– А вот тут вы можете быть неправы, – задумчиво сказала Глафира. – Почему? – Ермолаев внимательно смотрел на нее. – Потому что вы исходите из того, что ценности украл человек, чьи мотивы лежат на поверхности, и мы или следствие можем его вычислить. Однако это мог сделать человек, об истинных причинах которого могла догадаться только Инесса Леонардовна. И в таком случае она представляла реальную угрозу для преступника. Понимаете, о чем я? – Пожалуй, да. – Ермолаев смотрел на нее с уважением. И Зимин тоже. Глафира даже покраснела от смущения. – В любом случае, скрипка, ружье и часы еще в усадьбе, потому что у того, кто их забрал, не было ни малейшей возможности вынести или вывезти их за территорию, – закончила она. – Если провести обыск, то они найдутся. – На такой территории? – с сомнением протянул Зимин. – Да на это месяц потребуется. А если они еще спрятаны не в помещениях, а в лесу, то и больше. – Принимая во внимание поправку госпожи Северцевой, все же будем считать, что, возможно, кража и убийство не связаны между собой. Просто, узнав про смерть Инессы Леонардовны, кто-то решил воспользоваться суматохой и стащить то, что плохо лежало. – Часы из моей комнаты пропали раньше, – покачала головой Глафира. – И все же. Тогда третья причина для убийства может крыться в личной неприязни. Скажите, у Инессы Леонардовны были враги? – Насколько я знаю, нет, – заявила Наталья. – Инесса была хорошим человеком, правда. Она только один раз поступила жестоко, фактически выгнав из дома дочь папиного бывшего компаньона. После того, как они с отцом разделили бизнес, он быстро разорился, накопил долги и потом покончил с собой. После папиной смерти дочь этого компаньона приезжала к Инессе, просила о помощи. И Инесса ее выгнала. Но это было давно. Восемь лет назад. – Это слишком давно, – задумчиво сказал Ермолаев. – Никто не будет ждать восемь лет, чтобы отомстить. Лучше проверить тех, кто появился в жизни Резановой не так давно. И поискать мотивы у Клавдии, Осипа, а также горничных Ксении и Марины, которую я, признаться, ни разу не видел. Ксения вскрикнула, негромко, но отчаянно. Глаза у нее были красные, словно она много плакала или совсем не спала ночью. – Да вы что? – тоненько запричитала она. – Как у вас вообще язык поворачивается так говорить? Я с января здесь работаю, и для меня никто в жизни столько доброго не сделал, как Инесса Леонардовна. От обилия информации у Глафиры чуть кружилась голова. Когда она садилась за новый роман, герои и события иногда начинали мелькать в черепной коробке с невиданной скоростью, вызывая легкий приступ дурноты. Ксения работает в усадьбе с Нового года. Именно с этого времени Резанова отказала от дома младшему племяннику и сменила гнев на милость только сейчас. А еще Кирилл не смотрит на Ксению и прикоснуться к ней боится, даже ненароком. – У вас был роман с Кириллом, да? – спросила Глафира. – И вы расстались, после чего Инесса Леонардовна взяла вас на работу? Ей показалось, или лицо Таси как-то разом поскучнело, утратив краски. Ксения, впрочем, тоже изменилась в лице. – Да, так и было, – ответила она срывающимся голосом. – Кирилл бросил меня, узнав о моей беременности. Я не стала делать аборт, потому что это грех. Уволилась с работы, уехала к маме, а когда родились дети, поняла, что одна не справлюсь, и написала Инессе Леонардовне. Она пригласила меня приехать. – Дети? – это спросила Наталья. – Да. У меня близнецы. Иван да Марья. Так вот кого имела в виду Резанова, когда упоминала про детей с таким именем. Признаться, тогда Глафира решила, что речь идет об уже взрослых детях Светланы, но, оказывается, хозяйка усадьбы говорила про детей своей горничной. Причем в каком-то странном контексте. – А почему вы написали именно Инессе Леонардовне? – спросил Ермолаев. Его, в отличие от Глафиры, интересовали действительно ключевые вещи. – Я знала, что у Кирилла есть богатая тетка, которая живет в большом поместье. Я надеялась, что она поможет нам. Так и вышло. Сначала она предложила просто дать деньги, но мне не нужны были подачки, я так ей и сказала. Мне нужна была работа, чтобы я могла содержать детей. Она сразу же предложила мне место горничной и очень щедро платила. – А Кириллу отказала от дома, – задумчиво произнесла Глафира. – Да, это произошло после того, как тетя пыталась наставить меня на путь истинный. Теперь-то я понимаю, почему она говорила о том, что, бросив собственных детей, я потом об этом пожалею. Оказывается, исходила из своего опыта. Но я пытался ей объяснить, что Ксения пытается меня вернуть обманом. И я никогда на это