– Морозко! – Зимой, стало быть, родился? Ну, так ты усвой, Морозко, что не в полоне я, а у посадника вашего в гостях. И не дурака валяю, а делом важным занимаюсь, от коего благополучие всего Изборска вашего зависит. Так что нечего меня, ровно гусака, в сарай загонять. Должен сторожить – сторожи. Но не мешайся! Ведун вскинул мешок на плечо и зашагал к идолам. Найти изображение Мары среди истуканов оказалось не так-то просто. Святилище было большим и богатым, изборцы возвели идолы не только своим родовым богам, но и тем, которые считались малозначительными и даже чужими. Вот среди них, чужих и мелких, Олег и отыскал низкий черный пенек «Ледяной божини» с косой через плечо и чашей в руках, с высохшим, косо насаженным венком и пустой потрескавшейся лоханкой под ногами. – Здравствуй, прекраснейшая из богинь и богиня среди красавиц, – шепотом поздоровался с покровительницей ведунов. – Ты не поверишь, но я по тебе скучал. По твоим глазам и волосам, по твоему голосу и запаху. По твоему единственному поцелую, который сжег мое сердце. Услышь меня, моя богиня. Ибо я пришел к тебе… – Ты знаешь, кто это? – свистящим шепотом спросил из-за спины следовавший за ним по пятам стражник. – Это та, кого встретит в своей жизни каждый из нас, – ответил Олег. – И от ее благосклонности будет зависеть жизнь куда более долгая, нежели эта. Как назло, у него не было с собой ничего, что можно было бы оставить Маре в качестве подношения. В будущем он об этом не позаботился, тут пока ничем не разжился. Пошарив по карманам, Середин нащупал пятирублевую монету, совершенно бесполезную в этом мире… Хотя и равную по номиналу пяти здешним лошадям. – Все, что есть, – пожал он плечами и положил монету в миску. – Вспомни обо мне. Услышь… Он отступил и повернулся к Морозко: – Веди, служивый. Посмотрим, что за узилище приготовили мне на этот день. Хоромы посадника выглядели, разумеется, куда затрапезнее, нежели домик скромного московского бухгалтера, да и сам город своими размерами ощутимо уступал дачному участку пенсионера. Однако здешние стены, сложенные из известняковых плит и скрепленные раствором на белках из куриных яиц, производили куда более серьезное впечатление. Толщиной в пять шагов и высотой изнутри в два человеческих роста, они делались не просто на совесть – на века! Из дерева рубили только ведущие наверх лесенки и шатры над башнями. К тесноте крепостей ведун за время скитаний успел привыкнуть. Твердыни никогда не бывают просторными. Как стены ни раздвигай, желающих спрятаться от опасности под защиту дружины и камня всегда оказывается больше, нежели места внутри. Вот и в Изборске срубы размером всего четыре на четыре метра стояли вплотную друг к другу и тянулись вверх на два-три этажа. Или, точнее, на два-три жилья, как выражались в здешнем мире. Дворец посадника был примерно таким же: грубо отесанные бревна, переложенные мхом, узкое крыльцо, высокая подклеть, три жилья над ней, крытая дранкой чешуйчатая крыша. Только ширины в нем было не четыре метра, а все пятнадцать, плюс угловое расположение – на самом мысу вытянутого вдоль озера холма – позволяло верхним этажам выходить на стену и опираться на нее краями. Похоже, крепостная стена заодно заменяла обитателям хором гульбище[5], а сами хоромы – угловую башню крепости. Внутри дом уже не казался таким тесным. Проходы здесь были широкими, людские и горницы – просторными. Однако под потолком везде тянулись длинные полати[6]. Выходит, места для всех не хватало и здесь. – Наверх ступай, чародей, – указал на лестницу ратник. – Боярин Стрекал честь тебе великую оказал. Возле княжеских покоев поселяет, собственную светелку уступил. – Что же он вслух этого не сказал? – съязвил