– Что значит «у себя», – спросила она дрожащим голосом. – Инесса Леонардовна, вы думаете, я не знаю, что это за скрипка и сколько она стоит? – Я не сомневалась, что ты умная девочка, – с улыбкой сказала Резанова. – Тася, пойми меня правильно. Я живу в сельской глуши и уезжать отсюда не намерена. Этот уникальный инструмент хранится в запертом футляре, хотя может и должен радовать слушателей. – Но эта скрипка не для моего уровня! – горячо воскликнула Тася. – Она действительно должна радовать публику, но играть на ней должен Спиваков или Почекин, но точно не я. Инесса Леонардовна, я не могу согласиться на такое. Это неправильно. Я никогда не смогу соответствовать этому инструменту. Кроме того, ее могут украсть, я могу ее нечаянно сломать, испортить, а она принадлежит вашей семье. И груз такой ответственности мне не по силам. – Тася, разумеется, ты права. Эта скрипка входит в наследственную массу, которая после меня достанется моим наследникам. Более того, я уже упомянула ее в завещании и определила, кому она достанется. Но дело в том, что я пока не собираюсь умирать, уверяю тебя. Здоровье у меня крепкое, суицидальных мыслей нет, так что лет пять еще я точно проскриплю. В этом месте пожилая женщина позволила себе улыбнуться. – Мы оформим юридический документ, в котором я передам тебе скрипку во временное пользование до тех пор, пока не решу забрать ее обратно, или до тех пор, когда то же самое сделает мой наследник. Когда это произойдет, ты ее вернешь, а до этого момента сможешь на ней играть. И если тебя волнует ее безопасность, то я тебя успокою. Скрипка застрахована. – Очень утешает, – пробормотала Тася. Сейчас, сидя на подоконнике, она периодически косилась на лежащий на кровати футляр, внутри которого дремало сокровище. Из ничего не значащей поездки в деревенское захолустье, затеянной для того, чтобы побыть с отцом, а точнее, не оставаться одной, она должна была увезти домой Кирилла Резанова и скрипку Страдивари. Оба приобретения были ценными, но грозили дополнительными проблемами. Проблем Тася не хотела. Ей почудилось какое-то шевеление во дворе. Как будто кто-то прошел, стараясь остаться незаметным. Кто бы это мог быть почти в полночь? Впрочем, усадьба редко затихала полностью. У стоящих в стороне вагончиков, в которых жили рабочие, постоянно кто-то курил или просто сидел на крылечке, дыша ночным воздухом. Да и вообще, мало ли у кого может быть бессонница. Тем более в ночь, когда можно наблюдать поток Персеиды. Со Светланы станется пойти на улицу пялиться в ночное время, да и Елка вполне способна нарушить строгий материнский запрет. На Тасин взгляд, девчонку слишком опекали, не давая ей ни капли самостоятельности. Сама она в свои восемнадцать лет была гораздо самостоятельнее. Впрочем, таких родителей, как папа, больше нет, поэтому она и выросла такой, какая есть. Тася зябко повела плечами. Ей вдруг показалось, что из темноты двора на нее кто-то смотрит. Это ощущение возникало у нее в резановском поместье постоянно. Если бы она верила в существование призраков, как Елка, то сочла бы это одним из признаков их присутствия. Говорят, что когда в дом, где живут привидения, приезжает новый человек, то призраки присматриваются к нему перед тем, как вступить в игру или иной контакт. От этого и возникает ощущение, что за тобой наблюдают. Она засмеялась, потому что Кирилл рассказал ей о пристрастии Инессы Леонардовны к камерам видеонаблюдения. Их в поместье было много, а значит, и ощущение слежки казалось неизбежным. Нет никаких призраков. И привидений тоже нет. К примеру, точно не привидение отпилило чугунный шар, чтобы сбросить его с крыши практически на голову писательнице Северцевой. Осип прервал их с Инессой Леонардовной дневную репетицию, чтобы доложить о выполненном поручении. Он поднялся на крышу и обнаружил то же, что до этого и отец – подпиленный металл. Вот только папа о том, что тоже обследовал место преступления, молчал. И Тася промолчала тоже. Она вообще умела держать язык за зубами. Инесса Леонардовна разволновалась так сильно, что даже пришлось пить сердечные капли. Тася спросила, знает ли она, кто мог затеять недоброе, но пожилая женщина, отдышавшись, лишь сказала, что со всем разберется, потому что зло должно быть и будет наказано. Но кого конкретно хозяйка усадьбы имела в виду, Тася не знала, а гадать не хотелось. Надеялась только, что это не Кирилл. Слишком открытым и бесхитростным он был для того, чтобы орудовать ножовкой по металлу. Пожалуй, пора