- Здравствуй, Валер. - Как ты? - Да ничего особенного. Только, как обычно, скучаю по тебе. - Я тоже. Люблю тебя. - И я. Ты приедешь? - Не могу обещать. Но… хотел бы. - Валер, так же не может продолжаться вечно, ты же понимаешь. - Да. Не может. Не будет. Скоро, уверяю тебя. Но пока… мне так спокойнее. Звучит страшно глупо, но не пойми меня неправильно. Будто я специально сторонюсь. - Эти фразы я слышу уже больше десяти лет. И уже поняла и знаю, что это правда. Хоть слишком тяжелая. Для нас обоих. - Я сегодня или завтра переведу тебе деньги на карту. - Хорошо. - Чем занимаешься сейчас? - Телевизор фоном. Я на кухне. Телефон в комнате остался. Света в гости напросилась, через час жду ее, готовлю вот. - А как здоровье? - Как обычно. - Если что-то надо… - Я знаю, Валер. Спасибо. Но всё хорошо, правда. - Давай на лето оформлю тебе путевку? Алтай, Башкирия. Кавказ. - Я подумаю. Спасибо. Лучше сам приезжай. Сезонов закусил губу. Да что же это он, в самом деле. Тянется, тянется к ней, а вытянуть себя из мира, которым сам себя окружил, не может – или не хочет. Чего он боится, кого? За себя ли, за нее? Зачем закрывается сам? Пустые отговорки, вдруг с годами приобретшие важность? Но они ведь, он и она, еще семья, они еще вместе – или только по паспорту, а в жизни – всё сложнее? И эта сложность – только из его одной головы? Он слишком долго прожил в мире террористических атак и военных предательств, шлейфом тянущихся за ним с девяностых годов, что уже не может нормально мыслить о мире среди гражданских и силовиков: нужно быть настороже, нужно зачищать все преступные элементы и обеспечивать безопасность. Безопасностьдругих – а себя, себя обезопасить? Он боролся в том числе ради нее. Но всё зло на свете никогда не искоренишь. Но он хотя бы старался и старается не дать этому злу проникнуть вглубь России, до Урала, где сейчас она: по программе защиты свидетелей, в случае с его семьей дважды продлевавшейся, кажется, до бесконечных и нескончаемых лет, ей предоставили жильё в Екатеринбурге. (С Женей вышло проще: из-за того, что ему после усыновления оставили прежнюю фамилию и отчество биологического отца, программа распространяется на него лишь в части.) Им тяжело. Но он сам выбрал этот путь, осознанно, считая, что он верный, выигрышный, логичный, лучший – но, как оказалось, не для их хрупкого супружеского мира. Такой вот он, подполковник Сезонов, типичный военный до мозга костей. Ничем не отличающийся от других. Один из них, как бы ни хотел мыслить и жить иначе. - Прости. Мне пора. У меня встреча. - Ладно. Удачи. Пока. - Пока. Она первая отключила вызов. Она делала это всегда, потому что знала: он сам этого первый не сделает и будет слушать ее молчание на том конце. Загорелся уже который по счету зеленый сигнал. Подполковник медленно перешел дорогу, отнимая мобильник от уха. Небо с утра было затянуто серыми полупрозрачными облаками, обещавшими разразиться дождем. Но совершенно внезапно для самого Ярославля после полудня порывистый ветер пронесся над тысячелетним градом и смел серость с вышины, открывая горожанам лучистый весенний день и сгоняя таявший грязный размягченный снег в сточные решетки по краям дорог и тротуаров проснувшимся теплом. Щурясь на апрельском солнце, Сезонов стоял напротив драматического театра и провожал глазами мчащиеся по Волковскому кольцу автомобили и общественный транспорт. Ярков, назначивший встречу, опаздывал уже минут на десять. Подполковник, высматривая в каждом прохожем журналиста (он запомнил его внешность с опубликованных на сайтах фотографий), как ему было велено, зашел в ресторан быстрого питания и купил кофе. Милая девушка-стажер с широкой улыбкой и цветными брекетами пожелала ему доброго дня и протянула фирменный красный картонный стаканчик, который Сезонов принял с легкой улыбкой и кивком в сторону юной кассирши. Покинув кафе, он