– Я не сказала «чай», я сказала «та-да-да-дам»! – напомнила Ирка, свинтила крышку и широко помахала рукой, разгоняя характерный аромат. – Эт че? – с надеждой вскинул голову сторож. – Эт то! – подтвердила его догадку подруга. – Поллитра ровно, держите! Но термос я потом заберу, он мне еще пригодится. – Еще бы, – согласно бормотнул Виктор Петрович и, нежно прижав к груди термос с нетипичным содержимым, попятился к своей сторожке. При этом смотрел он на Ирку. Да с таким восхищением! Громко хлопнула дверь, секундой позже шлагбаум рывками пополз вверх. – Кажется, я знаю, от кого у моих башибузуков способности к ясновидению, – сказала подруга, дожидаясь, пока шлагбаум поднимется достаточно высоко, чтобы можно было пройти под ним не пригибаясь, с гордо поднятой головой. – От меня! Я как знала, что водка нам пригодится! – Ты молодец, – искренне похвалила я. – Не знаю, какая ты ясновидящая, но переговорщик бесподобный. Шлагбаум застыл вертикально, и мы с подругой плечом к плечу проследовали на территорию. – А ваше ясновидение, оно на каком расстоянии действует? – догнав нас и забежав слева, чтобы оказаться рядом с Иркой, поинтересовался Данила. – К чему этот вопрос? – повела бровью подруга. – Я потому спрашиваю, что тут штук двадцать котлованов и втрое больше куч стройматериалов, между ними до вечера бродить можно, – объяснил напарник. – Может, вы как-то уясновидите, куда конкретно нам идти? Ирка резко остановилась. Прикрыла глаза, пробормотала: – Что-то еще было у меня такое… – Видение? – почтительно уточнил Даня. – Нет! – подруга ожила, опять полезла в сумку-самобранку. – Ага! Вот. – Это что? – я с интересом посмотрела на довольно большую, с хоккейную шайбу, металлическую коробочку из-под леденцов типа монпасье. – Это колбаса. Настоящая финская салями, уже нарезанная кружочками, – объяснила дивно запасливая подруга и сняла крышечку с коробочки. – Очень пахучая… Этого она могла и не говорить. Финская салями благоухала интенсивнее, чем французские духи. Даня шумно сглотнул слюну. – Работает, да? – покосилась на него Ирка. – Вот увидите, сейчас сюда сбегутся все окрестные бобики, и мы спокойно выберем нужного. – Отличный план, – оценил напарник, после чего огляделся и подобрал с земли какую-то палку. Похоже, усомнился, что выбор нужного бобика из числа привлеченных колбасой пройдет без осложнений. Но аншлага не случилось, окрестные собаки не сбежались на хваленую салями, как крысы на мелодию гамельнского дудочника. Только из-за керамзитовых гор донесся негромкий тоскливый вой. – О! – обрадовалась Ирка. – Похоже, нам туда. И мы пошли на одинокий собачий голос. Чтобы он не прерывался, подруга так и несла на вытянутых руках жестянку с нарезанной колбасой, лишенную крышечки для беспрепятственной ароматизации воздуха. За кучами стройматериалов горизонты не просматривались, но собачий плач по вожделенной салями становился все громче, и Ирка, очень довольная своей ролью в этой истории, процитировала другого известного вождя: – Правильным путем идете, товарищи! Собака сидела на цепи в самом дальнем углу забора, огораживающего территорию стройки. Большой лоскут баннерной ткани, придавленный положенной сверху доской, кое-как прикрывал несчастное животное от солнца, но не спас бы от дождя. Ни воды, ни еды у собаки не было, а подстилкой служила грязная картонка. – Ну и гад же этот Рахимов! – Даня крепче ухватил свою палку. – Всыпать бы ему за издевательство над животным! – Привет, подруга, – я подошла к Анжеле. Та вскочила, завиляла хвостом. Я потрепала ее по голове и осмотрела цепь. Одним концом та крепилась к ошейнику, другим – к стальному уголку заборной секции. – Придется пожертвовать ошейником, – сказала я и посмотрела на Ирку. – А жалко, он красивый, дорогой… У тебя найдется что-нибудь подходящее, чтобы разрезать дубленую кожу со стразами? Подруга молча поставила перед Анжелой жестянку с салями и снова полезла в свою бездонную торбу. Извлекла из нее канцелярский нож и плоскогубцы, покачала их на ладонях, словно взвешивая, и, определившись с выбором, вернула хлипкий ножичек в сумку. – Дайте мне, – Данила взял плоскогубцы, повозился немного, разжал кольцо и открепил цепь от забора. – Молодец, – похвалила его я. – Теперь попробуй поднять заборную сетку снизу, чтобы получился небольшой лаз. – Зачем это? – не поняла Ирка и нахмурилась. Она у нас дама в высшей степени хозяйственная, не одобряет бессмысленной порчи имущества. – Затем, что сторож нас с собакой, может, и не выпустит. – Ха! Пусть попробует! Мы прорвемся! – Ирка выпятила грудь, размеры и крепость которой действительно позволяли снести непрочный шлагбаум. – Прорвемся, конечно, – согласилась я. – Но он будет знать, что это мы увели собаку, запомнит твою машину, запишет номер… Тебе очень нужно, чтобы гад Рахимов вычислил тебя точно так же, как мы – его, и явился с претензиями? – Думаешь, у этого Рахимова тоже есть связи в местной полиции? – Не исключено. Уж очень хорошо он устроился на чужбине. – Получилось! – перебил нас голос напарника. – Такой дырки хватит? Собака пролезет. Я критически посмотрела на образовавшийся стараниями Дани лаз и посоветовала: – Расширь немного, чтобы одежду не порвать. – Какую одежду? На ней же только цепь и ошейник, – напарник оглянулся на собаку. – На ней-то да, а на тебе бомбер модный и джинсы хорошие, без прорех… пока что, – я выразительно оглядела парня. – Ты не понял? Анжелу одну отпускать нельзя, убежит еще, потом снова искать будем… Придется тебе вылезти вместе с ней. – Может, все так вылезем? – Ирка подобрала подол платья, демонстрируя неизменную готовность преодолевать преграды. – Малыш, расширь-ка этот лаз еще немного, раза в два… – Не надо расширять, мы остаемся здесь, – я отменила предыдущий приказ. – Будет очень подозрительно, если мы не выйдем обратно мимо сторожки. Тем более нам надо термос забрать! Сделаем так: Данила и Анжела пролезут под забором и отойдут по дороге подальше, чтобы их не было видно от шлагбаума. Там Данила как-то привяжет собаку к дереву… Ирка молча сняла со своего нового платья пояс и отдала его напарнику. Я признательно кивнула подруге и договорила: – Потом Данила вернется, опять пролезет под забором, и мы втроем, как ни в чем не бывало, выйдем с территории. Сядем в машину, уедем и по дороге заберем собаку. Как вам план? – Как всегда – гениальный, – не поскупилась на комплимент подруга. Нам с ней друг для друга добрых слов никогда не жалко. Торжественное возвращение Анжелы во двор нашего многоквартирного дома решено было на некоторое время отложить. – С Рахимова станется снова утащить ее оттуда, один раз справился, сможет и повторить, – рассудила Ирка. – И потом, у вас пока еще не созданы условия для комфортного содержания собаки, а она, бедолажка, и так натерпелась… Поживет пока с Белкой моей, а там посмотрим. Я подумала, что подруга все-таки добилась своего – прихватизировала нашу чудо-собаку, но мудро не стала возражать. Анжеле и впрямь будет спокойнее и удобнее в вольере у хлебосольных Максимовых. В итоге на закате дня Ирка высадила меня у родного дома одну. Данилу с аппаратурой мы завезли на студию еще раньше. – Не знаю точно, какой у меня будет распорядок дня на завтра, но ты звони, если что, я с удовольствием продолжу участвовать в расследовании, – сказала мне подруга на прощание. Домой я вернулась как раз к вечернему чаю. – Ты вовремя, – сказал Колян. – Мы собираемся открыть те конфеты, которые тебе кто-то еще на день рождения подарил, а ты про них совсем забыла! – в голосе супруга прозвучал укор. – А мы их нашли! – похвастался сын. – И где они были? – я сбросила уличную обувь, уронила на тумбочку сумку и прошла на кухню. – Ты удивишься – в комоде с постельным бельем! – О, наши простыни будут пахнуть шоколадом! – я быстро помыла руки. Пресловутая жертва моего склероза – кем-то подаренная коробка – уже лежала на столе. Красивая, с конфетами пяти видов: на задней ее стороне имелись парадные фотопортреты всех аккумулированных внутри образцов с заманчивыми описаниями. В каждом упоминались ликер, коньяк или спирт, отчего вечернее чаепитие обещало приобрести характер слегка закамуфлированной пьянки, деликатно названной кондитерской дегустацией. Увы, оказалось, что шоколад постарел, поседел, потерял форму, оплыл и порос целлюлитом, так что конфеты стали выглядеть так, как будто их кто-то один раз уже съел, а потом заново небрежно слепил из того, что получилось на выходе. И что самое ужасное – ликер, коньяк и спирт полностью испарились, оставив в пустом конфетном нутре хрустящие кристаллики слабо ароматизированного сахара. – Ну, и что теперь с этими конфетами делать? Выбросить? – растерялась я, утонув печальным взглядом в пустой сердцевине залихватски раскушенной конфеты.