Аникей бил здорово. Без промашки. — Ша! — кричал Иван Ситников и длинными сильными руками расшвыривал наседавших на Ани­кея. На помощь ему пришло сразу человек десять, вста­ли каменной стенкой. Метался с ошалелыми глазами Сима Кагальник. — Ша,— повторил Иван.— Раунд закончен, повто­рения не будет. Расходись. Васька, поднявшись с земли, длинно посмотрел на Аникея, сплюнул кровь, утерся и молча пошел во тьму. За ним, с добротным синяком под глазом, по­плелся Витюня. — Что за чертовщина? Хулиганский мордобой за­теяли! — возмущался Гулявый. — Нет, Иван Тихонович,— покачал головой Ситни­ков.— Малых зря бить не станет. Видно, было за что. Да, Аникей? Аникей ничего не ответил и пошел от «Комарика». 3. Погода в воскресенье выдалась как по заказу: в ночь сильно подморозило, а с утра небо заголубело, и в простор его выкатилось, хоть и не высокое, празд­ничное солнце. В Тунгу, в поселковый Совет, выехали на трех самосвалах. Маныгин предлагал свой вездеход, но ребята от него дружно отказались. Борта машин раскрасили в клеточку — «под такси», расцветили лен­тами и зеленью, в кузове вделали скамьи. Людей пона­билось полно, катили с песнями, весело. Лешка вспом­нил, как они на воскресные дни ездили из школы-ин­терната в родной поселок на попутных грузачах, ска­зал Лене, и она сжала его руку и закивала радостно. В Тунге дело сделано было быстро. Лена и Лешка как свидетели у Антохи и Дели расписались в казен­ной книге. Деля превратилась из Таратуты в Пьянко­ву; Зина Рыбченкова менять фамилию на Грач не захотела, осталась при своей; а у Ларисы и Мити, бородатого москвича-гитариста, фамилии оказались одинаковыми — Васильевы, так что у них было проще простого. Пока оформляли браки, ветер с Карского моря и снеговых вершин Полярного Урала нагнал тучи, и по­сыпался снег. Он летел, казалось, бешенно, прямо в лица сидящих в кузовах и колол тысячами иглинок. Антоха этому обрадовался: — Делюшка, слышь, у нас примета такая есть: если дождь или снег на свадебный поезд — жить моло­дым хорошо. — Толковая примета! — засмеялась Деля. Самосвалы подкатили к «Комарику», тут их ждал чуть не весь поселок. Молодоженов встречали главные распорядители — Виктор Карданов и Галина Гаври­ловна. Чей-то острый язык уже перекрестил ее в Гаврилу Галиновну — очень это подходило грузной, грубоватой и басовитой женщине. Однако в прозвище не было яда: новая секретарша очень естественно вошла в кол­лектив, уже многих успела узнать не только по име­нам и внешности, но и по характерам и привычкам, и ее многие узнали и чуть побаивались, относились к ней хотя и несколько смешливо, но с уважением. Распорядители провели невест в зал, а женихам назначили урок — каждому расколоть по здоровенной сучковатой чурке. Под хохот собравшися парни остер­венело махали топорами. Антоха справился с чуркой первым и, гордый и красный, под аплодисменты на­правился ко входу в кафе. Тут остановила его Галина Гавриловна: — А что, добрый молодец, на загадки идешь аль на золото? — То есть это как? — не понял Антоха. — Ох, темная пошла молодежь! — Галина Гаври­ловна хохотнула.— Выкуп за невесту — отгадкой или золотом? Антоха покосился на нее недоверчиво: — Ну, загадывайте. — В лесу выросло, из лесу вынесли, в руках пла­чет, а на полу скачут. Упревший Тимка все еще возился с тяжелым ка­верзным чурбаком. Митя уже укладывал полешки. — Га! — Антоху осенило.— Так это о балалай­ке, да? — Молодец. Иди к своей суженой. Лешка уже в тамбуре услышал заново вопрос-при­словье Мите и загадку: «Пришли мужички без то­поров, срубили избу без углов». Лешка приостано­вился, отгадку он знал, а Митя, похоже, сообразить не мог. — Му-равь-и,— старательно выговорил Лешка только губами, но по напряженному взгляду жениха Галина Гавриловна догадалась, что его пытаются вы­ручить. — Э,— шутливо-грозно насупилась она,— так не пойдет, молодые люди. Чужой дружка подсказывать права не имеет. Получайте другую загадку... Другую Лешка уже не слышал, он поспешил за Антохой. Невестам были вручены веники, им надле­жало подметать пол. Ребята, уже поднабившиеся в зал, по уговору всё бросали и бросали на пол сор, так что молодайкам тоже пришлось попотеть. Наконец гостей пригласили к столу, образовавшему большую букву «П». На стулья для молодых были брошены мехом наружу специально извлеченные из склада полушубки. — Шубы теплы и мохнаты, жить вам тепло и бога­то,— со смешком приговаривала Галина Гавриловна, рассаживая молодоженов. Карданов сказал речь. Эти первые свадьбы, ска­зал он, свидетельство того, что комсомольско-моло­дежный коллектив строителей становится все