Она выходит в дамскую комнату. Выйдя из тени, останавливается на пороге в ожидании, пока он ее заметит, затем пробирается обратно между столиками. Он не сводит с нее глаз, как и двое официантов. Она сознает, какое впечатление производит. Благодать; не такая уж древняя концепция. В Польше или в России, думает Беатрис, он заново переживет это мгновение, когда к нему приблизилось видение воплощенной благодати. Он подумает: «Чем мы заслужили все это, посетители, официанты, все мы? Благодать, которая нисходит с небес, проливая на нас свое сияние». 32 Это их третий совместный день в доме. Лорето, закончив дела, уходит домой. Она, Беатрис, пытается читать, но слишком рассеянна. Время стоит на месте. Она хочет, чтобы это случилось. Стемнело, и Беатрис стучится в дверь коттеджа. – Витольд? Я приготовила нам поесть. Они едят в молчании. Затем она говорит: – Я в ванную, а потом спать. Заднюю дверь оставлю открытой. Если почувствуете себя одиноко и захотите кого-нибудь навестить, не стесняйтесь. Больше она ничего не говорит. Она не собирается это обсуждать. Беатрис чистит зубы, умывается, причесывается, разглядывает себя в зеркале. В фильмах и книгах женщины часто так делают, но она не в фильме и не в книге, да это и не она смотрится в зеркало. Напротив, это на нее смотрит та, что за стеклом, та, которой она позволяет себя разглядывать. И что же она видит? Громадным усилием воли она пытается проникнуть сквозь стекло, вселиться в это чужое «я», в этот чужой взгляд. Ничего не выходит. Беатрис надевает черную сорочку, раздвигает шторы, выключает лампу. Внутрь льется лунный свет. Она по-прежнему привлекательна: есть на что посмотреть. «Удивительно, как ты хорошо сохранилась, – говорит ей Маргарита. – Двое детей, а фигура как у восемнадцатилетней!» Пусть ценит свою удачу. Интересно, что сказали бы эти самые дети, если бы увидели ее сейчас? «Мама, как ты могла!» Она слышит, как задняя дверь открывается, слышит его шаги, как он входит в спальню, молча раздевается; Беатрис отводит глаза. Она чувствует, что его тело вытягивается вдоль ее тела, чувствует его выпуклую грудь, густую, словно циновка, поросль на груди. «Какой, однако, медведь! – думает она. – Во что я ввязалась? Слишком поздно: пути назад нет». Она, как умеет, помогает ему. У нее никогда не было старика, но нетрудно догадаться, какие трудности старики испытывают в постели. Это странное переживание и не на шутку пугающее, когда на тебя наваливается такой вес, но это длится недолго. – Что ж, теперь ты меня получил, – говорит она. – Получил свою милостивую госпожу. Ты наконец-то доволен? – Мое сердце переполнено, – говорит он, прижимает к груди ладонь. Она ощущает смутное биение его сердца: тук-тук-тук, быстрее, чем ее ровно стучащее сердце, – по правде сказать, пугающе быстрое. Только трупа в постели ей и не хватало. – В отличие от пустоты в сердце, я не знаю, как ощущается, когда сердце переполнено, – говорит она. – Тебе следует быть осторожнее. Ты слышишь? Ты меня понимаешь? – Я слышу тебя, cariño[11]. Cariño. И где только, черт возьми, он это подцепил? 33 Она не собирается до утра делить постель с этим здоровенным мужиком. – А теперь мне нужно поспать, – говорит она, – а ты возвращайся к себе. Увидимся утром. Спокойной ночи, Витольд. Хороших снов. Она наблюдает за его смутной тенью, пока он одевается. Проблеск света, когда он открывает дверь, и он уходит. Им остается переночевать в Сольере еще три раза. Уж не думает ли он, что она проведет с ним все эти ночи? На Беатрис накатывает волна усталости. Ей хочется в Барселону, в свою постель, свою жизнь, без всех этих сложностей. А больше всего на свете ей хочется спать. 