зашел на аллею у Знаменской башни, надеясь, что за три минуты колумнист не объявился и, не увидев подполковника, не покинул назначенное им же место встречи. В конце концов он должен был сохранить телефонный номер и набрать в случае непредвиденной ситуации. Сезонов прогулялся вдоль аллеи, попивая горячий американо, в сторону площади Волкова. На минуту остановился возле большого камня, оказавшимся Монументом породненным городам: здесь были малоизвестные мировые немецкий Кассель, французский Пуатье, португальский Коимбра, финский затейливый Ювяскюля и многие другие, а ниже – расстояние до них от Ярославля. Подполковник ослабил шейный платок, развязав узел, расстегнул ворот пальто: апрельское солнце, греющее почти по-летнему, забиралось под одежду и жарило спину и грудь. Перебежав по пешеходному переходу от аллеи к площади Волкова, Сезонов остановился у широкой цветочной клумбы с фигурой лиры в центре и стал рассматривать театральный фасад. Тут в кармане пальто коротко завибрировал телефон, оповестив о пришедшем смс. На загоревшемся заблокированном экране подполковник прочел сообщение, отправленное с абонентского номера Яркова: «Будьте ровно на том месте, о котором мы договаривались». Сезонов пожал плечами, убрал телефон и огляделся: если он получил текст такого содержания, значит, журналист сам уже здесь и следит за ним. Но среди прохожих не видно знакомого журналистского лица. Значит, колумнист наблюдает за ним в окно из какого-то здания или сидит в одной из многочисленных машин на стоянках вдоль дорог. Сезонов, улучив момент, перебежал дорогу не по «зебре». Театр готовился к реконструкции. Несколько обветшалый и потертый, потемневший задний фасад, выходящий на Первомайский бульвар, сильно отличался от уже приведенного в порядок главного входа – лица театрального здания, его исторической части со скульптурными и рельефными элементами. Подполковник, попивая кофе, остановился у подъездной дороги к заднему входу, где припарковалась пара машин, а трое людей, возможно, сотрудников театра, вполголоса о чем-то переговаривались. Сезонов даже не успел от нечего делать рассмотреть беседующих мужчин, как из-за театра вырулила серая «лада» и резко остановилась. Стекло у места водителя было опущено, в сторону подполковника, будто специально и невесть от кого прячась под натянутым на самые глаза козырьком бейсболки, смотрел мужчина с какими-то неестественными бородой и усами, точно наклеенными. Взгляд водителя было не угадать – глаза скрывали солнцезащитные очки. Интересно, за кем приехал такой персонаж? Ответ пришел в следующую секунду: водитель бесцеремонно и требовательно указал прямо на Сезонова, удостоверившись, что тот тоже смотрит на него, а затем ткнул большим пальцем себе за спину – на пассажирское кресло. Подполковник слегка приподнял бровь, но незамедлительно направился к автомобилю. Едва он сел позади водителя и даже не успел закрыть дверцу, как «лада» уже резко тронулась с каким-то нервно-истеричным толчком и покатила вдоль Первомайской мимо одноименного бульвара. В салоне они оказались вдвоем – сам Сезонов и водитель, который, кажется, натянул бейсболку глубже и распушил бороду еще сильнее, лишь бы не быть объектом разглядывания, но именно тем самым он и привлекал внимание подполковника. Никакого журналиста в машине не было. Какой-то очень интересный человек – Ярков: прибыл на место встречи раньше и следил издалека; пришел не сам, а прислал водителя; сейчас, наверное, преследует на другой машине. Неужели действительно опасается за свою жизнь и так сильно ненавидит военных, что разыграл перед Сезоновым такой спектакль? В жизни колумниста правда был, мягко скажем, неудачный опыт общения с военнослужащими, который заставил его опасаться за себя? Что же и кто ему сделал? А вдруг этот водитель прячет в бардачке или в кармане утепленной куртки оружие, чтобы