Олег. – Я даже отблагодарить его не смог. Они пошли наверх, миновали пролет с глухой дверью – видимо, на женскую половину, – поднялись на третий этаж, по темному коридору прошли до конца, к двери, что закрывалась толстым запорным брусом, лежащим в вырезах бревна. Морозко услужливо снял поперечину, потянул дверь на себя. Та тихонько скрипнула на смазанных салом подпятниках, открыв комнатку четыре на пять шагов, с чистеньким половиком, с топчаном у одной стены и сундуком напротив. Больше тут ничего не помещалось. – Хочешь сказать, воспитатель посадника у вас взаперти живет? – рассмеялся Олег, указав на брус в руках ратника. – Полонянин знатный о прошлом годе тут обитал, – ответил Морозко. – Князь Роговолод. Опосля кривичи его выкупили, ан запоры остались. Это походило на правду. В городской тесноте вполне могло быть, что одна и та же комната оказывается то тюрьмой, то гостевой комнатой, а когда нужды нет – то и жилищем фактического главы крепости. Раз стражник гостя не поправил, значит, так оно и есть: князь Русы посадил сюда юного боярина Переяра ради его знатности и приставил к родственнику опытного Стрекала, чтобы паренек не наделал глупостей. Ведун шагнул в светелку, скинул заплечный мешок, развязал, стал выкладывать вещи. Те, что намокли, раскинул на постели, прицепил на торчащие из бревен щепы, остальные просто разложил на полу и сундуке. Влажность – штука коварная. Лучше подсушить сухое, нежели потом обнаружить вместо рубахи гниль, а вместо клинка – ржавую железяку. В сундук, подальше от посторонних глаз, он спрятал только зеркала. Стекло и дерево влаги особо не боятся, держать их при себе долго Середин не собирался – так что ничего с сокровищем взаперти не случится. Подойдя к окну, он осмотрел затянутую промасленной тряпкой раму, раскачал пальцами распорные клинышки, выдернул, вынул склеенную из реек решетку, поставил на пол – пусть воздух свежий идет, быстрее все высохнет. Перед ним открылся захватывающий вид на Изборскую долину. Ограниченная с двух сторон протяженными хлебными пашнями, она вмещала в себя лесистые холмы, обширную болотину, полноводную реку и два озера: одно – чуть ли не под самым городом, а второе – в паре верст на север. Отсюда, из окна, с высоты птичьего полета, долина просматривалась очень далеко. Среди лесов местами виднелись прогалины, из которых торчали крыши изб. «Однако река ныне не та, что в будущем станет, – подумал Середин. – По этой и на струге пройти можно, коли кормчий умелый. А вот озеро, почитай, не изменилось. И луг перед Семимельничным ручьем тот же самый. Странно, что не распахали. Вроде место ровное, удобное. Две десятины[7], не меньше». Позади послышался стук – ведун быстро вернулся к двери, толкнул. Она оказалась запертой. «Не понял… Почетный арест? Ах да, я и забыл… Завтра ж русалии! – Олег хлопнул себя по лбу. – И я, спасибо Триглаве, оказался за главного. Вот так и проси богинь о помощи. Думаешь, она к тебе снизошла, ан потом оказывается, это она тебя попользовала». Он снова вернулся к окну, выглянул уже совсем с другим интересом и прищурился на луг, зажатый между рекой, Семимельничным ручьем, склоном холма и городом. Места для русалии, как ни крути, лучше не придумать. Ведун хмыкнул, погладил себя по подбородку, потом постучал в дверь. – Эй, Морозко! Ты там?! Посаднику передай, мне одежда нужна, женская. Платки, юбки, сарафаны, тапочки, несколько клубков нитей. Еще ветчина нужна копченая, пара окороков, да дрова, а то вокруг города их никогда не найти. И ты нужен, одному не управиться. Топай давай, времени мало. Если русалии завтра, все нужно делать бегом! Слышишь меня? Бегом! Не то весь город зимой будет лапу сосать! Праздник летней