более зрелым, дружным, сплоченным, и пожелал, чтобы сва­деб было больше. Поднялся веселый гвалт, тут же высказывались пожелания и предположения насчет будщих супруже­ских пар. — Любовь вам да совет, дорогие друзья! — выкрик­нул молодым комиссар, и поднялись стаканы с вином, и во сто глоток раздалось сладостное «Горько!». Потом молодоженов приветствовал Дим Димыч, а Маныгии, откинув на столе, стоявшем в уголке, ска­терть с подарками, вручал их супругам. А оркестран­ты поднесли свой дар — самосочиненную шутливую эпиталаму. Было шумно, тесно и весело. Уже запевали песни. Лешка смотрел на живее, ликующее застолье, и снова чувство единения со всеми этими людьми при­ятно обволакивало сердце. И Аникей с Дим Димычем, и Антоха, восседавший во главе стола, и Карданов с Иваном Ситниковым, и другие — все они были ему не просто милы, а близкие, как родные люди, все они были его заединщики. Легко и даже с радостью вспоминал он сейчас и трудный снежный переход с «купаньем» в полынье, и холод палатки, и сумрачную тесноту первых вагончиков, и первую просеку, открыв­шую дорогу на Большую землю, и жгучее комарье, от которого нет спасения, и то, как своими руками строил вместе с ребятами вот это самое кафе. Он вспомнил все это, и то, что трудное вспомина­лось легко и светло, было важно, хотя Лешка этого и не сознавал. Это было важно потому, что говорило о его повзрослении. Он не досадовал на трудности, он воспринимал их как нечто естественное и знал, что если встретятся еще, он их преодолеет. Трудности как запруды на реке, вначале приостанавливая течение, в конце концов множат его силу. Лешке захотелось чокнуться с Петром Силычем и поделиться с мастером своими мыслями о деле, что повязало их в одну упряжку, о поисках воды. Эти мы­сли возникли в его чуть затуманившейся голове толь­ко сейчас, но Лешке хотелось поделиться ими немед­ленно. Он стал озираться, выискивая седую голову буровика, но нигде ее не было видно. «Неужели не пригласили? — с досадой подумал он.— Никого из на­шей бригады, кроме меня». Однако за дальним концом стола заметил он Ваняту Пронина и уже хотел на­правиться к нему, как всё в зале смешалось: вышли на пляс Маныгин и Галина Гавриловна, все повскака­ли и окружили их плотным кольцом. Галина Гавриловна да и кавалер ее были, пожалуй, для пляски тяжеловаты, но русская «барыня» способ­на позвать в круг хоть кого. Анатолий Васильевич, как завсегдашний танцор, начал с ленивых, будто с неохотой, движений, цеплял ногу за ногу, а лицо было недвижно, глаза полузакрыты. Его дама плыла вокруг, делая мелкие, частые шажки, платочек в откинутой руке еще вяло свисал, но она уже поводила и чуть подергивала могучим плечом, словно рвалось из нее и вот-вот должно было вырваться что-то дерзкое и пла­менное. Вдруг, разомкнув кольцо, в круг вошел, ведя за собой Лену, старенький бухгалтер, и все закричали: «Давай, Родион Гаврилыч!» Сухонький и быстрый, он вроде бы и не очень в лад, но очень ловко отбил чечеточку, а Лена, взмахивая цветастой косынкой, птахой запорхала вокруг. Ухнул и пошел вприсядку Антоха Пьянков, поплыла возле него Деля, и разом в кругу оказалось еще несколько человек, неудержимо рва­нувшихся в пляс. Оборвалась музыка, а у Лешки ноги ходили ходу­ном, хотя он в круг и не ступал. Разгоряченные гости не хотели возвращаться к столу. Тут оркестр заиграл вальс, мелодия его нежным дуновением прошлась по залу, и Лешка увидел рядом вскинутые на него глаза Паты: они хотели, они просили, они умоляли станце­вать. «Тур вальса»,— усмехнулся Лешка про себя книжному, и с губ его чуть не сорвался грубый отказ, но в тот же миг — и вовремя — уколола мысль о соб­ственном свинстве. В конце концов, Леша, не заединщица ли и Ната? Почему, празднуя этот день с друзьями, должен ты отказать в празднике ей? Лешка ле­гонько, даже почти галантно наклонил голову и про­тянул Наташе руку. Вся засветившись, она подала ему свою... и тут разом их выбросило из праздника — у входной двери раздался звон разбитого стекла и, как выстрел, всполошный крик: «Пожар!» Зловещие клубы дыма вырывались из кубической коробки механической мастерской. По штабелям до­сок, подступая к складу стройдеталей, хищно металось изжелта-белое жаркое пламя. Уже горел подлесок, огонь прыгал на деревья, пластался в сторону домов. — Иван, бульдозеры сюда! — зычно закричал Ма­лыгин.