– Да почти ничего, – пожал плечами Шпеер. – Даже не уверен, что Виталий его видел, почему-то мне кажется, что ребёнок родился уже после его смерти. Я и узнал-то об этом случайно, кто-то упомянул, а у меня на полочку здесь и улеглось, – и он потыкал себя в лоб длинным сухим пальцем. – Второй вопрос? – Почему Наталья Константиновна выбрала в качестве душеприказчика Николая Сокольского? Странно как-то, он в экспедициях проводил больше времени, чем в Москве, какие уж тут чужие распоряжения? – Тут я вам тоже многого не скажу. Просто не знаю. Был у них когда-то роман, Наташа вроде даже чуть замуж за Николая не вышла, но отчего-то не сложилось. Могу предположить ход её мыслей… – Попробуйте, пожалуйста. – Сокольскому всегда нужны были деньги. Государство финансировало его экспедиции, но Николай был перфекционистом, и если мог купить… ну, не знаю, согревающий или записывающий амулет на двадцать тысяч единиц, не стал бы брать стандартные, на пять тысяч. Но напрямую взять деньги у Наташи он бы отказался, поэтому она упомянула его в завещании. Слушайте, да она вовсе не собиралась умирать! – воскликнул профессор. – Наташа была абсолютно здорова, маги её специальности в двести лет детей рожают и на Памир взбираются! Мы все были потрясены, но медики уверенно сказали, что это смерть по естественным причинам. – По естественным причинам, – повторила Елена, вспомнив другую смерть, случившуюся совсем недавно и почти на её глазах. – Случаем, не тромбоз? – Нет, внезапная остановка сердца. Такое бывает… – Шпеер вздохнул. – Третий вопрос? – О завещании. Текст мы получили в справочном отделе государевой Общественной палаты, он заверен у нотариуса, подписан госпожой Снигирёвой лично и никаких сомнений не вызывает. Не могло ли там быть какой-то приписки, ещё одного условия, оговорки, сделанной отдельно от общеизвестного текста? Ну, например, она отдала какой-то документ Сокольскому и просила вскрыть в каком-то случае. – Это вы, сударыня, детективов бритвальдских начитались, – с усмешкой ответил Шпеер. – Это там основные баталии из-за наследства случаются, а у нас обычно всё просто. Была в завещании оговорка, вам она известна – забота о земле, и в частности, об оранжерее. Оговорка не сработала, так душеприказчик не усмотрел, а наследник на всё наплевал… Да и в любом случае, что бы там ни отдавали Сокольскому, всё пошло прахом. Через семь лет после его исчезновения он был признан погибшим. Наследников у великого гляциолога не было, имущество определили как выморочное и продали с торгов, а деньги пустили на благотворительность. – И всё-таки это нужно проверить, – Лена покачала головой. – Не даёт мне покоя эта история. Наум Карлович отодвинул чашку, и она поняла, что аудиенция окончена. Поблагодарила, попрощалась и отправилась искать выход из оранжерей. Примерно на пятом повороте её догнал запыхавшийся Михалис. – Вы отсюда сами не выберетесь, – сказал он сочувственно. – Говорят, одного особо вредного проверяльщика из санитарной инспекции никто не пошёл провожать, так он заблудился. – И что? – Так и остался здесь! – Студент округлил глаза. – Кто-то его видел – оброс шерстью, воет по ночам, а питается чипсами, которые ворует у практикантов и служащих. Выйдя из тропического рая в холодный московский март, Лена вздохнула полной грудью и вытащила коммуникатор. Алекс ответил сразу. – Ты ещё в университете? – спросил он. – Вот только вышла. Ну что, есть что-то интересное в записках? – Кое-что есть, но по делу, пожалуй, ничего. Вечером за ужином обсудим. Ты сейчас домой? – Наверное, да… – она замялась, потом решительно повторила: – Нет! Сперва свяжусь с Софьей Яковлевной Левинсон. Глава 10 24 марта 2186 года, продолжение. Старший инспектор Никонов рассматривал письменный стол в кабинете покойного доктора Маркова. Тело, разумеется, уже отправили в морг, и Никонов искренне надеялся, что над ним трудится патологоанатом. Остался лишь традиционный меловой контур на полу, и, поглядывая на него, инспектор утверждался в мысли, что убийство было спонтанным. Ночной разговор с посетителем, ссора, Марков отворачивается, визитёр хватает со стола нож для бумаг и ударяет в шею… А вот был это нежданный гость или запланированный, надо изучать. Начал он с ежедневника. На вчерашний день записей там было немного. Для начала – встреча в половине одиннадцатого утра в юридической конторе, видимо, по поводу суда с той самой недовольной пациенткой. Затем обед в «Савое» с кем-то, зашифрованным коротким «Кат.». И, наконец, назначенный на половину восьмого вечера визит некоего Адверова Ю.