богини Купавы, часто называемый русалиями, возник не просто так. В середине июня, когда травы успели набрать силу, когда хлеб уже пошел в колос, пахарям больше не нужны дожди, им требуется солнце, много солнца – чтобы сушить сено второго укоса, идущее на корм скоту и закладываемое на зиму, чтобы посадки, впитывая солнце, скорее набирали силу. Дабы уберечься от пасмурной погоды и дождей, следует избавиться от русалок, любящих сырость и всячески влагу призывающих. Однако ссориться с хозяйками воды тоже нельзя – дожди понадобятся в середине лета, иначе урожай высохнет. Купаву придется ублажать, с русалками заигрывать. Поэтому на день летнего солнцестояния люди не ссорятся с силами воды. Они с ними играют, устраивают празднество, гулянье, пляски и скакания, занимаются с ними любовью, на которую русалки так падки. Тешат их много, без границ. Русалки, как и всякая нежить, – существа слабые и спокойные, силы набирают медленно. Если их хорошенько утомить, угулять, они потом несколько недель отдыхают. Забираются в укромные уголки, отлеживаются, никак себя не показывают. А нет русалок – нет и дождей. И недовольства при том у обитателей вод к людям – никакого. Однако понятно, что, если на праздник Купавы русалки не явятся, ничего не выйдет. Дожди зальют поля, урожай сгниет на корню. За такое дело пахари голову отвернут без колебаний. А кто отвечает за появление нежити на празднике? В этот раз, получается, за это отвечал он, Олег Середин. Ведун снова выглянул в окно, оценивая течение, расположение здешних вод, прикусил губу, прикидывая, в каких кустах и болотинах русалки могут прятаться, а где нет, и как удобнее всего выманить этих красавиц из реки и озер. «Всю жизнь от них шарахался, а тут, поди ж ты, самому в объятия лезть нужно. А это ведь дело такое… Только зазевайся – и ку-ку, навечно в тине останешься… Интересно, как там Любовод поживает? Купец новгородский, русалий сын… Вот бы чья помощь сейчас пригодилась! Жалко, неведомо, где он ныне и чем занимается…» За дверью грохнул засов, она распахнулась. Морозко, сделав свое дело, отошел в сторону, в проеме появились юный посадник и его престарелый воспитатель. – Сказывают, ведун, плату ты затребовал изрядную за участие свое в служении! – резко и недовольно объявил Переяр, положив левую ладонь на оголовье меча. – Дела никакого не сотворил, добром никаким не отличился, а уж брюхо свое набивать вкусно желаешь, в одежды красивые заматывать. – Кстати, и покушать тоже не мешало бы, – согласился Олег. – Маковой росинки с утра во рту не было. – Ты мне дерзишь, смерд? – Боярин еще больше выпрямился, развернул плечи. – Для русалии завтрашней мне нынче надобны два окорока копченых, тряпки и нитки всякие, о чем стражнику вашему я уже сказал, а еще полыни две большие охапки. Что до завтра, то хворосту надобно возка три-четыре да дров рубленых еще возок, не менее, – стал загибать пальцы ведун, пропустив угрозы мимо ушей. – Все сие на луг пусть доставят, что под крепостью лежит. Туда нежить манить стану. – Волхвы отродясь ничего подобного не просили, колдун, – из-за спины юноши сказал боярин Стрекал. – Так этих волхвов у вас целый город над ключами обитает, у них всего в достатке имеется. Я же один. Мне и помощники надобны, и добра своего мне на праздник не хватит. Так что помогайте. Вам это надобно или мне? – Головой рискуешь, ведун Олег. – Посадник потеребил пальцами оголовье меча. – Без туловища, боярин, голова моя праздника Купавы не устроит. Будет от этого легче твоему городу? Коли Изборск на русалок тратиться не хочет, пошлите гонцов в святилище, пусть волхвы свои амбары открывают. То не моя забота. С супругой своей когда познакомишь? – Чё? – опешил Переяр, и его