– Нет, не хочу, – пробормотала она, – но вы ведь все равно вынудите. – Лучше я, чем полиция, – сообщил Ермолаев. – Наташа, вы же понимаете, произошло убийство, и нам проще разобраться с покушением на Глафиру самим, чем рассказывать полиции еще и о нем. У меня в комнате спрятана ножовка, которой вы подпиливали металл на крыше. Я думаю, что на ней остались отпечатки ваших пальцев. А еще у вас очень характерные ссадины на руке. Вы не очень умеете пользоваться ножовкой, она соскочила и попала вам по пальцам. Так? Глафира смотрела во все глаза. Ножовка? Ссадины? Покушение? – Я не хотела вас убивать, – устало проговорила Наталья, обращаясь к ней. – Правда. Только попугать собиралась. Мне хотелось, чтобы вы боялись и мучились от страха так, как приходится мучиться мне. – Вы думаете, в моей жизни недостаточно мучений? – спросила Глафира. Комок в горле мешал ей говорить. И дышать мешал тоже. Никогда до этого она почему-то не думала о Валериной жене как о живом человеке, который может знать об изменах мужа и страдать из-за этого. – Поверьте, я никому бы не пожелала того, с чем живу. – То есть я еще должна вас и пожалеть? – лицо Натальи исказила гримаса боли. – Вас, женщину, которая отняла у меня мужа. Глафира-женщина понимала, что они с Натальей сейчас на двоих разыгрывают целый спектакль на глазах у семейства Резановых. Спектакль был пошлый и неуместный, когда в трехстах метрах от их импровизированной сцены в воде лежало тело Инессы Леонардовны. Глафира-писательница подмечала малейшие тонкости вырывающихся сейчас наружу эмоций, чтобы потом использовать их в каком-нибудь из своих романов. Именно живые эмоции придавали ее книгам достоверность. – Давайте не будем трясти грязным бельем перед вашей родней, – попросила она. – Я – посторонний человек, а вы потом пожалеете, что они стали свидетелем вашей слабости. Пойдемте, поговорим, ну хотя бы в библиотеке. Можно? Вопрос адресовался Ермолаеву, тот кивнул, словно Глафира Северцева больше его не интересовала. Отчего-то его показное равнодушие задело ее. В глазах этого уверенного в себе мужчины она выглядела падшей женщиной, любовницей, влезшей в чужую постель. Впрочем, и в глазах Марианны, смотрящей на нее с осуждением, она выглядела так же. И в глазах Светланы. Да и в своих собственных, если по правде говорить. Господи, зачем она целый год прожила в этой липкой паутине лжи и квазиотношений? Наталья следовала за Глафирой, словно находилась под гипнозом. В молчании они оказались в библиотеке и прикрыли за собой дверь, отрезая звуки большого дома. – Вы не боитесь оставаться со мной наедине? – спросила Наталья глухо. Глафира покачала головой. – Нет, не боюсь. Вы же сами сказали, что хотели только меня напугать. – Да. Той ночью я видела, как вы вышли из дома и пошли в сторону бани. Все спали, я поднялась на крышу. Думала, найду там какой-нибудь кирпич, чтобы сбросить его вниз. Но там ничего не было. Весь строительный мусор давно убран. Я вдруг поняла, какую глупость делаю, и пошла вниз, но на чердаке увидела коробку с инструментами и там ножовку. Я вернулась на крышу, и отпилила этот проклятый чугунный шар, поранив руки. И, когда вы с этой девочкой, Таей, вернулись, просто сбросила его вниз. Даже не прицеливаясь. – Если бы я не нагнулась, чтобы вытряхнуть камешек из туфли, то мы вполне могли с вами тут сейчас не разговаривать. – Я это поняла и очень испугалась того, что чуть не натворила. Я понимала, что меня могут заметить, но мне повезло спуститься вниз и присоединиться к вам всем, не выдав себя. – У вас чертовски хорошее самообладание. Скверная шутка с запертой дверью и подброшенная куриная голова – тоже ваших рук дело? Наталья кивнула. – Да, я действительно испугалась, поэтому использовала способы, навредить которыми невозможно. Только напугать. – Признаться, вам это удалось, – мрачно сообщила Глафира. – Если добавить ко всему происходящему постоянные рассказы про привидение, которыми потчует нас ваша племянница, то я реально начала гуглить признаки наличия в доме призраков. Скажите, а до того, как искать на чердаке ножовку, вы туда поднимались? – Нет, зачем? – Странно, просто я совершенно точно слышала шаги над головой раньше. Более того, еще до того, как вы приехали. – Это я объяснить не могу. И вообще. Если вы ждете, что я извинюсь, то сразу предупреждаю, что делать этого не буду. – Да ничего я не жду, – с досадой сказала Глафира. – Вы сразу поняли, кто я? – Так и вы тоже. Никогда не забуду, какое у вас было потрясенное лицо, когда я в пятницу появилась в гостиной на ужине. – Если вы думаете, что извиняться буду я, то тоже не дождетесь. – Переживу, – махнула рукой Наталья. – Полагаю, вы ждете, пока мой муж уйдет от меня к вам? – Нет, не жду. – Глафира