ложиться спать. Тася слезла с подоконника и подошла к кровати, взяла в руки футляр со скрипкой. И куда ее положить? «Так и буду с ней носиться, как дурак с писаной торбой», – раздраженно подумала она. Нет, завтра поутру надо будет посоветоваться с отцом, а потом вернуть скрипку Инессе Леонардовне от греха подальше. Не нужен ей этот инструмент и связанные с ним проблемы. Положив футляр на подоконник, на котором она совсем недавно сидела, Тася снова кинула взгляд в окно. Опять ей показалось, что там, на улице, кто-то есть, но ее это точно не касалось. Спать, спать, утро вечера мудренее. И вообще они завтра уедут домой, и там все будет совсем по-другому, без этого странного морока, который наводит на нее поместье. Проснулась она рано, по воскресным меркам особенно. Часы на телефоне показывали шесть десять утра, но Тася чувствовала, что больше точно не заснет. Она вообще мало спала, потому что боялась проспать что-нибудь важное. Когда работаешь по десять-двенадцать часов в сутки и при этом хочешь еще не пропустить что-нибудь интересное, то привыкаешь не тратить лишнего времени на сон. Мама ругалась, убеждая Тасю, что женщине для поддержания красоты нужно спать не менее восьми часов в сутки, но Тася отмахивалась от подобных глупостей. Вот когда ей исполнится столько же лет, сколько маме, она начнет думать о поддержании красоты, а пока ей и так отлично. Соскочив с кровати, она подбежала к зеркалу и посмотрелась в него. Ну да, легла в половине первого, встала в шесть, а так и не скажешь. Ни тебе синяков под глазами, ни серого цвета лица. А все почему? Потому что тренированная. И чем себя занять в такую рань? Тася приняла решение искупаться. Живя в родительском доме в Излуках, она любила летом с самого утра сбегать на речку. Вода в это время суток была чистая-чистая, а еще тихая, даже рябь по ней не шла. Наверное, и в местном озере так же. Кроме того, Тася понятия не имела, во сколько отец планирует отъезд. Пока все встанут и позавтракают, пока они решат насчет скрипки и переговорят с Инессой Леонардовной… Возможно, сразу после этого они и уедут, а значит, на последнее в этом году купание времени точно не останется. Скинув пижамку, Тася натянула купальник, вставила ноги в шлепанцы, надела спортивный костюм. Утром уже было довольно свежо, хотя погода для середины августа стояла совершенно необычная. Завтрак в семь, значит, она успеет наплаваться вволю, а потом принять душ и уложить волосы. Если к ней присоединится папа, то будет еще лучше. Прихватив полотенце, Тася вышла из комнаты и на мгновение замерла перед дверью спальни, в которой ночевал отец. Он уже точно проснулся, потому что Тася слышала его шаги по комнате и легкое покашливание. Она костяшкой указательного пальца постучала в дверь. Он открыл сразу, встал на пороге, не давая не только зайти внутрь, но и заглянуть в щель, перекрываемую его мощной спортивной фигурой. Отец был в джинсах и белой льняной рубахе, застегнутой не до конца. В распахнутом вороте виднелась его мощная волосатая грудь и лежащая на ней толстая цепь с пулей вместо кулона. Папа говорил, что эта пуля связана с важным в его жизни событием, и никогда ее не снимал. – Тебе чего, Тайка? – спросил он. – Что-то случилось? – Нет, я просто хотела спросить, не пойдешь ли ты со мной на озеро. Я решила искупаться. – Решила – купайся, – согласился он. – Я, возможно, к тебе присоединюсь, но чуть позже. – Ты что, занят? В такую рань? Пап, у тебя там что, женщина? – вообще-то спрашивать было нельзя, но любопытство вырвалось наружу прежде, чем Тася успела осознать всю его неуместность. – Ты что, решила следить за моей нравственностью? – отец усмехнулся. – Так поздно. Ты не находишь? Да и нечестно это, поскольку я за твоей не следил, не слежу и дальше не намерен. А, дочь? В комнате за его спиной совершенно точно кто-то был. У стены слева от входа стояло зеркало, Тася знала это, потому что вчера заходила в комнату к отцу. Она переместилась чуть левее, со стороны это выглядело так, словно она просто топчется на пороге, перенося вес с одной ноги на другую. Математический расчет, как всегда, оказался правильным. Зеркало с готовностью показало ей сидящую в кресле у стены напротив женщину в темно-розовом пеньюаре, отороченном пушистыми меховыми помпончиками. Признаться, Тася была не готова увидеть здесь именно ее. Это было настолько странно, что требовало дополнительных размышлений. – Ладно, решишь – приходи, – покладисто сказала она и повернулась к лестнице. Дверь