицу. Куда ты убежала, зачем, Ангел? Нельзя тебе никуда выходить, особенно сейчас, когда на нас уже каждая собака Тура охоту ведет и свои запросто могут пришибить где-нибудь за углом. Внутри что-то грызет, я понимаю, что она проснулась и увидела, что я ее привязал. Испугалась. И после вчерашнего же наверняка. Хотя чего я ее жалею, крыса не заслуживает ни хрена, блядь! Игорь тоже, сука, не приехал вовремя, а у нее перелом, куда она поперлась, на кой черт? Сжимаю зубы. Что у нее за игры там такие, не сказала же ночью ничего толком, как я ее ни драл тем ремнем, ни трахал, как зверь. Молчала до последнего, сука! Через полчаса пацаны отзваниваются, Ангел не приходила на свою квартиру, а куда она могла еще пойти, даже не представляю. У нее нет документов и вещей, она должна была сидеть здесь, у меня под боком, пока я не решу, что с ней делать дальше, а теперь я места себе найти не могу и сам не знаю, какого черта я переживаю за нее. Меня трясет всего, ведь я понимаю, что ее сейчас и свои, и чужие запросто могут убрать: для своих она крыса, а для чужих – моя девка. Как ни крути, она моя – это знает уже, блядь, каждая собака. Моя нежная предательница, которую я уже должен был убить, прикончить, но я тянул, и вот результат. Свалила, вот только не могла она сама убежать без помощи со сломанной рукой, и уж точно бы не вскрыла сама дверь. Кажется, еще немного – и у меня треснет башка, остановится сердце, закипит кровь. Кто… кто, блядь, помог Ангелу? Кто-то в клубе, кто еще меня предал, сука! Дышать почему-то сложно. Впервые не могу собраться, пазл все не сходится, и у меня, блядь, нет никаких новых деталей. Кривое зеркало, сломанное, перекошенное, игра… кто-то со мной играет, и я ни хуя не понимаю кто. Кто меня дразнит, кто еще предает меня прямо сейчас? Я всех кормил, никто со мной никогда не голодал, все, кто был под моим крылом, были сыты и довольны… или не все? Хуже всего, что я не знаю, где Ангел и что с ней, и от этого мне особенно хреново. До чего мы дожили. Мои парни лежат в земле, Ангел свалила, и, куда она сбежала, даже ума не приложу. У нее нет денег, нет ни хрена. У меня бы она была хотя бы под защитой, а теперь что… блядь. Раздается звонок, когда уже темнеет на улице. Поднимаю сразу. – Да. – Здоров, Бакир. Узнаю его сразу. Сжимаю трубку до хруста. – Тур. Че те надо? – Зря ты сына моего убил. Твоя сука у меня. Хочешь забрать целой, а не по частям, приезжай на лесопилку. У тебя двадцать минут, медведь. Дальше я достаю циркулярку. Буду отправлять твоего ангелочка по частям. Ты меня знаешь. – Что, блядь?! Алло! Звонок выбивается, а я леденею от ужаса. Тур не шутит. Ангел у него, он меня выманивает ею. Сука! – Михаил Александрович… что-то случилось? – Случилось. Алло, Саня, бери пацанов. На лесопилку, срочно! Ангел меня предала, обманывала все это время, но меня аж корежит от одной только мысли, что ей кто-то может причинить вред. *** Ненавижу ли я Ангела после того, как она предала меня? Да. Презираю, я в ней разочаровываюсь, однако так просто позволить умереть Ангелу в руках Тура я не могу. Внутри все горит, парни пытаются отговорить меня спасать крысу, погубившую Хаммера и Фила, тогда как я уже собираю арсенал. Какими бы тяжелыми ни были наши с Туром разборки, он посягнул на мое, а делиться своим я не намерен. Нас приезжает шесть человек, у Тураева около двенадцати вооруженных тварей, поэтому с ними никто не церемонится, мы нападаем первыми, как волки, окружая Тура со всех сторон. Я сразу замечаю ее. Босая, дрожащая, бледная. Ангел стоит практически по центру, ее за предплечье держит какой-то урод. Я вижу, как она морщится от боли и трясет ее знатно, она прижимает к себе сломанную руку, которую я, блядь, ночью даже не заметил, когда трахал ее. Мой топор летит прямо в черта, держащего Ангела, сбивая его с ног. Он быстро падает, а малая вскрикивает. Начинается потасовка, и я хватаю девчонку первой, однако по какой-то причине Ангел начинает вырываться, а