Я раскинулся в кресле и закрыл глаза. – Прекрасно. Вы говорите все это, чтобы потянуть время, или действительно так думаете? – Меня предупреждали, что у вас грубые манеры и вы знаете подход к женщинам. Насчет грубых манер все верно. Я открыл глаза, чтобы посмотреть на нее. – Насчет женщин все тоже в порядке, только не торопите меня. Тут зазвонил телефон, заставив нас обоих вздрогнуть. Аппарат стоял рядом со мной, и когда я потянулся к трубке, мисс Кросби сунула руку в сумочку и извлекла автоматический пистолет 25-го калибра. Маленькое дуло уткнулось мне в висок. – Сидите на месте, – приказала она, и от выражения ее глаз я похолодел. – Не трогайте телефон! Мы так и сидели, а телефон все звонил и звонил. Пронзительный звук бил по нервам, отдавался от молчаливых стен комнаты, проникал сквозь закрытое французское окно и растворялся где-то в море. – И что это значит? – спросил я, медленно отклоняясь назад. Мне совсем не нравилось прикосновение пистолета к лицу. – Заткнитесь! – В ее голосе послышались сиплые нотки. – Сидите смирно! Наконец телефон устал звонить и затих. Она поднялась. – Идемте, надо отсюда убираться. – И она снова пригрозила мне пистолетом. – Куда отправимся? – спросил я, не двигаясь. – Подальше от телефонов. Пошевеливайтесь, если не хотите, чтобы я прострелила вам ногу. Однако вовсе не опасение получить пулю в ногу заставило меня пойти с ней, а простое любопытство. Меня страшно заинтересовало происходящее, потому что она внезапно испугалась. Я видел этот страх в ее глазах так же отчетливо, как маленькую ложбинку на ее груди. Когда мы спускались по ступеням к машине, припаркованной прямо у моих ворот, телефон снова зазвонил. 5 Это был шикарный черный «роллс-ройс», его мощь и скорость были просто потрясающие. Однако не чувствовалось ни качки, ни тряски, ни шума мотора – ничего, что передавало бы ощущение скорости. Лишь удары ветра о гладкую крышу да размытая черная клякса ночной темноты, бесшумно проносящейся мимо, говорили мне, что стрелка спидометра, достигшая отметки девяносто, не лжет. Я сидел рядом с Морин Кросби в мягком удобном кресле, как в невесомости, уставившись на слепящее пятно света, бежавшее по дороге впереди нас, словно испуганный призрак. Она пронеслась по Оркид-бульвару, проложив себе путь в потоке машин настойчивыми и наглыми звуками клаксона. Она обгоняла других водителей, выезжая на встречную полосу, проскальзывала в стремительно сужавшиеся просветы между автомобилями, и от лобового столкновения ее зачастую отделяло расстояние, равное слою краски на бампере. Она вырвалась на широкую темную Монте-Верде-авеню, а оттуда на дорогу, ведущую на Сан-Диего. И только оказавшись на шестиполосном шоссе, она понеслась вперед по-настоящему, оставляя далеко позади все, что двигалось по дороге, беззвучно пролетая мимо и, должно быть, заставляя других водителей вздрагивать от ужаса. Я понятия не имел, куда мы едем, но, когда начал что-то говорить, она резко оборвала меня: – Помолчите! Я хочу подумать. И я отдался этой безумной гонке в темноте, восхищаясь тем, как она управляет машиной, раскинувшись на шикарном сиденье и надеясь, что мы ни во что не врежемся. Шоссе на Сан-Диего проходит через ровную пустыню песчаных дюн и кустарника, затем внезапно выворачивает прямо к океану, после чего снова устремляется в пустыню. Когда мы оказались у океана, Морин не поехала дальше по шоссе, а сбросила скорость до банальных шестидесяти миль в час и свернула на узкую дорогу, тянувшуюся вдоль берега. Дорога начала резко уходить вверх, а море осталось внизу, мы же продолжали форсировать холм, пока не оказались на самой его вершине. Все это время автомобиль замедлял скорость и теперь выдавал жалкие тридцать миль. После той бешеной езды мне казалось, что мы почти не двигаемся. В ослепительном свете фар мелькнула табличка «Частная собственность. Проезд и проход запрещен» у начала другой узкой дорожки, обсаженной по обеим сторонам высокими кустарниками. Мисс Кросби свернула туда, и машина вошла в колею, словно рука в перчатку. Мы миновали несколько поворотов и крутых виражей, направляясь, как мне казалось, в никуда. Спустя несколько минут она сбросила скорость и остановилась у двенадцатифутовых ворот, обмотанных колючей проволокой. Она трижды нажала на клаксон: короткие, резкие гудки эхом разнеслись в неподвижном воздухе. Их отзвуки еще были слышны, когда ворота распахнулись как будто сами собой. – Очень хитро, – заметил я. Она ничего не ответила и не посмотрела на меня, а проехала дальше, а я, оглянувшись назад, увидел, что створки ворот сомкнулись. Я вдруг подумал, а не похитили ли меня так же, как похитили медсестру Герни. Может быть, виной тому был выпитый скотч, но на самом деле это предположение меня не взволновало. Я чувствовал лишь, что было бы здорово немного поспать. Часы на приборной доске показывали без двух минут полночь: обычно в это время я ложусь в