34 Утром она особенно тщательно красится и выбирает одежду. К тому времени, как Беатрис появляется на кухне, поляк заканчивает свой завтрак. Она подставляет ему щеку для поцелуя. – Хорошо спал? – спрашивает она. Он кивает. Беатрис разглядывает его поверх миски с фруктами. Каким он выглядит? Главным образом смущенным. Вероятно, тоже до утра не сомкнул глаз. «Ты сама во всем виновата», – упрекает себя Беатрис. Двое незнакомцев, припавшие друг к другу во тьме, совершают то, к чему оба не были готовы. Актеры. Исполнители. «Ты думала, выйдешь сухой из воды, думала, обойдется без последствий, но ты ошибалась, как же ты ошибалась». – Не хочешь поплавать? – предлагает она. – У тебя есть плавки? Нет? Можем купить в Сольере, если пожелаешь. Они заходят в магазин. На его размер у них есть лишь плавки желтого цвета. Довольно рано. На ее любимом пляже еще не видно семейных компаний, только серьезные пловцы. Это странное переживание для обоих, еще пару часов назад лежавших голышом в одной постели, видеть друг друга полуобнаженными в ярком солнечном свете. Что видит она? Какие длинные и тонкие у него ноги. Она надеется, он не заметит расходящихся голубых жилок на внутренней стороне ее бедер. «Ты несешь мне мир». Сражение потных тел. Для мужчины шок не меньший, чем для женщины. После этой дуэли для почитания и обожания места не остается. Обожание пакует вещи. Вместе зайдя в воду, они расстаются. Он застревает на мелководье, она уплывает на глубину. Одна в море: какое глубокое облегчение! Она могла бы нырнуть, обратиться дельфином и почувствовать, как смывает с себя всю эту канитель, которую сама же и развела. Что за глупая идея – пригласить чужого мужчину в дом, где прошло детство ее мужа! 35 Они возвращаются. – Я хочу поговорить с тобой о Лорето, – произносит она. – Она женщина, и у нее женский глаз. Нет смысла скрывать от нее, что́ между нами происходит. И все же мы не должны вести себя развязно. Ты меня понимаешь? Мы не можем оскорбить ее, совершая адюльтер – потому что это именно он и есть, это так называется – у нее перед глазами. У Лорето есть гордость. Она уйдет и не вернется. А я буду унижена. – Я понимаю, – говорит он. – Мы не ведем себя как любовники. – Это так. Мы не ведем себя как любовники. – Я был твоим любовником с того самого дня, как мы встретились, и никто об этом не знает. Никто на свете не сумеет сохранить эту тайну лучше меня. – Если ты действительно так думаешь, ты глупец. Я вижу тебя насквозь. Лорето видит тебя насквозь. Да любая женщина видит тебя насквозь. Я не прошу тебя хранить тайну, я прошу только сохранения благопристойности. Ты можешь отнестись к этому с уважением? Поляк кивает. – Поэт Данте был возлюбленным Беатриче, и никто об этом не знал. – Чушь. Беатриче знала. И все ее подружки. И хихикали над ними, как все девчонки. Ты действительно воображаешь себя Данте, Витольд? – Нет, я не Данте. Не избранный. Слова – не мой конек. 36 После обеда они отправляются на прогулку по тому же маршруту, на гребень холма. – Расскажи еще про свою дочь, – просит она. – Она похожа на тебя или на твою жену? – Будь она похожа на меня, это была бы катастрофа. Нет, она похожа на свою мать. – А по характеру? В своих увлечениях она больше похожа на мать или на отца? – Да? Нет? Не могу сказать. Дочери не знакомят отцов со своими увлечениями. Она пропускает это мимо ушей. Увлечениями? Интересно, как он понимает это слово? Страстные объятия летней ночью? Все их разговоры похожи на этот: они обмениваются монетами в темноте, не догадываясь об их истинном номинале. Иногда ей кажется, что он не вслушивается в то, что именно она говорит, только в тембр ее голоса, как если бы она пела, а не говорила. Она не в восторге от собственного голоса – слишком низкий и тихий, – но, кажется, он им упивается. Она для него совершенство. Есть что-то противоестественное в том, чтобы любить, не ожидая ответного чув-ства.