покачала головой. – Возможно, вы не поверите, но я никогда не надеялась на то, что Валера разведется. Я приняла правила игры, когда начала встречаться с женатым человеком, и не собиралась создавать ему проблемы. Любой человек имеет право быть счастливым, если от этого никому не больно. Так я считала. – Так не бывает, чтобы никому не было больно, – с досадой сказала Наталья. – Вроде вы достаточно взрослая, чтобы это понимать. Не восемнадцатилетняя дуреха типа нашей Елки. И что, вас устраивает результат? – Нет, не устраивает. Потому что мне все равно больно. И вам тоже. Хорошо только Валере, потому что у него привычный семейный уклад, с одной стороны, и яркие впечатления – с другой. Его любят сразу две женщины, наверное, это приятно. – Он в тебя действительно влюблен, – печально проговорила Наталья, переходя вдруг на «ты». – Я достаточно хорошо его знаю, чтобы это понимать. Если бы это была какая-то ничего не значащая интрижка, я бы так с ума не сходила. Глафира смотрела на нее во все глаза. Такого откровения она не ожидала. – Но ты не понимаешь, что будет дальше. Ты ведь не первая и не последняя. И Валера когда-то любил меня точно так же. До мурашек. Я ощущала себя желанной, нужной, любимой. И знала, что он не смотрит так ни на одну другую женщину. Уверена была в нем на сто процентов. Он же всегда был такой, что на него женщины заглядывались, но их мечты были настолько напрасны, что мы над ними вместе смеялись. А потом появилась ты. – Это случайно получилось, – Глафира не собиралась оправдываться, но почему-то выходило именно так. – Я не замужем, не потому что мне никто не предлагал руку и сердце. Просто я никогда не любила по-настоящему, а создавать семью без любви считала неправильным. Мне хотелось, чтобы голова кружилась, как бывает, если смотришь в бездну. И вот она меня настигла, эта бездна. И я смотрю в его глаза и вижу, как отражаюсь в них, и это самое волшебное чувство на свете. Наталья, я не играю. Я действительно его люблю. Почему-то в данный момент Глафира сама не верила в то, что говорила. Зато Наталья, похоже, верила ей безоговорочно. – Я тоже его люблю. И что мы с тобой будем с этим делать? – Не знаю. В любовном треугольнике принято жалеть именно жену, которой изменяют. Но каждый раз, когда он уходил к вам, а я оставалась одна, во мне словно что-то умирало. – И во мне, когда я понимаю, что его нет дома, потому что он опять с тобой. Каждый раз я боюсь, что он больше не вернется, но он всегда возвращается. И я его впускаю. И прощаю. И прощу совсем, когда ты наиграешься и вернешь мне моего мужа. – Не просите меня его вернуть, – тихо попросила Глафира. – Я его не забирала. Он не вещь, которую можно взять без спроса, а потом положить на место. Мне все время снится, что я тону. Захлебываюсь водой, которая накрывает меня с головой. Вы пугали меня, потому что проклинаете. Вам было бы легче, если бы я умерла. Но я не испытываю к вам неприязни. Во мне нет ненависти. Только боль. И я плачу за свое счастье большую цену. Он не со мной. Он не мой. Он ваш. И скорее всего, вашим и останется. По крайней мере, я не собираюсь ничего делать, чтобы это изменить. – Благородная, значит, – Наталья вдруг усмехнулась, как оскалилась. – Не могу ответить тебе тем же. Я буду за него бороться. И добровольно тебе не отдам. Так что в любом случае это будет война. Поняла? – Чугунные шары мне больше в голову не бросайте, – попросила Глафира. – Не думаю, что Валеру обрадует, если его жена сядет в тюрьму за убийство любовницы. Да и пошло это, как все банальное. Из коридора послышались голоса и шаги множества ног. Похоже, приехали полицейские. – Пойдемте, полиция приехала, – сказала Глафира, давая понять, что их нелегкий разговор окончен. – Давайте скажем Глебу, что мы договорились и не будем выносить это маленькое происшествие на суд следователей. Наши с вами разборки вряд ли имеют отношение к смерти Инессы Леонардовны. Ничего не ответив, Наталья повернулась и вышла из комнаты, оставив Глафиру одну. Только сейчас та поняла, насколько вымотал ее этот непростой разговор – практически не держали ноги. Она подошла к окну и распахнула створки, впуская воздух в душную библиотеку, где слегка пахло пылью. Присела на подоконник, закрыв глаза, чтобы хотя бы немного привести в порядок смятенные мысли. – Ваня, привет. Инессу убили. Что слышал! Я совершенно не шучу, какие могут быть шутки. Тут полный дом полиции, но важно не это. Послушай, я тут наткнулась на одну вещь, имеющую отношение к прошлому. Что значит, ты занят? Послушай, сынок, это действительно важно. Хорошо, перезвони мне. Голос на улице принадлежал Светлане Тобольцевой. Разговаривала она, видимо, с сыном. После небольшой паузы Светлана заговорила снова. – Привет. У