не соглашусь. А от детей я не отказывался. Я просто настаивал на процедуре установления отцовства, потому что не уверен, что эти дети мои. Ксения не соглашалась. Теперь Тася смотрела на Кирилла с отвращением. Признаться, Глафире тоже было неприятно – взрослый мужик, а порочит женщину, которая когда-то ему поверила. Тест ДНК… Какая гадость… – А в чем заключался обман? – уточнил Ермолаев, в котором, похоже, не было ни малейшей душевной чуткости. Видел же, что горничная чуть не плачет. – Мы расстались до того, как я узнал, что Ксения ждет ребенка, – через силу объяснил Кирилл. – Поверьте, мне совершенно не хочется оправдываться, притом что, в случае с тетей, это все равно ни к чему не привело. Она мне не поверила, все твердила, что я поступаю не по-мужски, а дети ни в чем не виноваты. Но у нас не было никакого романа. Мы случайно познакомились в прошлогодние новогодние каникулы, очутились в общей компании в Питере и провели вместе пару ночей. Не более. До того момента, как Ксюша позвонила мне с сообщением, что ждет ребенка, мы не виделись около трех месяцев. Она настаивала, чтобы я познакомил ее со своей родней, но я отказался, потому что был не уверен, что это мой ребенок. Она снова исчезла на несколько месяцев. Я решил, что это из-за того, что у нее не выгорело меня обмануть и она перекинулась на кого-то другого. А в начале января позвонила тетя, разговаривала холодным тоном и рассказала, что у нее появилась Ксюша, которая в ноябре родила двойню, а меня назвала подлецом. – Ты и есть подлец, – заявила Ксения воинственно. – Мы не виделись с конца января, поэтому рождение детей в ноябре добавило мне сомнений. Но тетя меня не услышала и, как вы выразились, отказала от дома. Только сейчас позвонила, когда система видеонаблюдения засбоила, а до этого даже слышать обо мне не хотела. А мне было противно от того, что мне не верит один из самых близких людей. – Ксения, а ваши дети могут быть упомянуты в завещании Инессы Леонардовны? – спросил следователь. Горничная покраснела. – Разумеется, нет. За кого вы меня принимаете? Инесса Леонардовна даже не видела их ни разу. Какое наследство? О чем вы? – Хозяйка предлагала, чтобы ты привезла малышей на лето, ты сама не захотела, – сурово заметила Клавдия. – Куда таких малышей тащить? – махнула рукой горничная. – Да и зачем? – Чтобы рядом с детьми быть, а не на мать свою их бросать. – Клавдия махнула рукой: – Впрочем, твое дело. Как знаешь! – Вот именно! Но от Инессы Леонардовны, от единственной, я ничего, кроме добра, не видела, и выгоды от ее смерти мне никакой нет. Так и запишите. – Я записываю, – мрачно сказал следователь. Глафира вдруг подумала, что своими вопросами Ермолаев здорово отвлекает от него внимание, и этот здоровый и немногословный мужик умело пользуется этим прикрытием, чтобы получать необходимую информацию и делать выводы. – Мы закончили, – в гостиную вошел высокий, довольно красивый мужчина. Глафира запомнила, что представился он Дмитрием Вороновым. – Михаил Евгеньевич, вы едете или остаетесь? – Сейчас с молодыми людьми из соседней деревни переговорю, показания запишу и поеду. Для первого раза информации и так вполне достаточно. Убедительная просьба: никому территорию не покидать до моего особого распоряжения. Завтра я снова сюда приеду, чтобы задать вам всем дополнительные вопросы, которые к тому моменту у меня обязательно возникнут. Вот мой телефон, если кто-то вдруг вспомнит нечто важное, звоните. Ну, и в случае непредвиденных событий звоните тоже. – Каких событий? – спросил Павел Резанов. – Любых. Вдруг найдется скрипка Страдивари. – Главное, чтобы не нашлось пропавшее ружье, – мрачно заметил Ермолаев. – Не нашлось и не выстрелило. Как мы знаем, висящее на стене ружье всегда стреляет. – Типун вам на язык, – пожелал ему следователь. И тут Глафира вспомнила, где его видела. Он был мужем ее портнихи, точнее, владелицы ателье, в котором она иногда шила себе на заказ одежду. Портниху звали Снежана Машковская, по мужу она стала именно Зимина, и однажды, забежав в ателье на примерку, Глафира встретила его там – высокого, лохматого, неповоротливого, как медведь-шатун, но почему-то составляющего с хрупкой Снежаной на удивление гармоничную пару. Она знала, что познакомились Зимины при какой-то детективной и очень романтичной истории[1], и немного завидовала Снежане, которая, как и она сама, довольно долго была не замужем, но все-таки сумела встретить свое счастье и теперь воспитывала чудесную дочку. Впрочем, к детективу, в котором оказалась сама Глафира, это вряд ли имело отношение. Светлана Инессы не