— Ну, не сразу... А ведь на буровых-то ты не рабо­тал. Кто тебя возьмет? Эге, дорогой Анатолий Васильевич, вы начинаете сдаваться?.. — Ну и что, что не работал? Когда-то надо начи­нать. Возьмут учеником. А насчет секретаря вы не бес­покойтесь. Помните ту, беленькую, Тата зовут, она с радостью согласится. — Подожди ты, торопыга. На что она мне, твоя Тата!.. Подумаем, Леша. А пока иди, работай. И — ко­менданта мне сюда. — Значит, Анатолий Васильич, можно надеять­ся? — Лешка не хотел уйти, не получив подтверж­дения. — Сказал: подумаем —все. Иди... Да, а на бал по­чему не приглашаешь? — Какой бал? — Вот тебе на! Хочешь день рождения зажать? — A-а... Бала не будет, Анатолий Васильич, будет рыбалка. — Тогда приглашай на уху. Лешка пригласил. На озеро Безымянное они вышли затемно. Впрочем, в белой ночи этого «затемно» не было — просто была серая предвосходная муть. Лес, окружавший посело­чек, скоро поредел и измельчал — начался болотный худосочный нюр. Мокрая травянистая почва смачно хлюпала, местами ноги проваливались по колено. Впереди ломились Антоха и Аникей, За ними, в сопровождении Лены, Дели и Нади, тащился Лешка. Сзади плелись Дим Димыч и Слава. Накануне Антоха сгонял в Тунгу и у приятелей, которыми успел обзавестись, выпросил сеть, пообещав им рыбы. На озере он обнаружил лодку и теперь беспо­коился только о том, чтобы никто ее не увел. — В случае чего плот сварганим,— утешал его Аникей,— с плота не хуже будет. — Ну да, плот! Лодка-то, считай, моя, я первый ее нашел. Первым ее «нашел» настоящий хозяин. Да ты не расстраивайся, все будет ладно.— Аникей пребывал в светлом, праздничном настроении; оглядываясь, он видел, как следом вышагивает, смешно размахивая руками, Надя. Антоха вывел их на «остров» — сухую возвышен­ность, поросшую лиственницей, елью и сосной. Впереди лежало озеро. Темная тяжелая вода была недвижна. Над ней стлался белесый туман. По берегам чернел густой кустарник. Влево уходила протока в другое озеро. Над дальним берегом стояла алая заря. — Ну вот,— хвастливо сказал Антоха,— если кто сомневался, смотрите: лично наш водоем. На «острове» уже горел костер: кто-то проснулся пораньше, а может, и с вечера не спал. Антоха бро­сился к берегу — нет, «его» лодки на воде не было. — Айда за мной,— кивнул он Лешке и Аникею. Пришлось топать по болотине метров сто. Лодка была искусно скрыта на топком, заросшем ивой берегу. Сделана она была, конечно, кем-то из местных жите­лей. Топором и теслом сработал он крепкое кедровое днище, к нему приладил борта из легкой сухой сосны. В зарослях поодаль Антоха нашарил еловые весла. — Во, братцы, флот какой у нас! — радовался он. Знакомый, из плотницкой бригады, рыбак, стояв­ший по колено в воде с удочкой, заворчал, когда они проплывали мимо: — Тише, лопоухие... Нашли ведь где-то лодку, а? Ему, понятно, было завидно. Дим Димыч и Слава уже разожгли костер. Вблизи от него Деля раскладывала дымнички, Лена и Надя драли для них мох. — Ну, Дмитрич, вот и посидишь у костра в свое удовольствие,— вспомнил давний разговор Антоха. Дим Димыч тоже вспомнил, подмигнул: — Посидим, Антон, посидим. Если комарье по­зволит. — Деля, ты погуще мох-то клади,— хозяйски рас­порядился Антоха. Способ лова, предложенный им, был прост. Выру­бив несколько кольев, они воткнули их в дно протоки и на них закрепили сеть. Антоха поклялся, что через час будет «куча рыбы». Со стороны поселочка подходили новые рыбаки, здоровались, шутили, интересовались уловом. — Эх, черт,— вздохнул Антоха,— припоздали мы: уже солнце. — Ой! — Лена ухватила Лешку за руку.