отцовской спальни мягко закрылась за ее спиной. Ногам было мокро от выступившей утренней росы. Мокро и зябко. Усадьба просыпалась, у вагончиков с рабочими галдели голоса. От домика, где жили Клавдия и Осип, шла сама домоправительница. Правильно, время готовить завтрак. Ее одноглазого, похожего на циклопа мужа было не видно. Тасе он почему-то внушал какой-то необоснованный страх. Скорее всего, потому что она с детства иррационально опасалась физических уродств. Интересно, и при каких обстоятельствах он потерял глаз? Впрочем, мысль мелькнула и сразу ушла, потому что до Осипа ей нет никакого дела. По дорожке, ведущей от флигеля к основному дому, торопливо шла горничная Ксения. На ней еще не было белого фартука и покрывающей обычно волосы наколки, оттого Тася не сразу ее узнала. В руках девушка несла какую-то сумку, достаточно объемную, но, судя по легкости, с которой Ксения почти бежала по дорожке, не очень тяжелую. Тася дошла до озера, издалека заметив, что на нем полный штиль, даже ряби нет. Над водоемом поднимался легкий туман, как бывает, когда вода теплее воздуха. Ой, как же здорово будет сейчас искупаться. Она подошла к кромке воды, бросила на траву полотенце, стащила через голову толстовку от спортивного костюма, сняла штаны, поежилась от прохладного, но бодрящего воздуха. Зайти в воду с берега, чтобы погружаться в нее постепенно, ощущая, как она поднимается по ногам все выше и выше… Это ощущение Тася очень любила. Для этого нужно было преодолеть прибрежную полосу кувшинок. Девушка представила, как толстые скользкие стебли опутывают ее ноги, и поморщилась. Нет, лучше все-таки пройти по пирсу и спуститься в воду по лестнице. Конечно, намокнуть придется сразу, зато неприятных ощущений удастся избежать. Она подумала, что зря повернула с тропинки сразу к берегу. Для того, чтобы очутиться на пирсе, нужно было вернуться обратно на тропинку и пройти еще метров сто вперед. Или пройти по берегу и попытаться влезть на понтон сбоку? Она оценила расстояние от земли до металлических перекладин, являющихся своеобразной сцепкой для опор пирса. Да, пожалуй, она сможет по ним залезть. Оставив вещи лежать на земле, она пошла по направлению к пирсу, прикидывая, не выйдет ли боком эта авантюра. Под ногами мелькнуло что-то розовое. Тася нагнулась и подняла розовый меховой помпон, видимо, оторвавшийся после того, как его владелица зацепилась рукавом за куст. Непонятно зачем Тася нагнулась и подняла помпон с земли. Положить его было некуда, поскольку была она в одном купальнике. Но и оставлять на земле отчего-то не хотелось. Немного подумав, она шагнула в сторону, спрятала меховой кругляшок в траве и пошла к пирсу. Под ним, метрах в двух от берега лежало что-то большое, похожее на куль тряпья. Тася мимолетно удивилась тому, что кто-то выбросил его на самом виду. За два дня в усадьбе она привыкла к тому, что территория здесь содержится в идеальном порядке. Уже в следующий момент мозг, привыкший быстро делать выводы на основе поступающей информации, подал сигнал опасности. Лежащее в воде было не тряпьем, а человеком. Еще через мгновение мозг зафиксировал распущенные седые волосы, мягко стелющиеся по водной глади, и едва скрытое слоем озерной воды лицо – совсем не старое, сохранившее четкость и благородство черт, еще недавно живое и подвижное лицо хозяйки усадьбы Резановых Инессы Леонардовны. И сделал вывод, поражающий своей окончательностью. Пожилая женщина была мертва. Глеб Глеб был зол. Все выстроенные планы летели в тартарары. Суматоха, поднявшаяся после того, как Тайка нашла в озере труп Инессы Леонардовны, была такая, что у него сразу заболела голова. Тяжело и надсадно, как болела всегда, когда в эту самую голову что-то не умещалось. Сейчас Ермолаев пытался понять, что именно произошло, насколько происшествие чревато неприятностями лично для него, а главное – как уберечь дочь. Конечно, Тайка не такая чересчур эмоциональная тургеневская барышня, падающая в обморок при виде лягушки, но найти труп – все-таки испытание. Он и сам почувствовал легкую дурноту, когда ворвавшаяся в его комнату дочь сообщила о случившемся и потребовала пойти с ней, чтобы самолично убедиться, что она не фантазирует. Признаться, Глеб до последнего верил, что его рациональную дочь вдруг посетили зрительные галлюцинации, но, придя на берег вместе с ней и увидев лежащее в воде тело, моментально понял, что надежды его напрасны. Инесса Леонардовна умерла, но острый приступ тошноты, заставивший Глеба сначала