после выбегает впереди меня, зачем-то прижимаясь к моей груди спиной. Всего одна чертова секунда, и она прикрывает меня от пули Тура. Собой. Специально. Я его не увидел, она увидела первой. Раздается выстрел, девочка отлетает в меня, я стреляю Туру в башку и едва успеваю подхватить Ангела, не давая ей упасть на землю. Попал, сука, он попал в нее! Ранили, Ангела ранили, куда, где, твою ж мать! Ошалело смотрю на рану в ее груди, из которой сразу начинает хлестать кровь. Ангел резко бледнеет, а мне становится до ужаса страшно. Впервые в жизни я боюсь вовсе не за себя. Я боюсь за нее. Да, эта девочка предательница, и я должен ее ненавидеть, но, блядь, мне уже похуй на это. Ее волосы длинные струятся по моим рукам, Ангел начинает быстро оседать на землю, тогда как я понимаю, что ее ранили в левую сторону, туда, где сердце. Очень близко, и я чувствую, как сильно дрожат мои руки, из которых уже стекает ее кровь на землю. В этот момент Ангел поднимает на меня глаза. Ее взгляд страшный, вымученный, глаза красные полны боли, слезы стекают по бледному лицу, дрожащим губам. – Я не крыса… не крыса, – она шепчет это мне как-то быстро, словно боясь не успеть, тогда как я просто охреневаю видеть ее такой. Беспомощной, раненой, сломанной. Мною. – Ангел, черт возьми, зачем?! Зачем ты подставилась?! – ору на нее, тогда как орать мне хочется как раз на себя. – Забирай ее, Бакир, давайте быстрее валите! – Саня кричит где-то рядом, и я слушаю его. Я не хочу, чтобы эта девочка умерла здесь вот так, у меня на руках, и меня аж трясет от одной только мысли об этом. – Держись, слышишь? Сейчас доедем! Я подхватываю Ангела на руки. Она совсем не упирается, только дрожит вся, кашлять начинает, тихо ревет, и я вижу, что ее грудь на хрен прострелена. Сука, Тур попал в нее, целясь мне в сердце, и все, чего я боюсь в этот момент, – не успеть довезти ее. Я не иду, я бегу, прижимая девочку к себе, быстро отношу Ангела в машину, сам сажусь за руль. У меня впервые в жизни дрожат руки, потому что мне жутко. Пусть она крыса, предательница, пусть она сдавала нас постоянно, работая на Архипова, мне уже похуй. Я не могу ее потерять, не могу, только не ее. Мы резко срываемся с места. Ангел в одной только футболке дрожит вся, белая уже как снег, ее губы тоже белеют, и я понимаю, что дело хреново. Очень, очень хреново. – Я не крыса… не крыса. Не крыса. Не крыса, – шепчет, едва шевелясь на сиденье. При этом шепчет не мне, а куда-то сама себе, будто находясь в шоке. – Ангел, посмотри на меня, на меня! Беру ее за лицо, поворачиваю голову, заставляя посмотреть себе в глаза. Ангел дышит тяжело и быстро, поверхностно, ее футболка уже вся в крови, как и мое сиденье. С него уже капает эта самая кровь, твою мать! – Я тебе верю, девочка, слышишь? Все будет хорошо! Прижми рану, давай, Ангел, сильнее! Снимаю свою куртку, прикладываю к ее груди, прижимаю, вызывая у малой слабый писк, как у котенка. – Больно… – Тихо, надо прижать. Спокойно. Держи вот так. Доедем сейчас. Ангел плачет, и я замечаю, как сильно трясется ее ладонь, когда она убирает мою куртку от раны, смотря на окровавленные пальцы. – Боже… – Чш, там царапина! Ничего нет, слышишь?! Не смотри туда. Не смотри! Стараюсь ее хоть как-то успокоить, но Ангела аж подкидывает всю, и я с ужасом понимаю, что могу ее не довезти. Слишком много крови она уже потеряла, слишком близко к ее сердцу, слишком на грани я хожу. Твою мать! – Холодно. Мне холодно… Мне тяжело… дышать. Обрывками, так слабо, задыхаясь. – Еще немного! Возьми меня за руку! Малыш, ДАВАЙ! Хватаю ее за ладонь, второй держа руль. Ее пальцы ледяные, бледные, дрожащие. Ангел слабо сжимает мою руку, в какой-то момент поднимая на меня глаза. Мокрые ресницы, в глазах страх и что-то еще… безысходность, обреченность, боль. Ее длинные волосы пропитаны кровью, шея вся в крови, грудь, плечо, руки, бедра. Ангел смотрит прямо на меня, и я вижу, как у нее слезы текут по щекам снова, снова и снова.