— Приехала, и все. — Нет, серьезно. — Серьезно. Взяла в райкоме путевку — и при­ехала. — А университет? И как ты попала именно сюда? — Университет, я решила, обождет. А сюда, если честно, попала с трудом. В Тюмени три дня в обком комсомола ходила. Работает, говорю, в тайге такой парень, Леша Новожилов, мне вот надо к нему. — Ну да? — Да, точно... Леш, а в озере вы купаетесь? — Хм, интересно... Кое-кто купается, а я еще нет, вода холодная. — Боишься?? Обязательно выкупаюсь. А где ты работаешь, покажешь? — Что там смотреть? Стол, стул, машинка... — Ну интересно же мне! Покажи. «Э,— подумал Лешка,— а ведь это уже не та за­стенчивая, тихонькая Лена. Изменилась». Ему не хотелось вести ее в свой «предбанник»: уви­дит — обычный секретаришка у начальства, еще Маныгин кнопочку нажмет, звоночек зазвонит... А в то же время хотелось: пусть табличку на двери посмот­рит, все-таки внушительная табличка. — Ладно, идем,— буркнул Лешка. На табличку Лена действительно сразу обратила внимание. —• Смотри-ка,— сказала она,— и верно ведь, по­мощник начальника. Здорово! — Что я, врать буду? — покраснел Лешка. Его комнатку она оглядывала с. пристрастием и, должно быть, с удовольствием. Неумело постукала по клавишам пишущей машинки. — Сам печатаешь? Наверное, хорошо научился? Я помню, в школе ты для стенгазеты печатал. Одним пальцем. — Ага,— кивнул Лешка. Лена крутнулась по комнатке, уселась на его место, кулаки поставила на стол и, меняя голос и растя­гивая слова, сказала: — Сей-час я бу-ду отдавать распоряжения! Тут из своего кабинетика вышел Маныгин. — Леша,— мельком взглянув на Лену, сказал он,— есть одно дело. Преображенский уехал в Тунгу, а про листовки, похоже, забыл. Надо, чтобы Новиков быстренько изобразил вот этот текст по решению вче­рашнего штаба. Экземпляра бы четыре. Сделай. Теперь, когда людей на стройке стало много, засе­дания штаба по радио у ясе не передавались, и о самом важном из решений сообщали коллективу листовками. — Ладно,— сказал Лешка,— сделаю,— и с благо­дарностью подумал, что вот Анатолий Васильевич, словно что чуял, не позвонил ему, не вызвал к себе, а вышел сам. — Вы не ко мне? — повернулся Маныгин к Лене. — Нет, Анатолий Васильевич, это моя... мой... моя знакомая, — пояснил Лешка. — Лена Поливина из на­шего совхоза. Она меня и спрашивала давеча. — Маныгин,— протянул тот руку. — Лена. — Значит, к нам работать? — Да. — Специальность есть? — Штукатур.— Лешка с удивлением посмотрел на нее.— У нас райком еще весной организовал на обще­ственных началах курсы, я закончила, есть удостове­рение. — Вот и отлично, работы вам будет скоро много,— Маныгин с улыбкой оглядел их.— Ну? Что ясе ты, Леша? Показал бы своей знакомой стройку, рассказал о наших делах. А по дороге заглянешь к Новикову... Слава не столько смотрел в текст, который передал ему Лешка, сколько глазел на Лену. — Вы, наверное, спортом занимаетесь? — поинте­ресовался он. — Нет. Как все. А что? — У вас точеная фигурка. — А у вас — язык. Идем, Леша. Это Лешке понравилось — что она его обрезала. — Слушай,— сказал он, направляясь к «Комари­ку»,— выходит, ты не с бухты-барахты, а заранее решила на стройку податься, раз курсы закон­чила? — Конечно, заранее. Я такой человек, все обду­мала. Это ведь только у тебя импульсивный характер. — Дался вам мой характер! — Кому это «вам»? — Да вон недавно Карданов,— это комиссар наш, вообще-то хороший мужик,— тоже о моем характере высказывался. Дескать, эмоции преобладают. — Умный у вас комиссар. Нет, она определенно изменилась. Даже язвить на­училась. А фигурка у нее... действительно... — Дай руку,— сказал Лешка,— тут, видишь, еще мостки не положили. Раньше это называлось у нас тропинкой Мужества. — Ох уж и мужества! — Весной знаешь какая тут болотина стояла... По шею. С кочки на кочку, а потом в топь. Она посмотрела на него внимательно. — Леша, а если честно, трудно было?.. Ну, все это, вначале. — Да нет... Конечно, бывало всяко, но в общем — нормально. — «Нормально, нормально»,— передразнила она.— А, черт! Совершенно невозможные зверюги! У меня уже все руки в волдырях. Лешка спохватился и вытащил баллончик с «да­той». — Подожди-ка. Дай я тебя опрыскаю. Только глаза закрой.— Он склонился поближе и увидел, какая у нее чистая нежная кожа.— Вот так. Вам эти прыскал­ки тоже выдадут, немножко помогает. А накомарник будут давать, сетку такую — не бери. Жарко в нем, душно, и мошкара все равно пробивает. — Слушаюсь, товарищ начальник. Спасибо. — То-то,— сказал Лешка и увидел, что у начала мостков стоит Надя, наблюдает за ними.— Привет! — вяло выкрикнул он. — Привет, Леша. Познакомились? — В ее голосе ему почудился укор. — Что значит познакомились?— мгновенно нахох­лился Лешка.— Целый век знакомы, в одном поселке жили... Это Надя Голышева, я тебе о ней писал. — Вон вы какая,— сказала, протягивая руку Лена, и было непонятно — какая. — Землячка — это хорошо.— Надя зачем-то тере­била свою челочку и из-под руки оглядывала Лену.— Теперь Леше веселее будет. — А он что тут, грустит? — Не грустит, а серьезный очень. — Которые серьезные, тех в болото? Это подошли Васька Медведев и Виттоня; в спе­цовках, пахнущих машинным маслом, они топали из мастерской. — Ишь ты,— сказал Витюня,— начальство, так сразу двух девочек охмуряет. Очень он серьезный, Надюня? С серьезными скукота. Вот мы, бичи, народ веселый. Васька молчал, только искоса поглядывал на деву­шек. — Бичи — это что такое? Плетки? — спросила Лена.