постель. Затем дорога внезапно начала расширяться до размеров обычной проезжей части, и мы миновали еще одни двенадцатифутовые ворота, стоявшие распахнутыми. Снова оглянувшись назад, я увидел, как они сомкнулись за нами, закрытые чьей-то невидимой рукой. В свете фар появился деревянный шале, весь утопающий в цветущих кустах и тунговых деревьях. В окнах первого этажа горел свет. Электрический фонарь ярко освещал ступени, ведущие к входной двери. Мисс Кросби подъехала, открыла дверцу автомобиля и вышла. Я вылезал медленно. В лунном свете передо мной раскинулся террасный сад, разбитый на вершине утеса. В самом низу, довольно далеко, я разглядел просторный бассейн. Море создавало мягкий звуковой фон, переливаясь вдалеке. В жарком ночном воздухе в изобилии разливались ароматы цветов. – И все это ваше? – спросил я. Мисс Кросби стояла рядом со мной, макушкой она доставала мне до плеча. – Да. – Выдержав паузу, она добавила: – Я прошу прощения за пистолет, но мне нужно было доставить вас сюда как можно быстрее. – Я поехал бы и без пистолета. – Но тогда вы сняли бы трубку. А было крайне важно, чтобы вы не отвечали на этот звонок. – Послушайте, у меня болит голова, я устал. Меня пинали ногами в горло, и, каким бы крепким я ни был, меня все же пинали ногами в горло. Все, о чем я вас прошу, – не надо загадок. Объясните, зачем вы привезли меня сюда? Почему было так важно, чтобы я не отвечал на тот звонок, и чего вы хотите от меня? – Конечно. Может, войдем? Я принесу вам выпить. Мы поднялись по ступеням. Дверь была открыта, и мы вошли в холл, а затем, через арку, – в просторную гостиную, протянувшуюся на весь этаж. Здесь было все, что ожидаешь увидеть у миллионерши. Денег не жалели. В интерьере преобладали бежевый и пурпурный, комната была эффектной, но не вульгарной. Не в моем вкусе, но, с другой стороны, у меня весьма примитивные представления. – Давайте сядем на веранде, – предложила она. – Проходите. А я принесу напитки. – Вы здесь одна живете? – Если не считать работницы. Но она нас не побеспокоит. Я вышел на веранду. Там висели громадные качели, длиной чуть ли не десять футов, предназначенные специально для того, чтобы сидеть на них и восхищаться видом, а вид заслуживал восхищения. Я опустился на мягкие кожаные подушки и принялся смотреть на далекое море. Все время, пока мы ехали, я гадал, чего же она хочет от меня. И до сих пор гадал. Она вышла спустя несколько минут, толкая перед собой столик на колесах, где были бутылки, стаканы и ведерко со льдом. Она присела на другой край качелей. Нас разделяло восемь футов кожаного сиденья. – Виски? – Благодарю вас. Я смотрел, как она наливает виски. Темно-синие лампочки на крыше веранды давали достаточно света, чтобы я мог видеть ее, и все-таки не настолько, чтобы различить выражение ее глаз. Я решил, что она, пожалуй, самая привлекательная из всех, кого я встречал в жизни. Даже наблюдать за ее движениями было сплошным удовольствием. Мы оба не начинали говорить, пока она разливала виски. Она предложила мне сигарету, и я взял. Помог прикурить ей, закурил сам. Теперь мы были готовы к разговору, однако она, кажется, все еще не спешила начинать, и я не стал рисковать, опасаясь спугнуть ее неуместным замечанием. Мы созерцали сад, море и луну, а стрелки моих наручных часов продолжали свой ход. Внезапно она произнесла: – Я прошу прощения за то, как я… как я себя вела. Я имею в виду, предлагала вам деньги, чтобы вы оставили меня в покое. Я понимаю, что выбрала неверный подход, просто я не собиралась ни в чем признаваться, пока не поняла бы, какой вы человек. Дело в том, что мне нужна ваша помощь. Я попала в беду и не знаю, как из нее выбраться. Я сваляла такого дурака, и теперь мне страшно. Боюсь до чертиков. Она не выглядела испуганной, однако я об этом промолчал. – Если бы знать наверняка, известно ли ему об этом месте, – продолжала она, как будто обращаясь к самой себе. – Если известно, он обязательно явится. – Может быть, начнем медленно и по порядку? – предложил я мягко. – У нас еще полно времени. Почему было так важно, чтобы я не снимал трубку? Давайте начнем с этого. – Потому что он узнал бы тогда, где вы, а он вас ищет, – произнесла она так, будто объясняла что-то слабоумному ребенку. – Вы так и не сказали, о ком идет речь. Это Шеррил? – Конечно, – коротко ответила она. – И зачем он меня ищет? – Он не хочет неприятностей, а вы создаете неприятности. Он твердо намерен избавиться от вас. Я слышала, как он велел это Франчини. – Франчини – это такой маленький итальяшка с оспинами на лице? – Да. – И он работает на Шеррила? – Да. – Значит, это Шеррил спланировал похищение Стивенса? – Да. И это помогло мне решиться. Когда я услышала, что бедный старик умер, я сразу пошла к вам. – А Шеррил знает об этом доме? Она покачала головой: – Сомневаюсь. Я никогда ему не рассказывала, и он никогда здесь не бывал. Однако он может узнать. Он мало чего не знает.