было в живых. Светлана даже не ожидала, что этот факт будет настолько греть ее душу. Она много лет не вспоминала тот первый шок, который испытала, узнав о том, что родители разводятся. Светлана вообще была уверена, что он прошел бесследно, растаял благодаря безусловной любви отца и стараниям Инессы поддерживать с дочерью мужа хорошие отношения. Много лет она не испытывала к Инессе Резановой негативных чувств, и вот сейчас, после ее скоропостижной смерти, оказалось, что чувства эти никуда не делись, они просто прятались, как клокочущая под твердой земной корой вулканическая магма, чтобы в нужный момент вырваться наружу раскаленной лавой, сжигающей на своем пути все живое. Оказывается, нужно было дожить до пятидесяти одного года, чтобы понять, что она не простила. Как странно. Как следствие, на человека, убившего Инессу, Светлана не сердилась. Ей даже хотелось, чтобы человек этот никогда не был вычислен и пойман, смог избежать наказания. Но кто именно это сделал, ей хотелось знать. Во-первых, для собственной безопасности. Нельзя расслабляться, когда рядом находится тот, кто способен на убийство. Предупрежден – значит, вооружен. Во-вторых, из смерти Инессы можно и нужно было извлечь выгоду. Финансовую, разумеется. То, что Светлана уже сделала, решало ее проблему, но она знала, что не навсегда. В отличие от скрипки Страдивари, скажем. Когда она думала про скрипку, то непроизвольно сжимала кулаки в запоздалой обиде на отца. Отдавая ей часть семейных активов и предупреждая, что взамен она не будет претендовать на наследство, он ни словом не обмолвился о том, что владеет такими ценностями. Если бы Светлана была в курсе, ни за что не довольствовалась бы квартирой в Париже и сетью отелей, потребовала бы более справедливого дележа. В конце концов, несправедливо, что все досталось Инессе, а после нее ее родственникам. Зарабатывал все Алексей Тобольцев, а Светлана и ее дети – единственные его наследники по прямой линии. Так почему же отец их обделил? В невеселых думах она сидела в беседке, совершенно одна. Усадьба не вымерла, но притихла после случившейся в ней трагедии. Рабочие не выходили из вагончика, куда их загнал мрачный Осип. Обитатели дома разошлись по своим комнатам. Кроме того, собирался дождь, первый за последние две недели. Влага висела в воздухе, грозя в ближайшее время обрушиться на землю. Температура воздуха сразу упала градусов на пять, но Светлана не чувствовала прохлады, обдумывая, как ей заставить убийцу Инессы поделиться украденным. В том, что старуху убили из-за денег, она даже не сомневалась. Не из-за обостренного чувства справедливости же. В ценность справедливости Светлана не верила. Первый шаг к исполнению задуманного она уже сделала. Мимоходом шепнула человеку, которого подозревала в убийстве, кодовое имя. Шепнула и ушла в беседку, дожидаясь, пока возможный убийца все хорошенечко осмыслит и придет к правильным выводам о необходимости делиться. Конечно, она могла ошибаться, но чем больше Светлана думала, тем больше укреплялась в мысли, что все вычислила правильно. Только одного человека она видела прошлой ночью возвращающимся с озера. Только одного. Она не ложилась спать, чтобы посмотреть на звездопад. Остальные то ли не поверили, то ли поленились. Светлана же вышла из дома и уселась в этой же беседке, откуда прекрасно было видно небо и луну со звездами. Благодаря яркой луне она и увидела того, кто явно стремился остаться незамеченным. А вот ее, к счастью, было не видно. Тень упала на ступеньки крыльца, и Светлана подняла голову. – Вы? Человек, стоящий в проеме, усмехнулся. – Я вижу, вы ждали кого-то другого? – Признаться, да. На улице упала стена дождя. Беседка тут же стала казаться отрезанной от окружающего мира, не видно было ничего, что творится в трех шагах. Мужчина шагнул внутрь, то ли чтобы не промокнуть, то ли потому, что ему что-то было от Светланы нужно. Почему-то именно в этот момент она почувствовала, что продрогла, и зябко передернула плечами. – Я бы хотела остаться одна. Мужчина покачал головой. – Не получится. Вон дождь-то какой. Не оставите же вы меня без крыши над головой в прямом смысле этого слова. Или оставите? Вам ведь не впервой. Что-то в его тоне заставило Светлану напрячься. Какое-то смутное воспоминание коснулось сознания, но не успело оформиться ни во что конкретное, из пелены дождя материализовалась фигура, оказавшаяся писательницей Северцевой. Писательнице Светлана обрадовалась, в отличие от своего визави. Лицо того исказила гримаса. – Промокли? – доброжелательно обратилась Светлана к Глафире. – С озера идете?