угрожать ему, Сезонову, если он что-нибудь вздумает выкинуть, и делает это по приказу Яркова? Ему, подполковнику, есть повод опасаться за самого себя? В его защитном арсенале – лишь сила боевых искусств, никакого ножа или пистолета (свой армейский подарочный клинок с темно-ореховой ребристой рукоятью он не думал взять с собой и оставил в сейфе в гостиничном номере). Профессиональный оценивающий взгляд, которым Сезонов окинул водителя, охладил и успокоил мысли подполковника. Такой человек, как этот, за рулем, не выжмет из Сезонова все соки, если нападет: видно, что не настоящий борец, сдастся очень быстро, так что переживать не стоит, но – следует быть начеку. Подполковник, не выпуская из рук уже пустой кофейный стаканчик, покачиваясь на сидении из стороны в сторону, будто ехал по страшным ухабам, пытался поймать в салонное зеркало заднего обзора лицо водителя. Но тот то сутулился, то вертел головой по сторонам и ни разу не кинул на Сезонова даже скорого взгляда. Всю дорогу водитель молчал, жал на педали, будто опаздывает на поезд, который вот-вот отправится с N-ного пути, и вообще вел «ладу» так, словно у него плохое зрение и он пытается шестым чувством настроить траекторию автомобиля. Сезонов сам не задавал водителю вопросов, а смотрел в окна по обеим сторонам, ловя взглядом проносившийся мимо апрельский расцветающий Ярославль и между прочим высматривая автомобиль на хвосте – вдруг он есть, тогда это мог быть Ярков. Они ехали на север по длинному проспекту, смещаясь ближе к Волге. После запутанной сети дорожных лент из пересекавшихся шоссе и проспектов возле крупного торгового центра «лада» завернула в сторону речного берега. Вскоре близ земляной дороги у хозяйственных низкорослых длинных построек за обшарпанным бетонным забором обнаружился скат под Юбилейный, новый автомобильный, мост. В конце ската показалась небольшая площадка-стоянка на несколько автомобилей, сюда приезжали любоваться видом на Волгу. Сейчас здесь было пусто, ни машин, ни людей. Сезонов посмотрел на водителя. Тот, не оборачиваясь, махнул ладонью в сторону, что подполковник трактовал как знак выйти из автомобиля. Держа кофейный стаканчик в руках, Сезонов вышел из салона, и на него тут же дохнул прохладный ветер, поднимающийся с Волги. Захваченный открывшимся видом, завороженный подполковник отдалился от автомобиля и подошел к низкому бетонному ограждению, оглядываясь по сторонам. Великая русская река вела себя будто сказочный гигант: проснувшийся после зимней спячки, он поводил плечами и стряхивал ледовую полынью, которой был окован последние месяцы. Волга несла в своем течении расколотые льдины, таявшие покрывала мокрого схватившегося снега – расчищала путь для нового сезона речного судоходства и расставалась с последними следами зимы. Сезонов подумал, что на этом участке река может быть так же широка, как и Нева у Дворцового. Волга казалась бескрайней – как Россия: насколько подполковнику хватало глаз, вправо и влево тянулась темная и широкая речная лента. По воде, окружая льдины, шла рябь. Справа шумел проезжавшими автомобилями и грузовиками Юбилейный мост. Вдали виднелся мост железнодорожный. На другом берегу точечными россыпями над приходящими в себя после зимы деревьями выныривали разноцветные крыши частных домиков. Какая красота. Какая природная сила, думал Сезонов. Насладившись видом и глубоко вдохнув воздух с великой Волги, подполковник развернулся к водителю. Странно, он до сих пор не вышел из салона: сидел за рулем, заглушив мотор и не отворачивая лица от лобового стекла. Куда смотрит, было неясно: очки с бейсболкой он не снял. Тогда Сезонов повернулся к съезду и напряг слух, надеясь уловить поверх ветра и автомобильного шума с моста иные звуки: например, шорох автомобильных шин желательных или нет преследователей, если таковые были, или людские шаги тех же