меня ужасные новости. Инесса убита. Я не знаю как. Ее тело нашли в озере, и из дома пропали ценные вещи. Очень ценные, я даже не знала, что отец покупал такие раритеты, а Инесса все это время их хранила. Если бы я знала, боже мой. Впрочем, неважно. Слушай, мне кажется, что с твоим Мурзиком что-то не так. Точнее, я знаю, что именно. Я видела ночью, когда выходила посмотреть на поток Персеиды. Нет, не скажу, мне еще нужно кое-что проверить. Уже во второй раз на памяти Глафиры падчерица хозяйки говорила про какого-то человека, которого называла отчего-то кошачьей кличкой. Впрочем, ее внимание было отвлечено стукнувшей дверью, в библиотеку зашел Ермолаев. – Вы тут живы? А то жена вашего возлюбленного, с ее-то темпераментом и экспрессией, могла и пристукнуть вас, чего доброго. – Осуждаете? – спросила Глафира устало. – Боже упаси. Сам не ангел. Удивляюсь. – Чему, позвольте узнать. – Вы производите впечатление умной женщины, крепко стоящей на земле и умеющей принимать рациональные решения. Связь с женатым мужиком рациональной никак назвать нельзя. – А люди встречаются только по рациональным причинам? – холодно осведомилась Глафира, слезла с подоконника и захлопнула окно. – То есть просто в любовь вы не верите? – Да бросьте вы, – раздраженно сказал Ермолаев. – Только не надо мне рассказывать о вашей неземной любви к человеку, который одновременно морочит голову сразу двум вполне приличным женщинам, делая их обеих несчастными. Извините, но если вы действительно его любите, то вы просто дура. Но правда в том, что вы, как человек творческий, просто придумали эту любовь, потому что она заставляет вас испытывать острые эмоции, добавляет перчинку в скучные повседневные будни. Глафира была так изумлена, что даже не рассердилась. Просто стояла и смотрела, открыв рот. – Как бы то ни было, вас это совершенно не касается, – ответила она, наконец. – Разрешите пройти, там же полиция приехала, как я понимаю. Осмотр места происшествия растянулся на два часа. Глафира близко не подходила, берегла нервы, да и не подпускали туда никого, если честно. Приехавший вместе с опергруппой следователь, представившийся Михаилом Евгеньевичем Зиминым, был высок, лохмат и чем-то неуловимо напоминал медведя-шатуна, разбуженного в берлоге и этим шибко недовольного. Глафира точно когда-то его видела, только не могла вспомнить, где и при каких обстоятельствах. Вообще-то память на лица у нее была хорошая, и, раз сейчас обстоятельства не вспоминались, значит, ситуация была неважной. Ну и ладно. Когда место происшествия осмотрели и тело Инессы Леонардовны, накрытое простыней, увезли, Зимин собрал всех обитателей усадьбы в гостиной, чтобы приступить к первичному опросу. На его лице было написано, что всех их, до единого, он считает крайне подозрительными. – Если я правильно понимаю, то большинство из вас приходится потерпевшей родственниками, – начал он, держа на коленях планшет с прикрепленными к нему листами бумаги. На стол следователь положил включенный диктофон, скучным голосом сообщив дату, время и место осуществления записи. – Скажите, кто из вас является основным наследником? – Я, – подал голос Павел Резанов. – Я племянник Инессы Леонардовны, сын ее старшего брата, и она много раз говорила, что после ее смерти я наследую усадьбу. Тете было очень важно, чтобы поместье принадлежало именно Резановым, поэтому ни Наташу, ни Свету она в числе наследников не видела. – А вы? – следователь повернулся к Кириллу. – А я – сын ее младшего брата. – Но вы тоже Резанов, вас не задевало, что тетушка собирается оставить все Павлу Сергеевичу? Кирилл пожал плечами. – Нет, потому что это, разумеется, было сугубо тетиным делом, кому и что оставлять. Свои деньги она получила от покойного мужа, к нашей семье они не имели ни малейшего отношения, так что распоряжаться ими она могла по собственному усмотрению. Кроме того, мы все равно не знаем точного содержания ее завещания. И то, что дом и земля остаются Павлу, совершенно не означает, что тетя вычеркнула меня или Наташу из числа своих наследников. Она всегда была щедрым человеком и любила нас всех одинаково. Так что, думаю, что что-то мне все равно достанется. А что, не имеет значения. Так что Пашка – не единственный выгодоприобретатель. Вы это учтите в своих раскладах. – Я все учту, – пообещал Зимин зловеще. – Вы уже знаете, как именно убили тетю Инессу? – Да, ее ударили по голове, чтобы оглушить, а потом сбросили с пирса в воду и утопили, держа ее голову под водой. Для этого не требовалось особой силы, так что убийцей могли быть с равной долей вероятности и мужчина, и женщина. – Вы легко найдете убийцу, точнее, двух убийц. Дело в том, что они умудрились попасть на запись камеры видеонаблюдения.