затаить дыхание, а потом несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть широко открытым ртом, вызван вовсе не видом мертвого тела. Уж что-что, а покойников в своей непростой и богатой событиями жизни Ермолаев видел предостаточно. Ему стало плохо оттого, что при первом же взгляде, брошенном на то, что осталось от владелицы поместья, Глеб понял, что ее убили. Следом за ним к озеру прибежал Осип, сложил трехэтажную матерную фиоритуру, многократно повторившуюся эхом над водной гладью, позвал жену, тут же залившуюся слезами, запричитавшую по-бабьи. На помост и к воде Глеб их не пустил, жестко запретив подходить к берегу ближе чем на три метра. Скорее всего, следов уже нет никаких, но топтать до приезда полиции все равно не следовало. Полицию тоже вызвал именно Глеб, позвонивший своему старому знакомому, подполковнику Воронову, возглавляющему теперь областной уголовный розыск. Познакомились они много лет назад в бане и приятельствовали из скромных сил, встречаясь несколько раз в год в парилке или за рюмкой хорошей водки. Ольга, бывшая жена Глеба, ходила в салон красоты, принадлежавший жене Воронова, и хвалила ее искренне и щедро. Ермолаев и сам пару раз видел эту самую Любовь Молодцову, которую Воронов звал не иначе, как Лелькой, но дружить семьями они так и не стали. Сейчас Воронов выслушал Глеба молча, задал несколько уточняющих вопросов, отправил опергруппу и толкового следователя, попросил сделать так, чтобы до их приезда поместье не покинул ни один человек, а главное – пообещал приехать сам. – Чувствую, интересное дело намечается, – сказал он, вздохнув. – Слушай, Глеб, а ты точно не в курсе, кто старушку укокошил? – Точно не я, – заверил его Ермолаев. – Это единственное, что я могу тебе сказать со всей определенностью. Ну, и не дочь моя, потому что ей это ни за каким чертом не надо. А вот со всеми остальными надо разбираться. Тут в поместье, куда ни плюнь, все бабкины родственники, за редким исключением. – То есть наследники. – Ну да, наследники. А наследовать, я тебе скажу, тут есть чего. Во-первых, само поместье со всеми его землями и лесами, домами и прочими строениями. Во-вторых, мебель антикварная почти в каждой комнате. А в-третьих… Да ты сам увидишь, когда приедешь. К приезду полиции все обитатели поместья собрались в гостиной. Это Глеб так велел, чтобы были на виду. Тело в воде охранял верный Осип. Рыдающая Клавдия накрыла завтрак, но никто к нему не притронулся, не считая Елки, обладающей по-детски здоровым аппетитом. Остальные только без конца пили кофе. Горничной Ксении приходилось все время его варить, меняя на столе вместительные кофейники. – Я схожу в тетин флигель и вернусь, – сказал Кирилл. – Зачем? – Записи с камер нужно посмотреть. Все поместье камерами нашпиговано. Возможно, нам удастся что-то увидеть. – Это вряд ли, – покачал головой Глеб. – Убийца, кто бы он ни был, знал про камеры, а значит, сделал все, чтобы на них не попасть. – Но убедиться все-таки стоит, – упрямо настаивал Кирилл. – Пожалуй, но один вы не пойдете. Где гарантия, что вы не сотрете что-то важное. – Зачем? – не понял Кирилл. – Затем, что вы – один из подозреваемых, – спокойно пояснил Глеб. – Будете возмущаться и спорить? – Нет, не буду, – Резанов-младший сжал зубы с такой силой, что на щеках заходили желваки. – Но замечу, что и вы тоже точно такой же подозреваемый. А потому командуете тут нами совершенно незаконно. – Да бог с вами, я не командую. Я выполняю просьбу моего друга, подполковника Воронова. Конечно, запретить вам проверять камеры я не могу, тем более что в наших интересах к приезду полиции иметь хоть какую-то информацию. Я просто прошу, чтобы с вами сходил кто-нибудь еще. – Я схожу, – вызвалась Тайка. Глаза у дочери как-то странно блестели. – Пап, ты ведь мне доверяешь? Глеб на мгновение замер, раздумывая над ее предложением. – Иди, – наконец сказал он. – Ты, по крайней мере, точно знаешь, на что смотреть. И информацию затереть не дашь. – Не дам, – согласилась дочь. – Кирилл, я только поднимусь к себе, чтобы переодеться. Мне в спортивном костюме жарко. – Хорошо, я подожду, – согласился Резанов-младший. – Ты не торопись, Тая. Похоже, что дочь все-таки торопилась, потому что не прошло и минуты после ее ухода, как на лестнице, ведущей на второй этаж, загромыхали ее шаги. Тайка влетела в гостиную, глаза у нее были безумными. Глеб шагнул ей навстречу, обнял за плечи, легонько тряхнул, заглядывая в глаза. – Доча, что еще случилось. Ты нашла еще один труп?