— Бригада Малых, на склад, забрать все ло­паты! Преображенский, бери людей окапывать гараж! Гулявый — взрывчатку рви, отсекай огонь по оврагу! Бурзалов, заходи с людьми от базы горючего! Помни­те: рванет ее — нам хана! Давай ребята!.. В парадном праздничном костюме, большой и кра­сивый, он представился Лешке спокойным и сильным. К стоведерному баку с водой не подпускали горя­щие штабеля досок. Рванувшись из цепких рук своей Зиночки, Тимка Грач проворно бросился к бульдозеру' Взревел мотор, машина двинулась на огонь. А огонь на нее. Язык пламени метнулся к кабине — длинный и ядовитый, как у сказочного дракона. Тимка уныр­нул вниз, что-то сделал там — бульдозер замер, тяже­лый, яростный нож завис беспомощно. С хриплой руганью прыгнул к Тимке Антоха Пьян­ков, швырнул его из кабины и, втягивая голову в пле­чи, ухватился за рычаги. Нож врезался в штабель, пыхнули яркие брызги, бульдозер исчез в них. — Антоша! — дико вскрикнула Деля, но тот, на­верное, и не слышал ее — круто разворачивая машину, он яростно разваливал штабель и разгребал доски, по­путно сминая горящие кусты подлеска. Тимка, бледный, рвал на себе галстук, Зиночка та­щила его куда-то в сторону. Схватив пожарный багор, Лешка разбежался и, как с шестом, перемахнул через остаток штабеля к баку. Красные ведра были на месте. С маху зачерпывая вед­ро за ведром, Лешка выплескивал воду в свирепо ши­певшее и потрескивавшее пламя. Он и не заметил, как рядом оказался Аникей. В овраге ударили первые взрывы. Это навстречу огню пошел Гулявый. С озера уже тянулась и у пожа­ра раздваивалась на два ручья — к мехмастерской и к лесоскладу — цепочка с ведрами воды. Ведра были разные, в основном — наполовину облепленные из­вестью и красками. Там заправляла, похоже, Лена. Лешка, кончив плескать воду, огляделся, как зверь, готовый к яростному и самому нужному броску, и схватил лопату. Десятка два ребят забрасывали огонь землей... ...Они справились с пожаром быстро, но еще долго не расходились, чумазые, в испачканной и порванной праздничной одежде, возбужденные и очень довольные победой. В медпункте фельдшерица обрабатывала силь­но обожженного Антоху Пьянкова. Гадали о причине пожара. Очень похоже было на поджог. Наутро прилетел следователь. Он вызван был в связи с хищениями в мехмастерской, а теперь ему поднесли сюрпризик — пожар. Стало известно, что с вечера исчезли куда-то Васька Медведев и друг его Витюня. 4. То, что Васька и Витюня исчезли, многим представ­лялось доказательством их вины. Деля выходила из себя: ненаглядный муж ее Антоша лежал тяжело обожженный в медпункте по милости, она считала, этих проходимцев. Прорвавшись к следователю, кото­рый занял комнату Ивана Ситникова, Деля, как рас­сказывали, потребовала немедленных поисков и ареста беглецов. — Никуда они от нас не уйдут, гражданка,— будто бы сказал ей капитан Рычев, уже немолодой, угрюмого вида чернявый мужчина с большой, поросшей волоса­ми бородавкой на щеке.— Понадобится — найдем. Следствие требует порядка, порядок требует логики, логика требует фактов. Непреложная истина. — Да какие ж вам еще факты треба, товарищ капи­тан! — всплеснула руками Деля.— Хищения — это вам раз, пожар — два, сбегли — три. Вот вся и логика. — А вы, собственно, гражданка, отчего так взволно­ванно печетесь? Вы кем, гражданка, работаете здесь? — Комендант поселка я. За работой следователя заинтересованно и тревож­но следил весь поселок. Рассказывали, что капитан прежде всего с дотошной внимательностью ознакомил­ся с документами, которые представили ему Иван Сит­ников и Родион Гаврилович, потом долго осматривал пожарище и особливо — здание мастерской. Лишь по­сле этого, как, наверное, и положено, начал он вызы­вать к себе людей для опроса. Лешка в число интересующих капитана не попал. О том, как идет следствие, он знал лишь понаслышке, больше от Дели, которая раза два за день попутно заглядывала на буровую, чтобы поделиться новостями с Петром Силычем: этого, с ее точки зрения, положи­тельного человека она весьма уважала. — Дружок-то твой Аникей, что говорит, слышал? Поговорите, мне говорит, с Надей: пусть плюнет горе­вать, я ее все равно взамуж возьму. Хороший хлопец, а нескладный. Чего, говорю, мне говоришь? Ты На­дежде сам скажи. Он говорит, скажу, только вначале, значит, подготовить ее нужно, пусть обдумает. — Ну? — поинтересовался Лешка дальнейшим. — Что «ну»? — А Надя? — Да я с ней не говорила. Она темнее ночи ходит. Скорбит очень. А вот Аникей ожил, перспектива у него появилась. Только он чудной. Ты ему скажи про это. Они бурили уже на тридцать втором метре. Сбежав­шего Ваську заменили Тимкой Грачом. Хотя в мото­рах он разбирался неплохо, сказывалось, что на буро­вых работать ему не приходилось: заедало то тут, то там, Тимка нервничал, бестолочно суетился, и только спокойствие и опыт Силыча спасали дело.