Но Морриган росла, росло и ее недовольство, что сила, с которой она родилась, таилась внутри, будто запертый в клетке зубастый зверь. Ей надоело замазывать иллюзиями синяки (так издевательских смешков в ее сторону прилетало меньше), надоело рычать в ответ на такие же издевательские замечания первогодков. В конце концов, надоело чувствовать себя слабой. Морриган Блэр – слабачка? Вот еще. Она упрямо твердила себе, что отказалась от полуночной магии. Какое-то время эти мысли сдерживали ее, но выдержки хватило ненадолго. На несколько унизительных недель. В один из дней на удар Ангуса, который из всей «малышни» бил особенно зло и жестоко, она ответила ударом. Только немного… нетипичным. Прошипела заклинание, вытягивая энергию из мира теней и обрушила ее – ледяную, пахнущую полынью и погибелью – на Ангуса. Он рухнул как подкошенный, задыхаясь от ужаса. Уверенный, что смерть – прямо здесь, за его плечом. Егери выглядели так, словно в их суп заползла змея и свернулась там уютным клубочком. Один из них, Томас, схватил Морриган за шкирку, как описавшего угол щенка, и потащил прямиком к егермейстеру. Услушав доклад Томаса, Конхобар будто не удивился. – Выкладывай, откуда знаешь магическую науку? Отряхнувшись и оправив одежду, Морриган вскинула подбородок. – Научили. – Семья, от которой ты сбежала? Или нет больше семьи? Она помрачнела. Обычно в вольные шли не от хорошей жизни. Да, встречались дети-мечтатели, которые, начитавшись книг, ушли из дома, чтобы отправиться в свое собственное приключение. Но таких были единицы. Куда больше тех, кто бежал от бедности, отца-тирана или пьянчуги-матери. Или тех, у кого вовсе не было родителей. Морриган среди них была белой вороной. Узнай, что дома ее ждет мать (пусть и лишь тогда, когда ее отпускает мир теней) и умница-сестра, юные охотники покрутили бы пальцем у виска. Будь на их месте Морриган, возможно, поступила бы точно так же. Но она была на своем. – Это важно? – Да, если твой наставник – а он явно сильней тебя – еще более сведущ в полуночной магии, а Трибунал… – В моей семье нет отступников, – перебила Морриган. Только Бадб, которую, несмотря на все преступления, никому вовеки не поймать. – Допустим, я поверю тебе на слово… Возможно, Конхобар хотел сказать что-то насчет наказания, возможно, что-то еще… Морриган снова не дослушала. – Разрешите мне использовать магию. На тренировках. Во время охоты… – До которой ты еще не доросла, – неодобрительно бросил егермейстер. – Быстро дорасту, если позволите использовать магическую силу. Все знали, что в охотники брали тех, кого одобрил лично Конхобар. – Ты – наемница. – А еще я ведьма. Не понимаю, почему нельзя это сочетать. Я могу стать одной из лучших воспитанниц вашего лагеря. Недосягаемой для отступников – оттого, что хорошо знаю их методы… и умею их применять. Конхобар долго молчал, барабаня пальцами по столу и глядя на нее из-под насупленных бровей. – Я приставлю к тебе проверенных людей. Имей в виду, они глаз с тебя не спустят. Так Морриган стала первой практикующей ведьмой в лагере Картрай. До своих семнадцати лет она охотилась вместе со старшими наемниками. Проверку прошла, приставленных к ней охотников впечатлила. Однако и в следующий их с Конхобаром разговор, состоявшийся почти через три года после первого, тон егермейстера ни на йоту не смягчился. – С этого дня работаешь одна. Перейдешь грань, и я натравлю на тебя охотников. Тратить силы на поиски очередной отступницы им не потребуется. Если кто-то узнает о твоих, даже самых невинных, фокусах, я лично приведу тебя в Трибунал. Поняла меня? Морриган выдержала его взгляд – тяжелый, пригвождающий к месту. – Поняла. Вольное плавание пришлось ей по вкусу, но… свобода искушала. Теперь, когда рядом не мельтешили охотники, появился соблазн призывать настоящие полуночные чары. Куда серьезнее тех трюков, что Морриган могла позволить себе прежде. Понадобилось не так много времени, чтобы понять: она стремительно возвращается к тому, от чего убегала. Ради чего тогда она оставила мать и сестру? И Морриган дала себе обещание. Никакой. Полуночной. Магии. Ни о чем из этого она Дэмьену, конечно, не рассказала. Тронув берсерка за локоть, кивнула на женщину, выходящую из священной рощи. Неметона, Балор его забери. Легко, почти танцуя, незнакомка ступала босыми ногами по траве. Сухопарая, седовласая, с