С. вычеркнут, и вычеркнут с раздражением, ручка даже прорвала бумагу. – Ладно, – пробормотал инспектор. – К адвокатам пошлём Шкуматова, он умеет разговаривать с чернильными душами… Подчинённые Никонова, числом три, разумеется, принимали участие в расследовании. Самого обаятельного, Фарида Аббасова, старший инспектор отправил опрашивать вдову. Самого младшего, Сашу Сазонова – в Гильдию медиков, за официальной и неофициальной информацией о докторе Маркове. Ну, а Пётр Шкуматов пока был здесь же, в этом странном собрании офисов, которое Верещагин метко обозвал «зоопарком», и снимал показания с остальных арендаторов. Никонов выглянул в приёмную, где перед компьютером сидела унылая брюнетка в белом халате и раскладывала пасьянс. Пасьянс, судя по всему, не сходился. – Амина Рахимкуловна? – спросил он без запинки. – Да-а… – подняла глаза девушка. – Хотелось бы с вами поговорить. – Ой, только туда я не пойду! – она вжалась в спинку стула, будто кто-то пытался её силой тащить в кабинет со страшным меловым контуром на полу. – И не надо, – старший инспектор присел на угол стола. – У меня и вопросов-то совсем не много, в основном про ерунду, про рутину. – Про рутину? Ну, ладно, спрашивайте… – разрешила брюнетка. Инспектор сунул руку в карман и сжал записыающий кристалл для активации. – Расскажите, Амина Рахимкуловна, как проходил вчерашний рабочий день? Во сколько начался приём, кто приходил, где можно записи посмотреть? – Да ну что вы, просто Амина, – она кокетливо поправила волосы. – Приём вчера был с двенадцати до семи. Ну, это по расписанию, но Владимир Юрьевич заранее меня предупредил, чтобы между часом и тремя я никого не записывала, у него важная встреча. – Ага, понятно. Амина, а где и с кем встреча, не знаете? – Да этого только кошки бродячие не знают, да ещё жена законная! – презрительно скривилась девушка. – Катька Лиховцева, секретарша у алибистов, они уже месяца два хороводятся. Ну, это же вам, наверное, неинтересно? Слегка подивившись такому названию конторы по созданию алиби, Глеб Никонов сделал лицо попроще. – Ну что вы, Амина, мне интересно всё, что вы рассказыаете! – Да? Ну, тогда так. «Алиби» сюда въехало пять месяцев назад, и Катька сразу стала хвостом вертеть перед всеми мужчинами, кто тут работает. Каблучищи, юбка с носовой платок размером, ногти длинные… Сама-то, конечно, говорила, что это образ такой, она, якобы, оперативник там у них. Оперативник! – рассказчица фыркнула. – Ну вот, а месяца три назад… ну да, вскоре после того, как Перелом года отпраздновали, я вечером и увидела, как она с Владимиром Юрьевичем в экипаж садится. – Погодите, а как же Алла Маркова? Она ведь здесь работала, разве нет? – Алла здесь только числилась! То есть, может быть, когда-то и работала, но только я тут уже третий год, а её видела раз шесть или семь. На праздниках, мы Перелом года все вместе отмечали, и на Белтайн, поскольку у Владимира Юрьевича как раз тридцатого апреля день рождения, а просто так, без повода – ни разу. – Ну, хорошо, обедал он с этой самой Екатериной, это я понял. А на приёме кто из пациентов был, вы помните? Разумеется, Амина помнила. Несмотря на не самые приятные манеры, помощница из неё, видимо, была неплохая: она сумела назвать не только время посещения и фамилию пациентки, но и проблему, с которой та пришла к Маркову. Она открыла в компьютере список посетительниц с именами и адресами, передала на печатающее устройство и с победным видом подала старшему инспектору. На половину восьмого никто записан не был, в расписании стоял пробел. Глеб вопросительно посмотрел на Амину, та пожала плечами: – Я работала вчера до семи. Обычно, если было нужно, Владимир Юрьевич просил меня задержаться, но вчера ничего такого он не говорил. А сегодня приём должен был быть с девяти утра, я пришла, а тут вот… Она всхлипнула и схватилась за носовой платок; впрочем, Никонову показалось, что платок остался сухим. – А кто такой Адверов Ю.С.? – спросил он. – Понятия не имею, – сказала девушка и опустила взгляд, начав аккуратно складывать батистовый квадратик. – Можно, я пойду? Мне, между прочим, надо новую работу искать… – Идите, Амина. Адрес свой оставьте, и способы связи, и из города не уезжайте. Когда свидетельница ушла, инспектор посмотрел на список и тяжело вздохнул. Семь женщин сегодня узнают, что их лечащий врач более никого и никогда не примет, и с каждой необходимо поговорить. Живут все более или менее поблизости, и за это спасибо… Тут он вчитался в адреса и хмыкнул: – Откуда-откуда? Из Покровского-Стрешнева? И что вас, Вера Николаевна, понесло через полгорода к не самому знаменитому или выдающемуся врачу? Ладно, с вас и начнём. На часах была уже половина третьего, Никонов поморщился – есть хотелось всё сильнее – и вышел в коридор. Агентство по созданию алиби было по соседству, через две двери, и занимало полторы комнаты: большую, метров двадцать, где стояло пять столов, и совсем крохотный кабинетик. За одним из столов сидел молодой человек, что-то ожесточённо печатавший на компьютере и даже не поднявший взгляда на посетителя. Четыре других пустовали. В дверях кабинетика стояла очень красивая девушка. Инспектор сразу понял, что это и есть та самая Катерина. «Каблучищи и юбка с носовой платок», вспомнил он и незаметно вздохнул: Амина забыла упомянуть, что ненавистная ей соперница была не только красива, но и невыносимо обаятельна… Он представился, и девушка понимающе кивнула: – Вы хотите поговорить о Владимире Юрьевиче? – Мерзавец и мошенник, – отчётливо проговорил юноша, не переставая ни на минуту печатать. Катерина покосилась на него и потянула Никонова за рукав: