— Бич — значит бывший интеллигентный чело­век,— с готовностью отшлепал губами старую остроту Витюия и осклабился.— Это Василий Медведев, мой друг, механик по должности, человековед по профес­сии. А я его верный помощник с прекрасным именем Витятюня. А вас, белокурочка, как зовут? Лена растерянно назвалась. — И прекрасно, Леночка, будем знакомые. Ваш ка­валер, наше начальство, надеемся, не будет в обиде. Если вам... — Хватит,— негромко сказал Васька, и Витюня зашлепнул рот.— Надюша, ты мне обещала книжечки, почитать хочется. Его друг и помощник хихикнул. Надя улыбнулась виновато: — У меня, Вася, мало что осталось. Ну пойдем, если время есть, посмотришь. Они двинулись но мосткам, Витюня на прощанье сделал ручкой. — Он пьяный или дурак? — спросила Лена. — По-моему, ни то, ни другое... — А бич—это что? — Бродяга и халтурщик. — Это на комсомольской-то стройке? Ты что? — Внимание! — раздалось из динамика у кафе.— Внимание! Объявляется пожарная тревога. Очаг огня в двух километрах от нас на юго-запад. Всем началь­никам участков выделить по десять мужчин добро­вольцев. Сбор — немедленный — на Главном проспекте у здания управления. Повторяю... — Что это, Леша? Какой пожар? — Лес горит. — Где? Надо бежать туда! — Хм.— Лешка хотел сказать что-нибудь шутли­во-едкое, но вспомнил, как год назад бросилась Лена за ним в огонь и как потом, обожженная, со сломан­ной рукой, лежала у его мамы в больничке.— Ты не тревожься. Это у нас не впервой. Слышала, людей со­бирают немного, значит, очаг небольшой. Ты иди к себе, а я все-таки побегу в управление. — Яс тобой! — Нет! К себе иди, к себе. Пока. Вечером уви­димся. Он бросился назад, к тропинке Мужества, и побе­жал легко и быстро. Лена смотрела вслед, пока он не скрылся за деревьями. 3. Было весело, было празднично, было хорошо. И даже, когда пели, Лешка подпевал, азартно разма­хивая руками, словно бы дирижируя, хотя портвейна выпил чуть-чуть. А сначала идти на открытие «Комарика» он не хотел. Вечер, чтобы избежать тесноты, решили провести «в две смены» и заготовили по трешке штука специ­альные билеты, зеленые и розовые, Лешка их и печа­тал. А распределением занимался Дим Димыч. И так получилось, что Лене досталось идти в «зеленую» сме­ну, а Лешке в другую. Он мог бы, конечно, поменяться с кем-нибудь, но не захотел. «Подумаешь, событие! Ничего не случится, если и не пойду». Но не тут-то было: братва взяла его под обстрел. Кто просто уго­варивал, кто подначивал, а кто и на сознательность жал: — Что ж зто, строили все вместе, а теперь ты в кусты! — Да мне и надеть нечего,— уже сдаваясь, отго­варивался Лешка.— Вон вы все какие, только фраков не хватает, а у меня даже белой рубашки нет. — Обязательно надо белую? Впрочем, Дим Димыч тотчас выдал ему рубашку. Рукава были коротковаты, Лешка их подвернул, засу­чив. Слава презентовал шикарный галстук. Пиджак, ввиду его ветхости, решено было не надевать. Уже у кафе его подхватила под руку Лена. Лешка удивился: — Ты ведь уже отгуляла свое. — Поменялась! — Она весело помахала розовым билетом. Столики были накрыты празднично, на каждом красовались две бутылки портвейна — по стакану на билет. Это расстарался Сима Кагальник, который соб­ственной персоной, хотя и вовсе не по этому случаю, вновь появился в управлении. За столиком Лешка уселся с Леной, Дим Димычем и Надей. Одну бутылку у них за горсть конфет выменял Витюня. Потом Васька Медведев, причесанный, наду­шенный, галантный, увел к своему столику Надю, а взамен посадил Симу. На низенькой эстраде играли на гитарах каменщи­ки из Подмосковья. Сима пытался объяснить Лене преимущества, которые