вьющимися волосами до середины бедер, она была облачена в белое платье, доходящее до самых щиколоток. Голову ее венчал причудливый головной убор – оленьи рога, перевитые цепочками с нанизанными на них бусинами и украшенные листвой. Увидев Дэмьена, незнакомка тепло, почти нежно, ему улыбнулась. – Веда, я… Подойдя к берсерку, она ласково коснулась рукой его плеча. В этот раз сверхъестественная ярость в нем не спешила поднимать голову, что вызвало у Морриган странные, смешанные чувства. – Знаю… знаю. «Ведающая Мать», – поняла Морриган. Предводительница лесных ведьм – хотя вряд ли она сама так себя называла. Поговаривали, что именно от Ведающих Матерей – первых живых сосудов силы Дану – и произошло слово «ведьма». Первыми рассветными ведьмами стали именно они, лесные. Возможно, поэтому и выбрали себе такую судьбу – спустя века оставаться истинными туата, не допуская смешения крови. – Вы сможете помочь Клио? – стиснув в ладони амулет зова, чтобы хоть чем-то занять руки, спросила Морриган. Ведающая Мать словно не услышала ее. Прошла – протанцевала – мимо, приблизилась к Клио. – Дай мне взглянуть на тебя, дитя, – мягко произнесла лесная ведьма. Долго всматривалась в лицо Клио, но не шептала заклинаний, не рисовала знаков, не заглядывала в зеркала. Но, очевидно, видела ее как на ладони. Морриган лишь слышала о подобной магии истины – не требующей атрибутов, обрядов и слов. Первородной магии, позволяющей ее обладателю видеть мир таким, какой он есть. Каким видела его богиня-мать. Ведать обо всем. – Сквозь чернильное облако окружающей тебя тэны я вижу твою истинную суть. Твоя душа чиста. Ты можешь войти в Неметон. – Но… что? Но как? Я же… – Клио? Растерянно улыбаясь, Морриган смотрела на сестру. Клио зажала ладонями лицо. – Я думала… Я все это время думала, что проклята Дану. То есть… нет, конечно, Дану не проклинает, я знаю. Я имела в виду, что… Я думала, что недостойна ее. Что она сочла меня недостойной. – Почему, дитя? – Когда я попала в мир теней, – сдавленно проговорила Клио, – она… она меня не забрала. – Может, богам известно немного больше, чем нам, людям? Может, она просто решила, что твое время еще не пришло? – Хотите сказать, Дану знала, что Морриган спасет меня? Что выдернет меня из мира теней? Ведающая Мать улыбнулась как-то по-особенному, почти умиротворенно, но ничего не ответила. Повернулась к Морриган и уже без улыбки припечатала: – В тебе сидит гнев, который ты выплескиваешь, применяя силу. Это – слабость. Она вскинула подбородок, неотрывно глядя в глаза ведьмы. – Но я вижу и иное… Ты знаешь, что тебе предстоит? От волнения в груди сдавило. Значит, ей позволят пройти ритуал? Она с усилием кивнула. – Ты готова познать предсмертную боль всех, чьей кровью обагрила свои руки, чьей смертью запятнала душу? – Морриган? – В голосе Клио звучала тревога. – Все в порядке, родная. – Ты знала? Почему ты не сказала мне? Я не хочу, чтобы… чтобы тебя мучили! Она нежно провела тыльной стороной ладони по щеке сестры. – Поэтому и не сказала. Ты бы никогда не согласилась принять помощь ведьм, зная, что для этого потребуется. – И сейчас не хочу! – Клио едва не топнула ножкой. Морриган умилил такой несвойственный ей жест – что-то среднее между бунтом дерзкой барышни, сбегающей из дома по ночам, и повелением принцессы, привыкшей, чтобы ей подчинялись. – Ты же знаешь, я никогда не считаюсь с чужим мнением, – улыбнулась она и шутливо нажала на кончик курносого носа. Повернувшись к Ведающей Матери, уже без улыбки сказала: – Я знаю, что меня ждет. Начинайте обряд. Ведающая Мать нарисовала в воздухе причудливую вязь кельтских рун, на мгновение повисших перед лицом золотистым сиянием. Лесная ведьма и впрямь оказалась очень сильна – рассветная энергия, которую она призывала из окружающего пространства (и большую часть, без сомнения, из Неметона) оставалась видимой, зримой. «Туата». В собственных мыслях Морриган почудился слабый отголосок зависти, что заставило ее помрачнеть. Зависть – не для таких, как она. Вот только главный ее принцип – добиваться того, что являлось для нее предметом пусть и мимолетной, но зависти – тут, увы, не срабатывал. Что делать с кровью, тронутой, зараженной потомственной полуночной магией? Ее не очистить и первородной силой Дану не освятить. Она, в конце концов, такая, какая есть. Ну и плевать, что не истинная туата.