следящих. Но, кажется, никого. Внимательный и острый взор подполковника тоже не обнаружил в ближайшем радиусе ни души. Дверь у водительского места открылась, и из салона вышел подозрительный водитель. Мужчина оказался невысоким и худощавым, что не скрыла даже пухлая куртка. Ему в ней не жарко? Даже Сезонов готов расстегнуть все пуговицы пальто и расправить его полы, подставляя тело ветряным порывам, невзирая на еще невысокую температуру – солнце буквально испытывало на стойкость к своим лучам. - Кого-то еще думаете увидеть? – каким-то ненатуральным, будто деланым тоном, кося под голос больного ангиной, спросил водитель, подходя к багажнику: заметил, как Сезонов высматривал что-то или кого-то за съездом. - Да. Где ваш клиент, с которым я должен встретиться? Вы что, всё это время везли его в багажнике? – весело хмыкнул Сезонов, ткнув пустым стаканчиком в сторону багажника, который открывал водитель. - Нет. Почти. Этот «клиент» всегда был перед вами. Голос водителя изменился на чистый, хорошо поставленный, будто у телеведущего, высокий тембр, а сам мужчина быстрыми и молодыми движениями снял бейсболку с очками и бросил их в раскрытый багажник. На Сезонова смотрели, как-то победоносно улыбаясь, живые карие глаза с заметным среднеазиатским разрезом под изогнувшимися в доброй усмешке бровями. Водитель расправил пятерней темно-русые волосы и приступил к освобождению себя от бороды, которая действительно была накладной. Ложная щетина, постепенно снимаемая со щёк и подбородка, открывала настоящего, прятавшего за искусственными усами человека. Меньше чем через полминуты перед подполковником предстал сам журналист Олег Ярков. Сезонов, готовый к внезапным поворотам событий в части преследований, оказался не готов к подобному и искренне удивился. Каков актер! Ярков, будто не придавая значения изумлению подполковника, полез в карман куртки и, достав диоптрические очки в модной оправе, водрузил их на нос. - О, наконец-то. Так гораздо лучше. – Журналист несколько раз поморгал, вновь привыкая к яркому свету и четкости картинки, снимая с глаз пелену близорукости. Затем закрыл багажник, хлопнул в ладоши и, радостно вздохнув, уставился на Сезонова с легкой улыбкой: – Не очень просто водить без очков, когда зрение минус три с половиной. Теперь ясно, почему поездка напоминала бег тушканчика – быстрый, вертлявый и с подпрыгиваниями. - Зачем всё это? – спросил Сезонов, но подумал, что знает ответ. Так оно и было. - Я ведь упоминал, что к военным у меня особое отношение. – Ярков, подходя к подполковнику, пальцами закавычил слово «особое». – Мне досталось от вашей… братии. Я опасаюсь за себя не напрасно. Мне было важно, чтобы за нами никто не проследил: ни за мной, ни за вами. Мне было важно удостовериться, что вы специально не привели с собой человека, который бы стал следить за мной. В общем. Вы сейчас всё поймете. - Так вы мне всё-таки расскажете? – Сезонов, стоя недалеко от урны, прицельно кинул в нее стаканчик. - Да. Вы мне понравились. Журналист коротко улыбнулся, но в следующий миг надел на лицо серьезную маску. Он повертелся вокруг оси, зыркая по сторонам, будто охотничий пес в поисках добычи, и, удостоверившись, что никого рядом действительно нет и никто их не услышит, шагнул ближе к подполковнику. Ярков был ниже почти на полголовы и смотрел на Сезонова снизу, но это его не смущало. Гораздо важнее было рассказать понравившемуся военному про тайны, внезапно узнанные и так и не вышедшие на газетные полосы, и чертовщину, что происходила у Туношны. - Я поведаю вам невероятные вещи, от которых у вас кровь застынет в жилах и даже у мурашек поползут мурашки, – негромко и таинственно произнес Ярков, будто начинал повесть-ужастик. - Итак? Я весь во внимании, – так же негромко сказал подполковник. - Только отнеситесь ко всему серьезно! – Ярков, повысив голос, подкрепил его