— Смотри, Леша. Они не уловили миг, когда край по-северному гро­мадного светила высунулся из-за кромки дальнего леса. Только увидели, как слои белесого тумана прон­зились розовыми лезвиями, а вода покрылась разли­вом красного расплава. Было что-то волшебное в изме­нившемся лике озера. — Красота-а,— выдохнул Лешка, и они долго стоя­ли, сплетя руки и вбирая в себя это волшебство. Однако были еще и комары, была мошка. Эта мразь не давала покоя. Лена бросилась к дымникам, окунулась в дым. Тут же, щелкая себя то по рукам, то по лицу, топталась Надя. Аникей что-то намыкивал. Деля подошла к девушкам, прихлопнула в ладоши и густым басовитым голосом пропела, выкладывая слова на мотив Аникея: Девчоночка Надя, Чего тебе надо? Подхватывая игру, Надя ответила тоненько: Ничего не надо, Кроме шоколада! Деля чуть не прорыдала с досадой: Шоколада нету. Надя закапризничала: Дай тогда конфету! Лихо притопнув и крутанувшись, Деля отказала: И конфеты нету — и баском своим пригвоздила концовку: Почитай газету! Однако концовки не получилось: напевая и намыкивая песенку, все теперь топтались, пританцовывая, в дыму, смеялись и кашляли, потом ухватились за руки и повели вокруг Нади хоровод. Наде стало весело, почти счастливо. — Ну чем не таежный бал! — услышали они, огля­нулись и увидели, что к ним, расплываясь в улыбках, подходят Маныгин и Карданов; чуть поодаль за ними шагал Иван Ситников. — Ага,— завопил Дим Димыч,— начальство по­чуяло запах ухи! — Имеем официальное приглашение,— возразил Маныгин.— А где же уха? Ухой вовсе и не пахнет... Антоха с Кардановым отправились выбирать сеть. — Давай, хозяюшка,— уходя, любовно похлопал Делю по дебелой спине Антоха,— готовь водицу для ушицы.— И Деля тотчас подхватила ведра. Иван Ситников, помахивая вырезанными по дороге удилищами, сказал, что лучшая рыба — не из сети, а с крючка, и пошел к берегу. Остальные в предвкуше­нии близкого пира взялись раскладывать дополнитель­ные дымники, вытаскивали из рюкзаков припасы и посуду, накрывали землю полотняной скатертью, кото­рую пожертвовала для такого случая Деля. Маныгин, осмотревшись на «острове», принял решение: — Зимой притащим сюда балок, организуем ры­бацкую базу. Лодки построим, штук шесть. Как, Аникей? — Сделаем, Анатоль Васильич! Как говорил мой батя, всенепременно! У Аникея было очень славное настроение. Все в это утро замечали, как часто и светло он улыбается, как старается быть поближе к Наде и хоть чем-нибудь, хоть самой малостью угодить ей. Правда, и Аникей, видно, замечал, что все это замечают, и потому сове­стился и иногда старался быть от Нади в сторонке. Но радость перла из него, и каждое скучное или просто равнодушное лицо казалось ему, наверное, кощунст­вом. Потому и присел он к Славе Новикову. Со Славой в последнее время происходило что-то неладное. Человек активный, разговорчивый, веселый, хотя и с ехидцей, он с какой-то поры стал вялым, мол­чаливым и неприметным, будто съежившимся. «Все переживаешь, что не стал начальством?» — как-то вполусерьез спросил у него Лешка. Слава гля­нул сердито-тускло, сказал неохотно: «А что тут пере­живать? Подумаешь!» — «Тогда в чем дело? Ходишь квелый какой-то. Жизнь разонравилась?» — «А поче­му она должна мне обязательно нравиться?» — усмех­нулся Слава. «Чудак, ты же был гвоздь-парень, даже речи толкал». Слава крутнул головой: «Эх, дитя ты все-таки, Новожил, школяр!» Лешка обиделся и больше с расспросами не приставал... Присев к Славе, Аникей шутливо толканул его плечом: — Заскучал, радиобог? Слава от толчка чуть не свалился, поморщился, но ответил спокойно, даже с ленцой: — Почему же «заскучал»? Сижу вот, наблюдаю, как вы природой наслаждаетесь, и не понимаю. — А сам? — А сам я весь от мошкары в волдырях. Как, впрочем, и ты. — Ерунда,— отмахнулся Аникей и вдруг вско­чил : — Смотри, тащат!