несет с собой экономическая реформа, но благие его намерения разбивались о на­стойчивость танцоров. Девушек все-таки оказалось не­хватка, Лену приглашали наперебой; Лешке удалось пройтись с ней всего разок. Дим Димыч организовал простенькие аттракционы: вслепую срезали подвешен­ные на ниточках сладости к набрасывали кольца на толстый чурбак. Потом он начал вытаскивать на эст­раду певцов — когда-то успел вызнать голоса,— выта­щил и Симу, тот несильным, но очень приятным тено­ром пел украинские песни. — Карузо, Лемешев, Козловский! — похвалил его Слава Новиков, и Сима вдруг засмущался и поспешил на свое место. Было шумно, весело, празднично. Витюня, изрядно насосавшись портвейна, пытался пригласить Лену, она отказалась... — С управляющим, значит, танцевала, а со мной, выходит, нет? — Нижняя губа его отвисла. — Вы же человек, бывший,— усмехнулась Лена,— с бывшими неинтересно. — Фирлюнтихфляй, бэмц! — непонятно выговорил Витюня и отправился искать себе пару. Лешка повел Лену на вальс. — Сбежим? — заговорщически шепнула она.— На озеро сходим, погуляем... Озеро лежало тихое-тихое. Вокруг струилась свет­лая серебристая мгла. Солнце было где-то над горизон­том, припало за тайгой к далекой тундре и освещало небо, а небо — землю. — Вот так бы все идти, идти,— сказала Лена,— прямо к солнцу. — Солнце, оно крутится вокруг Земли. — Ох, ты, астроном. Вокруг Земли! — Ну, я по-житейски. — В тебе, Леша, появилось что-то от мужичка. «По-житейски»... Очень здесь холодно зимой? — Под сорок бывало. — Ничего себе, славно! Давай сядем... Они предусмотрительно захватили с собой курт­ки — от комаров, и это было хорошо. Комарики позва­нивали густо. Чуть слышно, с легким придыханием и шорохом, плескалась у ног вода. — Леш, а ты бы хотел поставить на берегу такого вот озера избушку и жить? — А мы не на берегу живем? — Костяной ты, что ли? — В горле ее булькнул смех. — Я говорю, избушку. С печкой, с полатями. И чтобы вокруг — ни души. Только лоси бродят, бел­ки скачут... — ...и медведь,— закончил Лешка. — Ну и медведь. А что? — Скучновато будет... Ты мне толком-то не объ­яснила, почему все-таки в университет решила не поступать? Она знобливо потянула на себе куртку, плечом при­валилась к его плечу. — Ох, Лешка, верно ты костяной. Ну неужели не понимаешь? За тобой я поехала! Куда ты, туда и я. А ведь похоже. Как это он сразу не догадался? Ему сделалось немножко страшно. Лешка вспомнил, как приехал Василий в отпуск, они валялись вдвоем в березовой роще, слушали лопотание листвы, и вдруг брат, не открывая глаз, сказал: «А ведь она тебя лю­бит». Лешка сжался весь, будто под занесенным но­жом, и осевшим голосом спросил: «Кто?»—« Лена... А ты, видать, к Тане Синельниковой тянешься, да?» И вспомнилась Татка — красивая, дерзкая, с каприз­ными бровями-щеточками, ио вспомнилась как-то хо­лодно, бестрепетно. Лена жалась плечом к его плечу. Лешка боялся шевельнуться. Негромко захрустел под неспешными шагами мел­кий валежник. Кто-то шел к берегу. Лена откачнулась от Лешки. Послышалось негромкое хрипловатое бор­мотание и приглушенный девичий смех. Потом голос Нади сказал: — Ну что ты! Нельзя так... Ой, Вася... Лешка громко кашлянул. Все стихло. Но нена­долго. — Плацкартные места уже заняты. Прогульнемся чуток дальше. Васька сказал еще что-то, Надя опять засмеялась. Снова валежник захрустел. Лена встала: — Ну что, Леша, пойдем? Нагулялись, и комары... Он двинулся за ней. У «Северянки» Лена сказала: — Спокойной ночи, мужичок. Напугала я тебя? Не бойся, я пошутила.— И побежала в дом. Лешка постоял немного, в душе было смутно, по­том пошел к себе.