просительными нотками. Журналист внезапно перестал быть тем, кто говорил с Сезоновым по телефону часами ранее: нервный и подозрительный тип превратился сейчас в опасливого и опасающегося, испуганного тем, что ему могут не поверить. – Я очень долго никому не говорил таких вещей, ни с кем не делился тем, что вы услышите сейчас. - И всё-таки вы решились наконец рассказать то, что держали в себе? – спросил Сезонов. - Да! Потому что сил нет молчать наедине с самим собой!.. Вернемся в машину. Еще раз оглядевшись, Ярков кивнул на «ладу». Оба прошли к автомобилю. Колумнист вновь сел на место водителя, подполковник – на пассажирское кресло рядом. - Вы точно настоящий военный? – вдруг спросил журналист, сощурившись, и развернулся всем корпусом к Сезонову, обхватывая пальцами руль так крепко, будто узнай сейчас, что подполковник – ненастоящий, вырвет водительскую баранку и будет ею лупить лжевоенного. - Точно. Настоящий. – Сезонов допускал, что такой вопрос может иметь место, поэтому взял с собой удостоверение, которое сейчас и продемонстрировал Яркову, вынув корочку из внутреннего кармана и раскрывая ее перед журналистом. Тот несколько секунд знакомился с вклеенной фотографией, званиями и подписями на удостоверении и, удовлетворившись подлинностью офицера, кивнул. Сезонов убрал корочку обратно. - В общем. – Ярков собрался с духом и осторожно начал, опустив правую руку с руля на колено: – Некоторое время назад у меня была готова леденящая душу и будоражащая кровь история, которую я хотел опубликовать в туношенской народной газете – о которой вы точно знаете, раз вышли на меня, – но которую не взяла редакция из-за звонка из военного следствия. - Тааак. Интересная завязка. – Сезонов, заинтересованный, сощурился. Он не хотел перебивать Яркова своими дополнительными и уточняющими вопросами и дробить речь журналиста на мелкие части, хотя и желал в более точных деталях и подробностях узнавать всё сразу же. - Дальше – больше, – пообещал журналист, продолжая: – Сейчас чуть отмотаю назад, потому что надо именно здесь сказать, что́ я заприметил. С конца прошлого ноября в Ярославле и окрестностях творилось нечто… мягко говоря… странное, о котором знали и знают только военные нашего гарнизона и, думаю, высшее следственное командование Москвы. Вы ведь сами из столицы! Вам ничего не известно? - Не известно – что? Почему вы считаете – знаете, что у военного управления есть какие-то секреты? – Сезонов, второй раз за последние минуты не ожидавший неожиданного поворота, который неожиданно повернулся помимо и против его воли, заволновался. Вот, кажется, и налицо тот самый случай, когда провинциальный журналист, далекий от грифов секретности, знает всё, а московский офицер, близкий к государственной тайне, – ничего! И такое, оказывается, возможно. - Знаю, потому что они, эти военные, сами всеми силами пытаются скрыть правду от людей и оградить их, нас, от ужаса, – тут Ярков будто бы перевел дух, чтобы сказать самое важно и, может, страшное: – Ужаса в виде… звероподобной инопланетной нечисти. Отвратительной твари. В салоне авто воцарилось молчание. Мужчины смотрели друг на друга. Ярков взглядом умолял не считать его сумасшедшим и сбрендившим. Сезонов пытался поверить в то, что услышанное им сейчас – правда. Инопланетный зверь. Здесь. У нас. На Земле. В России. Ага. ЧТО? - Нуууу допууустииим, – протянул подполковник, медленно нагнув голову в знак принятия. Он очень не хотел, чтобы в его голосе Ярков услышал совершенное неверие, и думал представить тон как бы полный скептицизма. Что он еще может на это сказать? Как отреагировать? Он встретился с журналистом, чтобы послушать факты о местном полигоне, но сейчас лишь поражался тому, что возле Ярославля пасутся, словно овечки на поле, неземные монстры. Это точно как-то связано – полигон и нечисть? А как и куда тогда вплести смерть Арсения?