юное лицо стало вовсе по-детски обиженным. – Хороводы на праздник Купавы первая красавица возглавлять должна, – напомнил Олег. – Или самая знатная. Посадник повернулся за поддержкой к боярину Стрекалу. Тот пожал плечами и кивнул. – Хорошо, – с явным раздражением тоже кивнул юный правитель. – Вижу, хвала Триглаве, ты ведаешь, как поступать. Твоя голова от меня никуда не денется. Боярин, вели дать ему все, чего просит, и не спускайте с него глаз! С чем в Изборске все было в порядке – так это с исполнительностью. Уже через час ведун в сопровождении Морозки шел к лугу, неся в руках стопку всякого тряпья, а сзади торопился стражник с огромной охапкой свежей полыни. – Сюда кидай! – подойдя к самым камышам, указал на край луга Олег. – Теперь иди, дрова и окорок неси. Да, кстати. Кольчугу свою в людской оставь, ныне она тебе токмо мешаться будет. – Не, чародей, вместе пошли, – мотнул головой стражник. – Кто знает, чего у тебя на уме? Середин молча указал на трех стражников, расположившихся на тракте, уходящем вниз по долине. Тянулась дорога аккурат меж приболоченным кустарником и почти отвесным обрывом холма, оскалившимся белыми известняковыми пластами. Единственный путь к бегству дружинники Изборска надежно перекрыли. Бежать мимо крепости, потом через людные слободы, потом мимо святилища было бы вовсе глупо. – Так что иди, не беспокойся. Да и не пойду я супротив Триглавы, не та у меня работа, богов гневить. Раз привела, ее волю исполню. Ведун стянул с себя рубаху, скинул порты, взял платок и бабью юбку, полез в камыши. Вскоре на краю поля, на нескольких сдвинутых вместе камнях потрескивал костерок, на нем поджаривался солидный кабаний окорок. Олег и его охранник, раздевшись до пояса, сидели рядом, прислушиваясь к происходящему в камышах. – Как оно, скоро приплывут? – нетерпеливо поинтересовался воин. – Нет. Что им возле города делать? – ответил Середин. – Шумно тут, народу много ходит, девки шляются, скотина всякая. Не нравится им в таких местах. – Тогда чего мы делаем? – Охотимся. Подманиваем. Приваживаем. Думаешь, я с голодухи окорок потребовал? Ведун снял мясо с огня, несколькими решительными движениями срезал с кости мякоть, самый крупный кусок наколол и отправил рот. Прожевал и продолжил: – Все дело в том, что запах копченостей они страсть как любят. Вот пусть и нюхают. Держи-ка клубок. Как пойдет, размотаешь до конца да где-нибудь закрепи. Очищенную кость Середин привязал на нитку, снова полез в камыши, пробрался через прибрежный ил, бросил в воду и стал тянуть с клубка нить, отпуская ее вниз по течению. Когда же клубок закончился, вылез обратно к костру, сел возле огня, наколол на нож еще мяса. – А это зачем? – кивнул на реку Морозко. – Есть у русалок две слабости, друг мой, – неторопливо ответил ведун. – Это тряпье и мужики. Ну, сам понимаешь, бабы – они бабы и есть. В реках же и болотах и с тем, и с другим скудновато. Вот потому эти речные девки при каждом удобном случае и норовят из одежды женской хоть чего-нибудь украсть. Если оставить что на берегу, обязательно стырят. Даже нитки таскают, сплести или сшить себе что-нибудь надеются. – Сиречь, на запах они подтянутся, а там нитку увидят и ее тоже забрать возжелают? – Молодец, соображаешь, – похвалил помощника Олег. – А коли по ниточке ближе придут, то юбки-платки заметят. А тряпки прибрать захотят – нас разглядят. – Как разглядят?! – дернулся молодой воин. – Сидеть! – резко осадил его ведун. – Ты на службе, забыл? Раз тебе выпало, ты собой ради города и пожертвуешь. – К-как… – сглотнул Морозко. – Полынь у камней постелена. Коли русалка совсем уж тобой завладеть пожелает – на полынь скатывайся. Когда отстранится – завтра прийти обещай.